удут показывать приглашённой публике в порту, переоборудованном для праздника. Просмотрели и огненное шоу, которое было мною же и придумано, а исполнителями выступали пятеро самых ловких бывших подростков, что уже готовы показать себя не только в шутихах, но и в серьёзных делах. Конечно же, пробовали еду, которая будет предоставлена гостям, в чём нам главной советчицей выступила княгиня Оболенская. Проверяли надёжность конструкций и навесов. И, конечно же, не оставили без внимания пароход, на который будут приглашены самые знатные или близкие гости, не более восьмидесяти человек.
Кулибин трясся за наше детище и упрекал меня в том, что я такой спокойный. И что вообще, по его словам, «венчаться — это богоугодное дело, но то, что обществу представим пароход, ещё более важное событие, ибо первые за всей Европы подобное сладили». Как-то так выражался Кулибин.
Я догадывался, с чем связаны страхи и переживания гениального изобретателя. Дело в том, что его придумки либо вовсе не финансировались и выставлялись на смех, либо, как с последним изобретением — оптическим телеграфом, сразу же в музей направили. А Иван Петрович хотел, чтобы его изобретения работали для людей и прославляли имя Кулибина. Не лишён человек честолюбия, и в данном случае это более чем обоснованно.
А так что касается оптического телеграфа, то уже строятся столбы, и первыми подобной связью будут объединены Белокуракино и Надеждово, после Белгород и, возможно, Луганский железоделательный завод. А там, с чем судьба не шутит, может и до Крыма доведём, пока в Петербурге не поймут пользу изобретения и не подпишут нашу компанию провести подобный телеграф от столицы к Москве.
— Приехали! — сказал я, когда карета остановилась, и послышались приветственные крики.
Большая часть горожан Нижнего Новгорода собралась недалеко от набережной. Для людей были выставлены более ста молодых бычков, жарились куры, утки, закуплена мука и выпечен хлеб. Были там и нанятые нами с Вяземским артисты, кукольные театры. Не обошлось и без алкоголя. Однако, народ не пускали на саму набережную, перекрытую солдатами, тут были гости нашей свадьбы. Хотя, по факту, и горожане также гости, просто из тех, кто подарков не дарит.
— Ура! Славься! — ещё громче закричали люди.
Кто кричал, кто крестился, были и те, кто встал на колени, а многие просто замерли с поднятыми к небу головами. Там, немногим ниже кучевых облаков, летел воздушный шар, а от него тянулся шлейф в виде надписи на полотнище «Совет да любовь». Представление начиналось.
— Дети мои! — прослезился Андрей Иванович Вяземский, чья карета шла следом за нашей.
За спиной тестя уже без каких-либо условностей, что она женщина, да ещё и не самая близкая родственница, стояла княгиня Оболенская. Чуть дальше расположилась нынешняя супруга Андрея Ивановича — Евгения Ивановна О’Рейли с детьми Петром и Катей. У Вяземских всё нормально с фантазией при выборе женских имён? Или это так хотели угодить императрице? Но, тем не менее, количество Екатерин Андреевн на квадратный метр сегодня бьёт рекорды.
— Какие же вы красивые! — продолжал Вяземский пускать слезу.
Хотелось спросить тестя, что именно он пил в карете по дороге к набережной. К нам начали подходить гости и вновь поздравлять. В церкви было, так сказать, коллективное поздравление, сейчас же предстояло выдержать индивидуальные здравицы.
— Так, я буду первой, — сказала Оболенская, Андрей Иванович Вяземский попробовал возразить, но Екатерина Андреевна одёрнула его. — Да, племянник, я буду. Я люблю вас, уже двоих. И…
Княгиня склонилась над ухом Кати и начала шептать ей, вгоняя мою супругу в растерянность. Я услышал лишь некоторые слова, но которые и меня смутили. «Не сложится» «себе заберу», «будь ласкова сегодня и не лежи мертвячкой». Княгиня ломала все шаблоны дамы высшего света. Впрочем, мне это даже нравилось.
— Я увидела в Надеждово много того, чего нигде более нет. И то, что вы, Михаил Михайлович, прежде заботитесь о доходе и развитии, похвально. Но дом такому имению нужен, уж простите за прямоту, лучше нынешнего. Посему я дарю вам триста пятьдесят тысяч рублей на строительство дома. Ну, и жду содействия управляющим на моих землях, — сказала княгиня и под пронзительным взглядом своего племянника Андрея Ивановича отошла в сторону, давая другим гостям возможность поздравить.
— Позвольте выразить своё восхищение! Вы — великолепная пара, — произнёс Яков Ефимович Сиверс, поздравлявший одним из первых.
Яков Ефимович был сенатором, и нам уже приходилось работать с ним вместе. Может быть, именно этот факт и позволил найти возможность для семейства Сиверсов, чтобы отправить на нашу свадьбу хоть кого. А вот мать моей супруги Елизавета Карловна Сиверс не решилась прибыть. Да она и не принимала участие в жизни дочери до того.
