чень удивился, когда та, негодяйка, надумала от него убежать, повинуясь Всеславовой руке, что тянула с другой стороны.
— Тьфу ты, колдун проклятый, напугал! — прошипел неслышно Гнат.
— И тебе утра доброго. Пойдём, пока моих не перебудили, — князь притворил за собой створку, в который раз удивившись негромкому, но всё-таки скрипу. Как Гнатовы умудряются в любые двери беззвучно проникать? Не иначе, слово тайное знают. Всеслав пробовал открывать и быстрее, и медленнее, и приподнимая полотно, и надавливая на него ближе к косяку — всё бестолку, пусть едва различимый, но звук сохранялся.
«А это Немой скрипит. Или сигнализацию они специально так настроили», — в шутку предположил я.
«Надо с Гнаткой да Кондратом не забыть насчёт этого поговорить», — хмыкнув вслух, подумал в ответ князь. Вождь не упускал ни единой задумки, что могла оказаться полезной. Идея того, как можно было защитить от проникновения жильё, была одной из них. Очередной.
— К добру ли, к худу? — спросил он воеводу, когда, повинуясь традиции, съели сравнительно неспешно по пирожку и отпили горячего взвара со смородиной, корицей, бадьяном и мёдом.
Я уже почти не вспоминал об огромной кружке дочерна крепкого чаю, без которой раньше не мог и представить себе своего утра. Но пока не было случая ни самому полакомиться, ни князя угостить. В этом времени что в Китае, что на Цейлоне, что на Луне — вроде, знаешь, и видел даже, а поди дотянись.
— От ляхов посольство идёт. Ведёт его воевода новый, Стахом кличут, говорят, откуда-то из-под Берестья сам родом. Старый воин, ещё при Казимире службу начинал, дело знает, — начал доклад Рысь, отставив кружку.
— Как идут? — отхлебнув ещё из своей, спросил Всеслав.
— Хорошо идут. На постой лагерем возле селищ встают, в города не заходят, люд не пугают, не бьют. Вроде, даже покупали что-то из нужного.
— Обучаемые, — хмыкнул князь.
— Чего? — переспросил Гнат. Это слово, как и многие другие, появилось здесь вместе со мной. И если старый друг хоть спрашивать не стеснялся, что означает тот или иной термин, то многие просто лепили понравившиеся незнакомые слова и фразы к месту, а чаще вовсе невпопад. Попугайничали.
— Быстро урок усвоили, научились, — пояснил, задумавшись, Чародей.
— Такой урок грех не усвоить, — пробурчал воевода. — Три раза в ладоши хлопнул, и две тыщи рыл под лёд спустил. Конно и оружно. Лошадок жалко до слёз было. Алесь, как Черныша того, что из полыньи вынул, до конюшни догнал да обтёр, говорят, прикинул, сколько там ещё коней пропадало — так насилу удержали! Хотел вертаться да нырять за каждым.
— Лес рубят — щепки летят, — оставаясь погружённым в свои мысли, ответил князь.
— Это да. Крепко, видать, приложило Болеслава щепочкой, раз посольство его по одной половице идёт, вежливо так, — согласился Гнат.
— Да уж, объяснили вполне наглядно ляхам. Ты мне скажи, на кой пёс ты Изяславичей-то вырыл? Да по колам всех пристроил? — вспомнил давешний свой, забытый в очередных хлопотах, вопрос Всеслав.
— А то скажи плохо вышло? — взвился тут же воевода. — Про то, что земля наша дерьма всякого терпеть не станет, ни поверх, ни внутре́, очень уж удачные слова придумались. Вот и это, — он развёл руками, будто оправдываясь.
— А колья?
— Ты дороги там видал? Правильно, потому что нет их там и сроду не было. Болтались они, как дерьмо в проруби. Мы, как третий раз сорвавшегося с перекладины перевешивать остановились, сразу поняли: на кишках не довезём. Да и отмываться снегом каджый раз надоело. А тут дел-то всех: крестовины сколотили, враспор поставили, в середину кол, да этих голубей поверх, — с детской искренностью в глазах поведал друг.
— Убедил, не спорю, — поднял ладони князь. — Когда вернутся твои, дай знать. Каждому подарок найду, да народу надо будет у Софии рассказать. Как войска русские до Сандомира и обратно прогулялись. Когда ждёшь их, кстати?
— Да через пару дней, думаю. От Ставра письмецо-то из Пинска когда ещё пришло. Напомню, не переживай.
— Добро. С отъездом что?
— Как лёд снесёт по Днепру — так и двинемся. С лодейщиками сговорено, да, думаю, через новоявленного братца твоего меньшого можно будет быстро ещё с десяток судёнышек найти. Но о том отдельно с ним поговорим, или с душегубами его, когда второй раз перевидимся-перезнакомимся.
— Кто бы говорил про душегубов. Супротив твоих умельцев они, что цыплята против коршуна. Кошели резать да баб щипать по углам — много ли ума надо? — польстил другу Всеслав. Но тот шутки не принял, хоть и видно было, что похвалу оценил:
— Не скажи. У них тоже путные бойцы есть, и поучиться не стыдно у некоторых. Мы с Лютом и Федоткой думали. В городах они на диво хороши, звонята эти: ходят скрытно, видят-знают многое, а доведись рубиться — Ждановых некоторых за пояс заткнут. Наши-то в поле ратиться приучены, в лесах да сёлах. Города большие — дело другое.
