Еще один вопль. Крики ширились.
Один из караванщиков зажег керосиновую лампу — уже сгущались сумерки, — и теперь швырнул ее в Пола-Эдди. Лампа разбилась, керосин взорвался с ревом, вспыхнул ослепительный огненный шар. Даже с другой стороны улицы Клейстерман почувствовал жар, коснувшийся лица, и резкий маслянистый запах горящей плоти.
Пол-Эдди на мгновение застыл, охваченный огнем, а когда пламя угасло, стало видно, что лицо его исчезло, обнажив сверкающий гладкий металлический череп.
Сверкающий металлический череп, с которого смотрели два внимательных глаза.
На этот раз даже никто не закричал, хотя все дружно ахнули от ужаса и инстинктивно отступили на пару шагов. На мгновение повисла жуткая тишина; толпа и робот, который уже не был Полом-Эдди, смотрели друг на друга. А затем, как будто вакуум разбился и в пролом хлынул воздух, люди, не сговариваясь, кинулись на робота.
Полдюжины мужчин схватили его и попытались повалить, но робот ускорился настолько, что превратился в размытое пятно, и пробрался через толпу, как ведущий игрок, проскальзывающий через строй приближающихся полузащитников, сшиб некоторых по пути, а затем исчез за домами. Секунда — и уже лишь шелест листвы и треск валежника под ногами отмечали его путь через лес.
Собакоголовый возник за плечом у Клейстермана.
— Их шпион сбежал, — сказал он нормальным голосом. Его нёбо и связки были каким-то образом изменены, приспособлены под человеческую речь, невзирая на голову собаки. — Надо действовать сейчас, пока не появился новый.
— Они могут и сейчас следить за нами, — возразил Клейстерман.
— А может, им плевать, — горестно произнес собакоголовый.
Клейстерман постучал по пряжке пояса.
— У меня здесь искажающий экран. Но если они сильно захотят посмотреть, его будет недостаточно.
— Большинству из них мы не настолько интересны, чтобы следить за нами. Лишь очень небольшая их часть вообще интересуется нами, но даже те, кто интересуются, не могут следить за всем, повсюду и постоянно.
— Откуда нам знать, что они этого не могут? — возразил Клейстерман. — Кто знает, на что они способны? Взгляни, например, что они сделали с тобой.
Собакоголовый человек высунул из пасти длинный красный язык, сверкнув острыми белыми зубами, и рассмеялся.
— Это была просто шутка, прихоть, мимолетный каприз. Ведь правда же смешно? Мы для них не более чем игрушки, вещи, с которыми можно забавляться. Они просто не воспринимают нас достаточно серьезно, чтобы следить за нами. — Он снова рассмеялся, отрывисто, горько. — Черт побери, они сделали все это — и даже не потрудились улучшить мне нюх!
Клейстерман пожал плечами.
— Тогда сегодня ночью. Собери наших. Начнем действовать после Собрания.
Тем вечером, позднее, они собрались в комнате Клейстермана, которая, на счастье, располагалась в старой части трактира и не рухнула. Их было восемь-девять человек: две-три женщины, остальные мужчины — собакоголовый, несколько жителей города и караванщики из Уилинга.
Клейстерман встал перед собравшимися, высокий и худой, как скелет.
— Полагаю, я здесь самый старший, — произнес он. Ему было почти девяносто, когда появились первые технологии омоложения для продления жизни, еще до Исхода и Изменения, и хотя он знал от главы Собрания, что несколько человек из числа присутствующих принадлежали примерно к тому же поколению, что и он, но все же он был как минимум на пять лет старше самого старшего из них.
Подождав из вежливости несколько мгновений, не возразит ли кто, и не дождавшись возражений, Клейстерман продолжил официальным тоном, словно проводя некий ритуал:
— Я помню Мир Людей, — и остальные повторили его слова.
Клейстерман оглядел присутствующих и произнес:
— Я помню, как у нас появился первый телевизор, черно-белый, в ящике размером со стол. Первыми программами, которые я посмотрел по нему, были «Хоуди Дуди»[42], «Супермен» и «Сиско Кид». На самом деле их тогда было не очень-то и много. Тогда было всего три канала, да и то они прекращали работу в одиннадцать вечера, оставляя на экране так называемую испытательную таблицу. И никаких пультов управления тогда не существовало. Если ты хотел перейти на другой канал, надо было встать, пройти через всю комнату и переключить его вручную.
— А я помню времена, когда телевизоры ремонтировали! — сообщил один из жителей города. — В аптеках — помните аптеки? — стояли такие машины, где можно было проверить радиолампы и кинескопы от телевизоров и заменить негодную, не таская в мастерскую. Помните — были такие мастерские, туда можно было отправлять мелкую бытовую технику для починки?
— А если телевизор забирали в починку, — подхватил Клейстерман, — из него вынимали «трубку», и оставался большой ящик с большой круглой дырой в нем. В него было здорово забираться и устраивать кукольный театр. Я обычно усаживал бедную мою маму смотреть эти представления.
— А я помню, как по субботам утром спускался на первый этаж смотреть мультики по телевизору, — произнес кто-то. — Сидишь себе на диване, жуешь вафли и смотришь «Кролика Банни», «Спиди-гонщика» или «Ультрамена»...
