Потом они вчетвером пугали этой головой девчонок в Блошином Конце. Гонялись за ними по улочкам и не отпускали, пока те не поцелуют мертвую голову. Кажется, голове досталось много поцелуев. Ни одна девчонка в Королевской Гавани не бегала быстрее Рейфа. Но это Эггу лучше не рассказывать. «Хорек, Рейф и Пудинг. Все трое — маленькие чудовища, и я — худший из них». Четверо дружков не расставались с головой, пока мясо на ней не почернело и не начало отваливаться. Пугать ею девчонок стало неинтересно, поэтому как-то вечером они вломились в лавку горшечника и сунули останки в горшок.
— Перво-наперво вороны выклевывают глаза, — сообщил он Эггу. — Потом проваливаются щеки, кожа зеленеет...
Дунк прищурился.
— Постой-ка! Да я же его видел!
— Конечно, сир, — отозвался Эгг. — Три дня тому назад. Это тот горбатый септон, что читал проповедь против лорда Бладрэйвена.
И тогда Дунк вспомнил. «А ведь это был служитель Семерых, пусть даже он и провозглашал мятежные речи!»
— Руки его в крови по локоть, в крови его брата и юных племянников! — вещал горбун толпе, собравшейся на рыночной площади. — Он призвал тень, которая задушила сыновей храброго принца Валарра во чреве его супруги! И где теперь Юный принц? Где его брат, прекрасный Матарис? Где добрый король Дейерон и бесстрашный Бейелор Сломи Копье? Могила поглотила их, всех до единого, и только он уцелел — бледная птица с кровавым клювом, что взгромоздилась на плечо короля Эйериса и каркает ему на ухо! Отметина на его лице и пустой глаз — это адовы печати, он принес нам засуху, мор и убийства! Восстаньте, говорю я вам, вспомните об истинном короле за морем! Есть семь богов и семь королевств, и семь сыновей породил черный дракон! Восстаньте, милорды и леди! Восстаньте, храбрые рыцари и крепкие йомены, и низвергните нечестивого колдуна Бладрэйвена, Кровавого Ворона, иначе ваши дети и дети ваших детей будут прокляты на веки вечные!
От каждого слова разило изменой. И тем не менее жутко было видеть теперь его голову, с пустыми дырами на месте глаз.
— Да, это он, — сказал Дунк. — Еще одна причина убраться из этого города.
Он тронул Грома шпорой, и под легкий шелест дождя они с Эггом выехали из ворот Каменной Септы. В народе ходила загадка: «Сколько глаз у Кровавого Ворона? — Тысяча и один». Рассказывали, что королевский десница ведает темные искусства, умеет менять облик, оборачиваться одноглазым псом и даже растекаться туманом. Поговаривали, что за его врагами охотятся страшные серые волки, а черные вороны шпионят повсюду и нашептывают чужие тайны ему на ухо. Дунк не сомневался, что большая часть слухов — всего лишь слухи, но, без сомнений, у Бладрэйвена были соглядатаи повсюду.
Однажды, еще в Королевской Гавани, Дунку самому довелось увидеть этого человека. Белыми, как кость, были волосы и кожа Бриндена Риверса, а его глаз — единственный, второй выбил его сводный брат Биттерстил на Багряном Поле — был красным, как кровь. Щеку и шею покрывало родимое пятно винного цвета, из за которого он и получил свое прозвище.
Когда город остался позади, Дунк откашлялся и сказал:
— Нехорошо рубить головы септонам. Он ведь просто бол тал. А слова — это ветер.
— Одни слова — ветер, сир. А другие — предательство.
Эгг был тощ, как палка, сплошные ребра и локти, но за словом в карман не лез.
— Ты рассуждаешь прямо как принц!
Эгг решил, что его хотели обидеть, и не ошибся.
— Он не только септон, но и отъявленный лгун, сир. Лорд Бладрэйвен не виноват ни в засухе, ни в весеннем поветрии.
— Может, и так. Но если рубить головы всем дуракам и лгунам, то половина городов в Семи Королевствах опустеет.
Шесть дней спустя от дождя осталось одно воспоминание.
Дунк снял рубаху, с наслаждением подставляя тело теплым солнечным лучам. Когда налетел ветерок, прохладный, свежий и душистый, как девичье дыхание, он сделал глубокий вдох.
— Вода, — заключил Дунк. — Чувствуешь запах? Озеро уже близко.
— Все, что я чувствую, сир, это Мейстера. Он воняет.
Эгг посильнее дернул повод мула, который, как всегда, отвлекся на придорожную траву.
— На берегу озера есть старая таверна. — Дунк однажды останавливался там, когда еще служил оруженосцем у старого рыцаря. — Сир Арлан говорил, что в ней варят отличный темный эль. Можем попробовать его, пока будем ждать переправы.
— Будем запивать еду, сир? — с надеждой посмотрел на него Эгг.
— Какую еду?
— Может, жаркое? — предположил мальчик. — Кусочек утки, миска рагу? Или что там у них будет, сир.
Последний раз они ели горячее три дня назад. И с тех пор обходились упавшими с веток плодами и старой солониной, жесткой, как дерево. «А было бы неплохо подкрепиться доброй едой перед поездкой на север. До Стены еще очень далеко!»
— А еще там можно переночевать, — продолжал Эгг.
— Милорд желает поспать на пуховой перине?
— Меня устроит солома, — ответил уязвленный Эгг. — На перины у нас денег нет. У нас всего двадцать два пенни, три «звезды», один «олень» и старый гранат со сколом.
