Буривой, лёжа на лавке ничком, требовал девок. Он их уже второй день требовал, но не для предсказуемой надобности, а вовсе даже для души. Волхв уверился в том, что песне про то, как ходят по кудрявому льну с конями, просто необходим был хор из девок, чтоб тянули голосами птиц Гамаюн и Алконост, нежными и завораживающими, от каких слеза сама бы наворачивалась. Наслушался, пень старый, тех «лебёдушек», что бабе Любе прясть помогали, да решил, что раз западные скоморохи-менестрели дозволяют бабам с мужиками вместе петь, то и мы себе позволить можем. Словом, не чужд прекрасного оказался дед, и в шоу-бизнесе явно мог бы работать, вон как ловко ловил все эти тренды-бренды.
Ждан спал на полу. Ему явно было лучше всех. Он держался до последнего, подпевая незнакомым и знакомым песням одинаково, как ветер в ущелье, гудя на одной низкой ноте, а потом учтиво, по-другому не сказать, поклонился товарищам по застолью и съехал с лавки вниз. Заснув, кажется, уже на лету. Теперь его время от времени пинали бережно, чтоб если не перестал храпеть, то хоть чуть тише это делал. Перевернуть на бок попыток больше не предпринимали. Первая закончилась тем, что Алесь и Янко едва не завалились на него крест-накрест, стараясь сдвинуть с места храпящую громадину. Алеся подхватил Рысь, а Яна — Гарасим, чуть не сбив с лавки Ставра, который едва успел неуловимым нырком уйти от здоровенной медвежьей лапищи.
Безногий убийца, отругав последними словами своё неловкое спьяну транспортное средство, ударился в геополитику, перемежая её густо мистикой и откровенной фантастикой. Последние часа полтора он втолковывал о том, как именно дружины князя-батюшки под громы и молнии Перуна пойдут милостью щедрого и хитрого Велеса под хоругвями со Святым Спасом и Богородицей гвоздить чёрных муринов, что лезут прямиком из моря по попущению Богов на исконные русские земли: Аль-Андалус и Марракеш. Я не знал, чему больше удивляться: тому, что дед по-прежнему способен связно говорить, тому, как он ловко привлёк в союзники Христа и Богоматерь, о чём ещё несколько месяцев назад и сам, наверное, подумать не мог, или тому, что в принципе знал про столь отдалённые города и страны. То, что толковал он об этом молочному поросёнку, от которого оставались, по большому счёту, только голова и правое переднее копытце, как-то вопросов не вызывало — кого нашёл, тому и сообщал. Главное, уверенно и убедительно. Кажется, будь у свинёнка ещё хотя бы одна нога — он бы с радостью и воодушевлением побежал освобождать от чёрного апартеида неизвестные испанские и южно-африканские земли. Добровольно и с песней.
Хохма про кошку и хрен понравилась всем, её никак не меньше часа мусолили на все лады, под громкий хохот. А я только тогда с удивлением узнал, что про горчицу здесь пока и слыхом не слыхивали. Ставка единогласно сошлась на том, что французам и венграм, может, и повезло с королевами, но Руси-матушке несказанная удача выпала в лице Всеслава, который вон какие штуки заворачивает, а ещё поёт отлично, шуток знает уйму, и вообще мужик отличный! С последним никто и не спорил, все только один другого увереннее друг другу доказывали, чем именно Чародей так мил да хорош.
Рысь, что первые несколько часов вызывал у меня чисто врачебные опасения чёрным, не менявшим выражения лицом и тем, что «всеславовка» на него, кажется, никак не действовала, потом отмяк. Вот будто в прямом смысле: сидел с видом благодушным и счастливым, на подначки и шутки реагировал мудрой, ну или дебильной улыбкой. Но на ожившего по недосмотру Богов покойника, готового убивать каждого, уже не походил, и это радовало. Надо полагать, что и мы с князем перестали смотреться так же, потому что народ за столом ожил. Ну, до тех пор, пока чудодейная настойка от отца-настоятеля не убила всех по новой.
Дверь распахнулась единым духом, не обратив никакого внимания на приставленную к ней вчера ещё лавку. Мы решили, что в тесноте, да не в обиде, а от Домны и её назойливых «лебёдушек» это было лучшим решением — тяжёлую мебель сами они сдвинуть не могли, а Вару с Немым, куковавшим снаружи, было строго-настрого запрещено им в этом помогать. Поэтому манёвр дверного полотна, скажем мягко, удивил. И среагировали все по-разному. Хотя некоторые — вполне одинаково.
Ставр, Рысь и Янко швырнули в появившуюся в дверном проёме громадную прямоугольную фигуру ножи. Причем чей-то клинок сбил в полёте два других, никогда бы не подумал, что такое в принципе возможно. Но этот, лидерский, впился точно в то место, где должна была по логике и анатомии находиться голова вошедшего. Хотя видно было плохо: от неё меня враз отгородили выросшие за столом фигуры Гарасима и Ждана, вставшие не то, чтобы каменной, но очень труднопроходимой стеной. Особенно принимая во внимание оружие в руках. Буривой и Иван, сидевшие или лежавшие с разных торцов стола, оказались на ногах с такой скоростью, что я и приметить не успел. И у каждого в руках был посох. И для устойчивости, и для нанесения повреждений.
