Единственным, что предупредило Энни Дьюи о том, что ее ожидает после того, как над головой отстрелился люк, было то, что ремни катапультного кресла затянулись на плечах, поясе и ногах, фиксируя ее, чтобы придать ее телу правильное положение. Кресло скользнуло вверх по направляющим, а затем тело пронзила острая боль, когда сработал ракетный двигатель, выбрасывая ее из самолета. Нагрузка, испытываемая при катапультировании, считается сравнимой с таковой при ударе о кирпичную стену на скорости тридцать пять километров в час — ударе головой — но Энни показалось, что она была как минимум вдвое сильнее.
Небо, холодное, темное и хмурое, было ярко освещено заревом желтого и красного пламени. Кислородная маска слетела моментально — именно поэтому ее всегда говорят закреплять очень туго — и шлем едва не слетел следом. Единственное, что удержало его — это подбородочный ремень, направивший край шлема аккуратно в переносицу. Энни была уверена, что нос ей сломало. Возможно, сбылась ее мечта — иметь нос как у Николь Кидман.
Так как «Вампир» летел на предельно малой — почти посадочной скорости и относительно низко, катапультирование было особенно жестким. Сработали оба ракетных двигателя, многократно усиливая нагрузку. К счастью, этот полет продолжался всего две секунды. Затем ее словно лягнула лошадь — сработала система, отрезавшая привязные ремни, а спинка кресла резко надулась, выбросив ее из кресла, словно из рогатки. Затем раскрылся стабилизирующий парашют, перевернувший ее ногами вниз, и почти сразу же раскрылся основной парашют. К счастью, «Вампир» пронесся по инерции вперед, и парашют раскрылся не в быстро растущем шаре огня, в который превратился ее самолет. За время приземления ее несколько раз хорошенько качнуло, но запомнилось ей только приземление на замерзшую каменистую землю, которое она совершила как типичный летчик — последовательно на ноги, задницу и затылок.
Ветер частично надул парашют, словно призывая ее вставать, но Энни не могла пошевелиться, хотя лежала почти что лицом в снегу. Она ощущала запах и привкус крови во рту — так что знала, что хотя бы два чувства у нее остались. Через несколько мгновений она ощутила всем телом дрожь, когда ее любимый самолет разбился в низких холмах не так далеко от нее. Дрожь была сильной, как при землетрясении, а затем налетел грохот взрыва. Она попыталась запустить последнее чувство — зрение — но, похоже, оно не собиралось работать. Четыре из пяти — не так плохо после удара о землю при катапультировании из сбитого бомбардировщика.
Ее самолет исчез, стал историей. Невероятное, почти подавляющее чувство страха, ужаса и вины пронзили ее. Что же я наделала, спросила она себя. Если бы я подчинилась приказу, я бы летела на высоте, вне зоны досягаемости российских зенитных орудий, в безопасности от российских истребителей. И все равно могла бы прикрывать группу спецназа бортовым вооружением, направлять их, подавлять российские радары и вообще делать очень много всего. Экипаж МV-22 «Пэйв Хаммер» смог бы выбраться своими силами. А что, если удачливому российскому истребителю повезло перехватить их вместе с заправщиком МС-130П? Тогда все ее действия и ошибки будут напрасны. Что, если она сделала все это зря?[69]
От страха и холода ее начало трясти. Это были первые симптомы гипотермии, но Энни это не волновало. Она облажалась. Ее действия, вероятно, привели к смерти Дэва и, безусловно, к потере самолета стоимостью много миллионов долларов. Русские, очевидно, найдут обломки и выяснят, что это было. Их секрет будет раскрыт. Ее схватят, а Дэва отправят в какой-нибудь маленький тюремный морг, где будут показывать на весь мир, чтобы его родители увидели его изуродованное тело. Соединенные Штаты попадут в одну из самых больших международных военно-политических проблем со времен дела Иран-Контрас. Правительство США отрешиться от любой причастности к этой операции. Ее жизнь и карьера окончены. Все, что будет сделано Соединенными Штатами в ближайшие десять лет будет отравлено вонью, вызванной ее провалом.
Лучше бы я тоже умерла, подумала Энни. Смерть была бы предпочтительнее жизни под тенью позора, к которому привели ее действия. А еще, она наверное, ослепла и точно получила тяжелые травмы в ходе катапультирования и жесткого приземления. Так что она будет не просто общенациональным позорищем, если она выживет, кто-то должен будет вечно о ней заботиться. Ей предстоит всю оставшуюся жизнь питаться через трубку и гадить в подгузник, как младенцу, а еще ее иногда будут выносить на солнце, словно комнатное растение, чтобы оно совсем не зачахло. И она будет понимать, как неудобно и, наверное, отвратительно это все будет делать тому, кому придется заботиться о таком недоразумении, как она. Господи, почему я не послушалась приказа, господи, я хочу умереть, не дай мне выжить и стать парализованным «овощем», чтобы меня ненавидели собственные отец и мать… Ой, мама и папа, я просто хотела сделать как лучше, я только хотела помочь, я так извиняюсь, я думала, что поступаю правильно…
Ком снега, упавший с ветки всего в нескольких сантиметрах от ее лица, наконец, вывел ее из приступа отчаяния. Она словно поднялась на следующую ступеньку — голову пронзила острая паника — новая паника. Я не умерла. Меня захватят в плен. Мне притвориться мертвой или потерявшей сознание? А что делать, если они просто застрелят меня, дабы убедиться, что я точно мертва? А что если…
НЕТ! Крикнула она про себя. Прекрати! Прекрати думать о том, что может быть хуже, чем уже есть! Где-то там есть второй член экипажа самолета, которому нужна твоя помощь! Ради себя и своей страны ты обязана выйти сама и вывести его на дружественную территорию. Прекрати жалеть себя, Энни Дьюи, вставай на чертовы ноги и иди! Если Дев Деверилл умрет, потому что ты была слишком занята, жалея себя, то ты заслуживаешь смерти! Вставай, сука, и будь американским летчиком, а не плаксивой изнеженной школьницей!