Дунк почесал за ухом.
— По-моему, серебряных у нас было два.
— Было, пока вы не купили шатер. Теперь остался всего один.
— Скоро не останется ни одного, если мы будет ночевать в тавернах. Хочешь разделить постель с каким-нибудь торговцем и набраться вшей? — хмыкнул Дунк. — Не выйдет. У меня своих хватает, и они не любят чужаков. Будем ночевать под звездами.
— Звезды-то хорошо, — вздохнул Эгг, — но земля слишком твердая, сир, а еще иногда хочется и подушку под голову положить...
— Подушки — это для принцев!
Эгг был лучшим оруженосцем, о каком только может мечтать рыцарь, но частенько его тянуло к роскоши. «В мальчишке течет драконья кровь, не забывай об этом!» В жилах Дунка текла кровь бродяги... по крайней мере, так говорили ему в Блошином Конце — впрочем, самому ему сулили, что он кончит жизнь на виселице.
— Мы, может, еще разоримся на эль и горячий ужин, но я не стану тратить полновесных монет на ночлег. Деньги нужно поберечь для переправы.
Когда он в последний раз переплывал озеро, перевоз стоил всего пару медяков. Но это было лет шесть, а то и семь тому назад. С тех пор все подорожало.
— Ну, — заметил Эгг, — мы могли бы пустить в ход мой сапог...
— Могли бы, — ответил Дунк, — но не будем.
Пускать в ход сапог опасно. «Об этом рано или поздно станет известно». Его оруженосец не зря был брит налысо. У Эгга глаза были лиловыми, как у древних валирийцев, а волосы сияли, словно золотые и серебряные нити. Отрастить волосы для него было все равно что нацепить герб с трехголовым драконом. В Вестеросе сейчас неспокойно, и потому... нет, лучше не рисковать.
— Еще раз заикнешься про свой поганый сапог, получишь в ухо так, что перелетишь через озеро своим ходом.
— Да я уж лучше переплыву, сир.
Эгг плавал хорошо, а Дунк плохо.
Мальчишка повернулся в седле.
— Сир, кто-то скачет за нами по дороге. Слышите стук копыт?
— Слышу, не глухой. — Дунк еще и видел вздымающиеся позади клубы пыли. — Большая компания. Спешат.
— Может, это разбойники, сир?!
Мальчишка приподнялся на стременах, скорее радостно, чем испуганно. И в этом был весь Эгг.
— Разбойники держались бы тише. Столько шуму поднимают только лорды.
Дунк подергал рукоять меча, проверяя, легко ли клинок выходит из ножен.
— Но все же лучше уступить им дорогу. Лорды разные бывают...
Осторожность не повредит. Дороги были не столь безопасны, как в те времена, когда на Железном Троне восседал король Дейерон Добрый.
Они с Эггом укрылись за кустом боярышника. Дунк снял с плеча щит и перевесил на руку. Это был старый ромбовидный щит, большой и тяжелый, сосновый, окованный железом. Дунк купил сто в Каменной Септе взамен своего, который был разбит на куски в поединке с Долгодюймом. Дунк не успел изобразить на нем дерево и падающую звезду, поэтому щит украшал герб прежнего владельца — серый и мрачный висельник на виселице. Дунк никогда бы не выбрал себе такой герб, просто щит стоил очень дешево.
Несколько секунд спустя мимо промчались первые всадники — двое молодых лордов на боевых конях. У того, что на гнедом, был золоченый стальной шлем без забрала, украшенный плюмажем из трех перьев: белого, красного и золотистого. Султан таких же цветов венчал кринет его скакуна. Черный жеребец второго всадника был облачен в синее с золотом. Роскошная попона развевалась по ветру. Оба всадника неслись бок о бок, смеясь и что-то горланя, их длинные плащи летели за плечами.
Третий лорд ехал не спеша, за ним по дороге тянулась длинная кавалькада, десятка два всадников: конюхи и повара, вольные всадники и арбалетчики, а еще дюжина тяжело груженных телег с доспехами, шатрами и припасами. И все это — свита троих рыцарей. У седла висел щит лорда с его гербом — три черных замка на оранжевом поле.
Дунку этот герб был знаком, но вот откуда? Лорд был уже немолодым угрюмым человеком, с поджатыми губами и коротко стриженной бородкой с проседью. «Может, он присутствовал на Эшфордском турнире? Или, может, мы служили в его замке, когда я еще был оруженосцем сира Арлана?» За годы странствий старый межевой рыцарь сменил такое множество замков и крепостей, что Дунк не помнил и половины из них.
Лорд резко натянул поводья, вглядываясь в заросли.
— Эй, вы там, в кустах! А ну, покажитесь!
Двое арбалетчиков заложили стрелы в желоба арбалетов. Остальные воины продолжили путь.
Раздвигая высокую траву, Дунк выехал на дорогу. На одной руке он держал щит, вторую положил на рукоять своего меча. Он понимал, что являет собой жалкое зрелище: полуголый, с лицом, превратившимся в коричневую маску от пыли, поднятой конскими копытами. Ну, хотя бы его рост внушал уважение...
— Мы не ищем ссоры, милорд. Нас только двое, я дамой оруженосец.
Дунк поманил к себе Эгга.
— Оруженосец? Так ты, стало быть, считаешь себя рыцарем?
Дунку не понравилось, как лорд на него смотрит — будто кожу сдирает взглядом. Пожалуй, лучше убрать руку с рукояти меча.