— Поп-ап видео! — воскликнул другой участник собрания. — МТБ!
— Бритни Спирс! — добавил еще кто-то. — «Упс! Я сделала это снова!» Мы всегда думали, что она имеет в виду, будто снова пукнула.
— Линдси Лохан! Забористая была девчонка!
— «Секс пистолз»!
— А помните такие восковые губы — их еще можно было купить в дешевых кондитерских? А длинные полоски бумаги с круглыми цветными жвачками? А восковые бутылочки с какой-то странной на вкус штукой? Кстати, а что это была за штука, а?
— Мы любили летом бегать под брызгалкой, которая поливала газоны. А еще у нас были обручи, хулахупы, и слинки, пружинки такие.
— А помните, тогда еще были такие маленькие белые фургончики — они доставляли хлеб и молоко прямо к двери? — произнесла одна из женщин. — А мы оставляли на крылечке записку, сколько молока надо на завтра и будешь ли ты заказывать творог. Зимой часто получалось, что сливки замерзали и торчали из бутылки таким столбиком...
— Коньки. Санта-Клаус. Рождественские елки! Гирлянды, в которых непременно одна лампочка перегорала и приходилось ее искать, чтобы остальные включились.
— Рождественский ужин. Или ужин на День благодарения. С индейкой, подливкой и картофельным пюре. А кексы с цукатами и орехами! Помните эти кексы? Их никто никогда не ел, и некоторые, похоже, годами переходили из рук в руки.
— «Макдоналдсы», — произнес собакоголовый, и в комнате воцарилась тишина, а за ней — дружный вздох. — Жареная картошка. Биг-мак. «Особый соус», который вечно протекал на руки, а салфетку давали всего одну, и ту паршивенькую.
— Завтраки из цветных колечек.
— Бублики. Горячие, прямиком из печки.
— Пицца!
— Жареные моллюски на берегу летом, — вымолвила другая женщина. — Их готовили в таких хреновеньких будочках. Можно было сидеть на подстилке, есть моллюсков и слушать радио.
Когда я был маленьким, радиоприемник нельзя было взять с собой на пляж, — возразил Клейстерман. — Это тогда были здоровенные громоздкие ящики, которые держали в кабинетах, ну, или в самом лучшем случае, модели поменьше, которые ставили на стол или на кухне на столешницу.
Книжки для летнего отпуска! «Челюсти»! «Поющие в терновнике»!
— Комиксы «Астерикс»! «Песочный человек». Книжки Филипа Дика в тонких бумажных обложках.
— Анимэ. «Ковбой Бибоп». «Аква тин хангер форс».
— Ю-туб. Фейсбук.
— «Варкрафт»! Ох я и любил в него играть! Я водил дварфа из Аллианса...
Когда все остальные ушли, после ритуального напоминания не забывать Мир Людей, собакоголовый принес из чулана свой рюкзак, поставил его на письменный стол, рядом с тем, за которым сидел Клейстерман, и медленно, торжественно извлек из него некий сложный механизм из металла и стекла. Он осторожно поставил устройство на стол.
— Два человека умерли ради этой вещи, — произнес он. — Чтобы собрать все детали, понадобилось пять лет.
Они дают нам лишь крохи своих технологий либо позволяют нам выменять устаревший хлам, который их больше не интересует. Нам повезло, что мы управились за пять лет, а не за десять.
Несколько мгновений они помолчали, затем Клейстерман извлек из внутреннего кармана кожаный мешочек. Когда он развязал мешочек, в нем оказался ящичек размером с жесткий футляр для очков, с магнитным замком. Клейстерман осторожно открыл этот ящичек.
Двигаясь медленно и аккуратно, он извлек из ящичка стеклянный флакон.
Клейстерман проснулся в холодный предрассветный час в слезах; какой-то сон о предательстве, утрате, горе и вине ускользнул от него прежде, чем пробудившийся разум сумел его ухватить, оставив после себя лишь печаль.
Клейстерман устремил взгляд на темный потолок. Пытаться заснуть после такого не имело смысла. Смущенный — хотя никто и не мог его увидеть в этот момент, — он вытер глаза, умыл залитое слезами лицо в тазике, оделся. Подумал было, не стащить ли что-нибудь на завтрак со спящей кухни трактира, но отказался от этой идеи. Худой и бледный, он никогда не отличался аппетитом, и уж точно ему было не до еды сегодня. Вместо этого Клейстерман сверился со своими приборами, и, как он и ожидал, они показали наличие здания и точку схождения специфических электромагнитных показателей, свидетельствующих о крупном проявлении ИИ где-то к северо-востоку от Миллесбурга. Клейстерман решил, что знает, где это место.
Устройство из стекла и металла жужжало и пощелкивало, ряды янтарных огоньков ритмично мигали. Клейстерман осторожно уложил его в рюкзак, рюкзак надежно закрепил на спине и вышел из гостиницы через черный ход.
На улице было холодно и еще темно, и в морозном утреннем воздухе изо рта Клейстермана вырывался пар. Среди почти невидимых в темноте рядов кукурузы что-то зашуршало кто-то удалялся прочь; какая-то певчая птаха — не то дрозд, не то славка — завела утреннюю песню. Хотя солнце еще не встало, небо на востоке сделалось красным; оно то подергивалось дымкой, т