— Замерли все! Тихо! — рыкнул Чародей, кладя на стол собственный нож, занесённый было для броска. Потому что первый опознал в вошедшей фигуре лавку. Здоровенную, тяжеленную, из толстых досок. Именно она вошла первой. Значит, за ней был кто-то, кто мог, во-первых, догадаться зайти так, чтобы не умереть сразу и глупо, а во-вторых, просто поднять её и удержать на весу. — Лют, что стряслось?
— Прости, княже. Беда, — раздался из-за мебели голос начальника личной охраны великого князя и членов его семьи.
— Не томи! — теперь в голосе совершенно точно не осталось ни хмеля, ни, кажется, хоть чего-то человеческого. Расступились глыбы, Ждан и Гарасим, опустили руки остальные. И на их лицах тень того, что тут кто-то, возможно, некоторое время выпивал, исчезала на глазах. Сменяясь злой, яростной готовностью к действию.
— Ляхи, княже, много. От Люблина выступили, Припятью идут, Пинск прошли. Споро двигают, поспешают, — лавка отлетела в сторону, кажется, сломавшись о стену. Или то стена хрустнула?
Глава 8Нападение и защита
— Так. Праздничек блыснул. Алесь, упредить древлян, если успеешь, и черниговцев, чтоб даже не думали соваться. Мы знаем и ждём гостей, помощи нам не нужно. Ставр, в новые земли дай знать, чтоб к Берестью выдвигались в треть силы, что дать смогут. Две трети пусть сторожатся по домам, да запасов побольше нагребут. Может, кого из наших ещё кормить придётся. Янко, подтяни своих, кто поближе — через пару дней надо будет пострелять возле Вышгорода с бережка высокого. Рысь, хватай своих и дуй к тому Вышгороду вместе с Прошкой-Трепачом и Сенькой-Тихарём, галопом. Места им там известные, промерянные не единожды, знать сами всё должны. Коли позабудут — ты напомни доходчиво, не робей. Ромку ко мне с Глебом!
То, как быстро подвыпившее сообщество превратилось в боевую машину, поразило. Даже как-то жалко стало лечебного напитка, который будто бы впрок потребляли немеряно героические заседатели. И который словно впустую пропал. Алесь вылетел из комнаты, едва не уронив Люта, с опасным и даже невозможным, пожалуй, градусом к горизонту. Но, наверное, его собственный внутренний градус подобные вольности с физикой позволял. Рысь уже свистел-щёлкал-выл что-то в пробитое окно, откуда враз потянуло морозом. Превратив место дружеских посиделок в вытрезвитель. Предсказуемо, но всё равно неожиданно. Ян шагнул следом за Алесем, но так, будто был призраком: движения тела не соотносились с преодолённым расстоянием. За один шаг он вышел из гридницы, где до двери только было шага три. Словом, надо было внимательно изучить и проверить технологическую цепочку отца Антония. Были все шансы, что настоятель-энтузиаст добавил в рецепт что-то от себя.
— Дня три-четыре точно есть до прихода их, княже, — чуть растерянно закончил доклад Лют, осматривая резко обезлюдевшую комнату.
— Спасибо, друже. Вовремя сказал. Чего ещё худого за два дня случилось? — Всеслав потянулся к кувшину с таким любимым и своевременным брусничным морсом.
— Да ладно всё, вроде, княже. Только это… Три дня минуло-то, — с неожиданным от него смущением тихо сообщил Лют.
Нет, с отцом-настоятелем точно надо было серьёзно поговорить. Но сперва с поляками.
Успели всё, даже в бане попариться. Вся дружина перед битвой успела — горожане натопили свои и зазывали воев наперебой, суля не только помывку, но и стол с ночлегом, а кое-где и на досуг намекали. Не первый и не последний раз готовился город к обороне. И вдовых хозяек после прошлогоднего выступления Ярославичей на Альте хватало.
— И древляне, и Святослав вести получили, поняли, обещали не лезть на рожон. Латгалов Ян нагнал голов триста. Я видал, как они стреляют. Пожалуй, ещё пару сотен таких же — и мы бы без зелья громового ляхов побили бы, — докладывал Ставр из привычного короба-нагрудника на Гарасиме.
— Может, и побили бы, — кивнул задумчиво Всеслав. — Только нам тут не до загадок, «если бы» да «кабы». Эта падаль пришла на нашу землю, грабить наше добро, убивать наших братьев и портить наших баб. И ведёт их Изяслав, падла старая, чтоб снова здесь усесться и то, что поляки не дожгут, дограбить. Нет уж, Ставр. Янкины земляки, как и было уговорено, будут берега́ стеречь, на тот случай, если какое-то дерьмо сильно плавучим окажется да до них доберётся. Другое пугает меня…
— Чего, княже? — разом насторожился ветеран, вытянувшись навстречу, чтоб лучше слышать. И шагоход его верный тоже повернул голову и подступил чуть ближе. Перестав делать вид, что он деревянный и ничего не слышит.
— Раки, дедко, — выдохнул Чародей так, будто говорил о чём-то затаённом, очень важном.
— Раки? — оторопело переспросил безногий убийца. Гарасим тоже нахмурился, не понимая, причём тут щипучие твари с клешнями.
— Они, — кивнул князь. — Здоровенные отожрутся к лету, на поляках-то. С собаку бы размером не вымахали…
И ушёл в терем, оставив ошарашенных язычников с изумлёнными лицами на крыльце гадать — пошутил батюшка-князь, или и вправду этим летом придётся в реку осторожно заходить, а детей малых и вовсе не пускать?