В целом, прибыли многие люди, находящиеся у власти, присутствие которых было неожидаемым. Но есть нюанс. Это практически благословение императора и пристальное внимание к нашему венчанию со стороны императорской фаворитки. Потому-то тут и много всяких чиновников, что вдруг воспылали ко мне и к Кате «искренними» чувствами. Сиверсы не могли в таком контексте не проявить себя. Так что приданное, ну, или подарок в пятьдесят тысяч рублей был кстати. Хотя, как по мне, так и небольшим. Сиверсы могли подсобрать и на более весомый подарок.
— Андрей Иванович, я в полном восторге. Недаром ходят небылицы о великолепнейших балах, что вы устраивали во время своего путешествия по Европе. Всё так необычно, но в высшей степени превосходно, — расхваливал организацию празднеств Александр Борисович Куракин.
Было несколько обидно, что гости видят заслугу прежде всего Вяземского в том, что праздник, действительно, выглядит необычно, богато, изыскано и эксклюзивно, чего ни у кого не увидишь. Взять тот же воздушный шар.
Из трёх братьев поздравить прибыл только Александр. Алексей и вовсе выпал из обоймы. Он лишился-таки места генерал-прокурора и был не глухим, слышал анекдоты, что про него рассказывали. Обиделся на меня. Это похоже на то, как могут делать только дети, ожидая лишь ласковой реакции родителей, чтобы иметь повод забыть обо всех обидах. Удел слабых — сокрушаться о потерях и поражениях, сильные отряхнутся, засучат рукава и вперёд, на новый штурм. Алексей Куракин никогда не был серьёзным бойцом, но вот его брат, тот да, всё ещё держится на посту вице-канцлера, пусть во влиянии сильно потерял. И то, что именно с Александром Борисовичем у меня большинство дел, тоже говорит о многом. Алексея Куракина всё-таки я несколько предаю, но такова реальность.
Поздравления лились, как из рога изобилия. Подарки я даже не успевал запоминать, кто какие дарит. Главное, что дарят. Между тем, я обязательно после спрошу у Никифора, кто что подарил. Мой слуга должен контролировать и фиксировать этот процесс. И тут, кроме алчности, есть важный момент. По подарку можно составить некоторое мнение о том, чего хочет от тебя человек, насколько он готов сотрудничать и не относится ли к тебе с пренебрежением. Для дальнейшей работы пригодится.
— Господа, позвольте мне! — попросился один из гостей, которого я первый раз вижу.
— Кто это? — шёпотом спросил я Катю.
— Не знаю, — отвечала усталым тоном супруга.
Этот день вымотает нас так, что и брачная ночь… нет, я уверен, что здесь откроются резервы организма. Но усталость накатывала, как и некоторая раздражительность, возрастающая от таких вот беспардонных гостей, имени которых никто и не знает.
— Имею честь представиться: надворный советник Фёдор Иванович Энгель. Сие послание вам, господин действительный статский советник, — незнакомец протянул мне скрученный лист бумаги с вислой печатью.
Такой же по виду свёрток был отдан Вяземскому, причём ему бумага вручена после меня.
— Прочтёте позже, господин действительный статский советник, — чуть ли не приказал мужчина, который представился ещё и как личный порученец Петра Алексеевича Палена.
Жуть, как было интересно вскрыть печать и прочитать. Мой враг, да ещё и не тайный, а вполне себе явственный, прислал поздравления. В голове сразу же заиграли мысли, что с этим делать, все помыслы иезуитские, выстраивающиеся в сложносоставную интригу. Пришлось гнать эти мысли, точнее, оставлять их на потом.
Державин Гаврила Романович также присутствовал на празднике, как и Аракчеев, при этом, когда мне удалось пообщаться и с одним, и с другим, они напрочь игнорировали намёки на то, почему это я не знаю об их потугах помочь мне ранее, когда я томился в Петропавловской крепости. Я не стал прямо выказывать обиды или сыпать упрёками, пусть и хотелось. Не поняли намёков, ну, или решили их проигнорировать, пусть так и будет. Я не стану усложнять общение. Внешне не проявлю своих претензий, но вот внутренне… Больше этим людям полностью довериться я не смогу никогда и буду вооружён знанием, что и Аракчеев, и Державин не друзья мне, а лишь попутчики.
— Да, как же я забыл! — всполошился Александр Куракин. — Господа, прошу простить, что временно лишаю вас счастья поздравить молодых, но канцлер Александр Андреевич Безбородко также передал послание.
Возражающих не было. Пока Куракин передавал свёрток от своего непосредственного начальника и второго человека в Российской империи, всем гостям было чем заняться — быстро выразить своё удивление, что болезненный Безбородко решил прислать поздравление. Этот свёрток я раскрыл сразу же. И был несколько озадачен тем, что там написано. Первое, это ожидаемо, поздравление. Но вот второе — это заверение, что он помнит о моей роли в первые дни царствования Павла, понимает мои сложности, но заверяет, что всё решаемо. Конечно, ни слова прямо, лишь завуалированными намёками, но всё же вполне читаемыми.
Что происходит? Безбородко решил стряхнуть с себя пыль и окунуться в интриги? И кто я в этом случае? Скорее всего, разменная монета в начале противостояния Палена и канцлера. Вот это был бы бой. Жаль, что Александр Андреевич Безбородко скоро покинет этот бренный мир. И даже то, что я послал бы к нему врача, не поможет. Да и кого? У канцлера и так лучшие лекари.