Мне вспомнились рассказы «каскадёра»-полковника, почти теми же словами говорившего об отличиях городского боя или зачистки от работы в «зелёнке» или на караванных тропах. Я и подумать не мог, что в военной работе «спецов» столько тайн, нюансов и сложностей. Что, конечно, не было удивительным — моя работа всегда заключалась совершенно в обратном.
— Решим при встрече, как вам обмен опытом устроить, хорошее дело, полезное, — согласился Всеслав, глянув в моих воспоминаниях кадры с работой какого-то спецподразделения, занимавшего захваченное здание. И профессионально восхитившись быстротой и слаженностью действий вооружённых чёрных теней, лиц которых было не разглядеть за забралами штурмовых шлемов.
— Там ещё боярин один второй день к тебе попасть хочет, да всё никак, — вспомнил Гнат.
— Это который?
— Да этот, Микола Чудин. С которым до того, как на рыбалку к Вышгороду идти, разговаривал ты, — пояснил он. — Говорил, мол, беспокойство в городе зреет, дескать, отчалит по весне князь наш батюшка в свой далёкий Полоцк, бросит нас на произвол, наплевав на клятву — и всё. Налетят половцы толпой, придут Ярославичи опять, и будет всё, как прошлым летом, — нахмурился воевода.
— Это он так говорит? Или и впрямь весь люд киевский? Или только некоторые, да с его слов и за его деньги? — к концу фразы-уточнения сошлись брови и у Чародея
Всеслав, пользуясь вполне явными и наглядными примерами из моей старой памяти, совершенно точно представлял важность работы с «общественным мнением». Пусть и спотыкаясь о понятия вроде «имиджа» и «политтехнологий». Да и его собственная память знала массу примеров того, как правильно замотивированные люди творили чудеса, что на поле боя, что в мирной жизни. То, как он поднялся на киевский престол великого князя в прямом смысле слова из-под земли, было, пожалуй, одним из самых ярких. Долгая, кропотливая работа Гната и Яра-Юрия в связке с Буривоем показала всю силу и мощь «правильно нацеленных народных масс». И то, что кому-то ещё могло прийти в голову использовать их в собственных целях, удивления не вызывало. Вызывало желание мысли такие исключить. Вместе с той хитрой головой, если понадобится.
— Пару раз приносили сплетни, мол, бабы на торгу да на реке за стиркой судачили, — Рысь заметно напрягся и только что уши не прижал, почуяв перемену настроения друга. — К вечеру буду точно знать, какие именно бабы, да откуда у них ноги растут.
— Откуда у них ноги растут — мне без надобности, я пару раз видал, ничего нового, — без улыбки ответил Чародей, — а вот кто в моём пруду воду баламутить взялся — узнай наверняка. Мы последнее время кому только ног не отдавили, по рукам да по ушам не нахлопали. Многие отыграться захотят. А тут дело серьёзное. Город, в котором дерьмо бродит, как в нужнике летом, куда опару слили, я сыну не оставлю!
— Сделаю, Слав! — кивнул Рысь.
После этой первой «летучки-планёрки» потянулись следующие. До обеда пришлось решать вопросы от торговых до административных, много. Вырвавшись впервые за день на двор, на воздух, князь снова увидел сидевших на приступочке гончара с плотником, по-прежнему что-то увлечённо обсуждавших.
Всплыли вдруг в памяти помянутые Гнатом «бабы на реке за стиркой». Я только поёжился внутри. Помню, маленьким видел, как мама полоскала в проруби на том самом озере Ханка тряпки. И как мы катили их потом до гарнизона на саночках. Я всё смеялся над тем, как смешно стояли потом в сугробе снятые с верёвок замёрзшие кальсоны. А потом притих, глядя на красные, в кровавых трещинах, мамины руки.
— Домну кликни мне, — попросил Всеслав пробегавшую мимо девку.
Та едва не свалилась на настил крыльца, остановившись, как вкопанная, но поскользнувшись на налипшем к подмёткам снегу. Пришлось ловить.
— Да что ж такое-то, Лесь, ты глянь на него? На миг отвернёшься — уже девок мнёт!
Надо же было именно в это время выйти на гульбище и Дарёне со спасённой сиротой! Смотрелись они забавно: Леська не отходила от жены ни на шаг, ловя каждое слово, копируя, уже почти похоже, кстати, жесты, тон и походку. И умудрялась смотреть на матушку-княгиню снизу вверх, хоть и была выше на голову.
— Оскользнулась она, вон полоска на полу осталась! — сориентировалась мигом внучка ведуньи. Не заметив, в отличие от князя, ни задорных искорок в глазах Дарёны, ни скрытого смеха в её голосе.
Девка же висела у князя в руках, как пойманный за шкирку кот, будто отнялась сразу вся, с ног до головы.
— Матушка-княгиня шутит. А я — нет. Домну кликни мне. Брысь! — рыкнул Чародей на «зависшую» в прямом смысле девушку. Та взвизгнула и метнулась в терем, сперва дважды треснувшись в дверь. Пока Леся не потянула створку перед ней на себя.
— Ещё и Домну ему подавай, нет, ты глянь, каков ходо́к-то у нас князь-батюшка! — продолжала потешаться жена. А древлянка только глазами большими хлопала, переводя взгляд с неё на Всеслава и обратно.
— Ну-ка, прекращай, радость моя, детей плохому учить! — шутливо нахмурился князь, насупив правую бровь и изогнув левую, став похожим, наверное, на злодеев из старых советских фильмов.