льно: куда шёл, как спотыкался, кто послал.
На лице зав.столовой глаза сразу заняли, кажется, всё свободное место. О том, что великий князь был в курсе этой истории, она и предположить не могла.
— Лабазы, амбары и ледники сторожат. У поварни — понял, сделаю, — кивнул Гнат. Спорить с тем, что в подвалах у него хоронились отъявленные людоеды и кровопийцы, тоже не стал. Этот слух, как быстро выяснилось, очень помог отвадить лишних людей от тех углов подворья, где им решительно нечего было делать.
— Домна! — напомнил Всеслав. Она вздрогнула и провела рукой по груди. Но не с фривольной целью, а просто привычным жестом, по ладанке или оберегу.
— Лихие люди, батюшка-князь, в гости припожаловали. Одарка сама расскажет, чтоб мне не врать, — Домна повела рукой, словно призывая девку выйти и сплясать.
Я вспомнил, что про неё как-то был уже разговор. Она, знавшая грамоту и счёт, переписала ведомости бывшего ключника, Гаврилки-бражника, что при Изяславе велел величать себя камерарием Гавриилом. С ней вполне подружился Глеб, начав с бухучёта. Были слухи, что и до биологии дело доходило иногда, но сын клялся, что всё было по взаимному согласию, и со стороны грамотной девки претензий ждать не стоило. И Всеслав, и я, только хмурились и молча качали головой, имея аргументированное и радикально противоположное мнение по поводу шибко грамотных. Вот, видимо, и пришла пора выяснить, кто был прав.
— Говори, Одарка, — разрешил князь.
— Когда переяславцы пришли, стал один из них вокруг виться. Я, как Домна велела, подыграла ему, дескать, и на неё в обиде, и на княжича молодого. Прости, батюшка-князь, неправда то! И Домнушка нам всем как мамка родная, и Глеб тоже… княжич то есть… — девка смутилась, покраснев разом от кончика курносого чуть вздёрнутого носа до корней светлых волос.
Одобрительно хмыкнули хором Ставр и Рысь. Видимо, порадовавшись тому, что Глеб всем на кухне тоже мамка родная.
— Не робей, красавица, — проговорил с мягкой улыбкой Чародей-оборотень. — Домна плохому не научит, об том у нас уговор с ней. И княгиня обещала её, чуть что, в жабу превратить. И чего тот, что вился вокруг?
— Тот-то? Заливать начал, как и предупреждала Домнушка, что, мол, не любят меня тут, не ценят, в чёрном теле держат. А я умница-краса, грамоте учёная, мне в другом тереме лучше будет.
Лицо девушки, с которого начал понемногу отступать румянец, выражало негодование и брезгливость. Не знаю, как это бывает у баб, но я б такую гамму эмоций нипочём не сыграл. Домна же только чуть укоризненно бровь приподняла на словах про жабу. И тоже неясно — то ли спрашивая: «чего плетёшь-то, князь-батюшка?», не то говоря: «раз сам узнал — нечего всем про то рассказывать».
— Бусы вот подарил и кольца височные, — она ловко выудила из-за пояса подарки. Если мы с князем правильно поняли мимику зав.столовой, двух начальников разведок, работающего пенсионера диверсанта-убийцы и его молчаливого сверхпроходимого транспорта, в Киеве такую дрянь не дарили и самым последним срамным девкам, старым и страшным.
— Уговорились с ним, что мне подумать надо. Сразу соглашаться не велено было, — качнула головой на Домну Одарка.
Ну да, чего ж сразу-то? А ну как ещё дерьма пару кусков предложат? Но в целом правильно, конечно. Сразу никто не уходит — в гостях так не принято. А девушка тем временем отступила к лавке и взяла оттуда лист бересты, размером чуть больше неизвестного здесь формата А4.
— Я с Леськой Туровской… Ой, то есть с Лесей Всеславной, по совету Домны поговорила. Она послушала да вон чего намалевала.
Девушка развернула лист, и с него на меня уставился неприятным пронзительным взглядом мужик со шрамом над левым глазом, с редкими волосами и жидкой бородёнкой. Острый и длинноватый нос делал его чем-то похожим на того царёва слугу из старого мультфильма. Он ещё, сволочь рыжая, пел так гаденько: «Я верёвочку сучу, я удавочку кручу».
Это был не шарж и не карикатура. И на то уродство, что здесь выдавали за портреты или летописные миниатюры, где людей различить можно было только по цветам одежды, не походило совсем. Это был самый настоящий фоторобот, причём один из лучших, что мне доводилось видеть. Все остальные напоминали несмешную шутку о том, что страшнее фотографии в паспорте может быть только её ксерокопия. На этом рисунке, кажется, даже различались осевые или направляющие линии, не знаю, как правильно они называются, но их всегда рисуют на эскизах или набросках настоящие художники.
Аудитория восторг выражала живее нас с князем, репликами вроде «ну и рыло», «как живой, падла» и «эту харю я точно вчера на дворе видал». А я подумал, что внезапно стал названным отцом одной из самых удивительных девушек в обоих мирах и временах, где мне довелось жить. И что жена у Всеслава редкая умница. И что Боги продолжают играть за нас.
— Домна, к кому ещё подходили? Две было девки, — неожиданным вопросом князь заморозил обеих. Но зав.столовой отмерла быстрее:
— Ганна, князь-батюшка, с ним сейчас под восточной стеной гуляет. Он, гад такой, сразу к обеим ластиться начал, клинья подбивать. Я велела идти ей, раз уговор был, чтоб не спугнуть супостата, — ответила тайная язычница, доверенное лицо и правнучка великого волхва.