Она не слышала вокруг голосов или, тем более, шагов. Хорошее время, чтобы убираться. Руки и ноги двигались. Хорошо. Попробовать перевернуться… Нет, нет, не надо, совсем не надо. Мучительная боль свела спину, в которую словно воткнули нож. Она попыталась снова лечь на живот, чтобы унять боль, но было слишком поздно. Нет, Энни, без боли не выйдет, сказало ей ее тело. Перевернувшись на спину, она вскрикнула. От боли свело горло, перекрыв дыхательные пути, она начала задыхаться. Паника нахлынула вновь. Она не могла дышать, не могла видеть, боль в спине заполонила все сознание. Перед глазами посыпались искры. Она молилась, чтобы случилось хоть что-нибудь, что бы избавило ее от боли.
Но нет. Единственное, что ей немного помогло, это холодный и мокрый снег под спиной. Боль все еще оставалась, острая, как никогда, но она все же могла ощущать это и могла двинуться. Ее не парализовало. Даже за подавляющей сознание болью она ощутила надежду. Возможно, все будет в порядке.
Энни потянулась рукой к лицу и сразу же обнаружила причину проблем со зрением и дыханием — съехавший на лицо шлем. От малейшего движения боль резко усилилась, но она смогла отцепить его и снять с головы. Кончики пальцев наткнулись на глубокую трещину в шлеме — он спас ей жизнь. Подобный удар по незащищенной голове легко бы убил ее.
Снег на затылке принес некоторое облегчение, и несколько мгновений спустя она начала видеть и ощущать намного больше — мерцающие отсветы пожара вдали на фоне грозового неба, кислый запах горящего реактивного топлива, визги, скрипы и стоны догорающих обломков самолета, ледяной мокрый снег на лице и холодную воду, просочившуюся под летный костюм и теплое снаряжение пониже спины. Арктического снаряжения на ней не было, но экипировка включала в себя непромокаемое нижнее белье, толстые шерстяные носки, непромокаемую майку и утепленные перчатки. Боль словно начала ослабевать. Теперь она начала опасаться переохлаждения, так что было важно начинать двигаться. Вставай, Энни, сказала она сама себе. Найди Дэва. Найди НЗ. Найди укрытие. Убирайся с места крушения и спрячься.
Боль вернулась с полной силой, едва она попыталась встать, но она понимала, что у нее нет выбора — либо встать и получить шанс выжить, или оставаться на месте и замерзнуть до смерти или быть схваченной. Шлем больше не мешал ей говорить и она могла кричать так громко, как только могла осмелиться, но она понимала, что ее уже искали и не хотела рисковать быть схваченной. На то, чтобы приподняться на колени и локти ей потребовалось, как ей показалось, не менее получаса, но она сделала все, что нужно. На то, чтобы дотянуться и отцепить парашют ушли, казалось, все силы до последнего, но она сделала это. Подтащить себе прикрепленный к телу нейлоновым жгутом НЗ показалось подвигом, сравнимым с буксировкой голыми руками океанского лайнера, но она сделала это. Благополучно сжав НЗ в руках, она ощутила облегчение. Может быть больно, подумала она, может быть трудно, но я пока не выбыла из игры.
О том, чтобы встать не могло быть и речи, так что она поползла прочь. Она не знала, в какую сторону ей идти, так что просто решила убраться от ярко освещенного заревом пожара места крушения. Направление, как ей показалось, она взяла удачно, потому что под горку. Через несколько десятков метров она наткнулась на большую сосну. Ощупав руками землю вокруг, она ощутила, что та была сухой и заползла туда. Нда, подумала она, инструкторы по выживанию были правы. Здесь было удивительно комфортно. Стоял приятный запах, и через несколько мгновений она даже ощутила, что несколько согрелась. Господи ты боже мой, наконец-то перерыв. Она ощутила какой-то шорох и поняла, что, вероятно, нарушила покой какой-то белки, но ее это не очень-то взволновало, потому что ценой этого обрела сухую, теплую и мягкую поверхность, усыпанную хвоей.
Она знала, что нужно было двигаться дальше. Она отошла от места крушения совсем недалеко, и ее было легко выследить по оставленному следу. Но нужно было некоторое время, чтобы собраться, проверить себя, решить, что делать и начать это делать.