— Добро. Умница и ты, и девки твои. Найди Одарке место получше, сможешь? — снова думая на три шага вперёд, чуть невпопад спросил князь.
— Да куда уж, княже? Она ж ключницей в тереме, — удивилась Домна.
Вот так и бывает, когда вокруг внешнеполитическая канитель и тайные операции за тридевять земель. Кто дома завхозом работает — и узнать некогда.
— А чего тогда при кухне отирается? — удивился Всеслав.
— Так у ней под счёт всё, да своих работников с полдюжины, нет резона в каморке над записями сидеть да по сто раз за дураками пересчитывать, — явно честно и совершенно точно гордясь ученицей ответила Домна. — Вот и помогает мне, чтоб без дела-то не скучать.
То есть ключница, если не самый главный, то уж точно в тройке лидеров из дворни, просто так ходила помогать зав.столовой. Вот тебе и теория управления, вот тебе и серые кардиналы.
— Умницы, ещё раз повторю. За службу вашу добрую и честную благодарю от сердца. Что каждой из вас надо, да той ещё, что под восточной стеной службу несёт сейчас, скажете. Смогу — найду и дам. Молока птичьего только не просите, девоньки — кур доить не обучен, — неловко пошутил князь. Но по лицам всех за столом и вокруг было понятно — не поверили. Этот, по их твёрдому мнению, мог кого угодно выдоить.
— Гнат, эту морду лаком покрыть, высушить, тряпками обернуть да чтоб завтра весь город знал. Антип, поможешь?
— Если дозволишь, батюшка-князь, воевода тайным ходом под стену подворья вынесет, из рук не выпуская покажет, а я соберу вокруг десятка три самых глазастых да шустрых. Коли жив тот, что на бересте намалёван, да по городу ходит — до обедни сыщем, — внимательно изучая портрет, отозвался Шило.
— Ладно. Гнат, сделай. Ещё вот что, други. Надо мне найти Пахома Полоза. Слыхал ли кто о таком? — спросил князь.
Изменившиеся лица всех мужиков, включая даже Гарасима, что было и вовсе уж неожиданно, давали понять, что про упомянутого Пахома в горнице не знали только мы со Всеславом.
Глава 23Поймать змею
История выходила наипоганейшая. Слушая байки и сказки, что выдавали нетопыри, молодой и старый, а главное — Антип Шило, которому почему-то верилось даже больше, чем Рыси, Всеслав наполнялся яростью. И дело было даже не в том, что под ударом этого полулегендарного персонажа оказался он сам и его семья.
Я же вспоминал истории из далёкого будущего, читанные в книгах и виденные в кино, но в основном — из газет и из выпусков «Последних известий» в девяностые годы. Тогда грустно шутили, что новости каждый день и вправду могли стать последними, без всяких кавычек. Те, кто имел несчастье наблюдать по всем каналам «Лебединое озеро», меня поняли бы. Но в этом времени таких не водилось. Поэтому для них, не искушённых иными средствами массовой информации, кроме баб на торгу и пристанях, было труднее поверить в такие страшные байки. Мне же пришли на память всякие «Шакалы», бывшие милиционеры с греческими фамилиями и кличками, Медведковские и Ореховские Саши и Лёши-Рядовые. И снова оказалось, что корни у привычки решать вопросы убийством неудобных и неугодных тянулись в прямом смысле слова вглубь веков. Вот в это самое время, например.
Пахома Полоза в лицо не видел никто и никогда. Поговаривали, что его не существовало вовсе, а под именем и кличкой этими скрывалась целая шайка лютых убийц, для которых не было ничего святого. Никого из них, впрочем, тоже никто не видел в глаза и за руку не ловил. Но им приписывались все «громкие» ликвидации за последние пару десятков лет. И не только громкие.
Мне, как жителю двадцатого и двадцать первого веков, было сложновато ориентироваться во всех этих хитросплетениях –славов и –славичей, но очень выручала память Чародея, который знал многих из поминаемых в этих рассказах лично. Когда речь шла о высших эшелонах власти. А Пахом Полоз и его подручные, как получалось, промышляли не только в них.
Гадкая история выходила со Смоленскими князьями, младшими братьями Ярославичей, Вячеславом и Игорем. Они по очереди, один за другим, занимали княжеский престол, а через два-три года умирали при странных обстоятельствах. И город в конечном итоге перешёл под контроль Изяслава. Как и многие другие, где менее известные и родовитые князья мёрли как мухи один за другим. Можно было, наверное, списать всё на эпидемии и прочую антисанитарию, но в контексте обсуждаемой фигуры Полоза получалось это плохо.
Старший сын Ярослава Злобного Хромца, Владимир, который сидел в Новгороде и по лествичному праву сам являлся великим князем, тоже почил в бозе семнадцать лет назад очень скоропостижно и неожиданно.
Антип Шило говорил фактами, по-военному. Купец Гаврила Псковский нашёл способы выгодно и быстро проводить Двиной богатые караваны с янтарём. Сгорел со всей семьёй в бане. Его Туровский коллега, расторговавшийся широко пенькой и пушниной, умер прямо на пиру, посинев и изойдя кровью с обоих концов. В Новгороде и на Ладоге таких историй было больше десятка. И все предприятия на удивление быстро переходили в другие, цепкие и жадные руки. Ниточки от которых тянулись в Киев, где бо́льшая их часть сходилась к тому самому Микуле, что на первом судилище, устроенном Всеславом, хотел «отжать» землю и дом кузнеца Людоты у его вдовы. И который потом поведал Гнатовым много отвратительных тайн, дрожа и заливаясь слезами в том пору́бе, откуда совсем недавно вышел сам великий князь с сыновьями. В том числе и про их с Изяславом государственно-торговое партнёрство.