— В Акадии[17]?! — возглас Джона напугал Дотти, та наморщила личико и явно собралась разреветься.
— Тс-с, тише, ласточка моя, — Хэл принялся энергично укачивать ее, поглаживая по спинке. — Все в порядке, это просто твой дядя Джон дурит.
Грей пропустил эту реплику мимо ушей и помахал письмом перед носом у брата.
— Это что за дьявольщина? За что Чарли Каррузерса отдали под трибунал? И за каким чертом меня вызывают отсюда туда засвидетельствовать его добропорядочность?
— За то, что не сумел подавить мятеж, — ответил Хэл. Что касается тебя — ну, видимо, потому, что он так попросил. Офицер, которому предъявлено обвинение, имеет право вызван» свидетелей по своему выбору. Ты что, не знал?
Знал, наверное, но так, отвлеченно. Самому ему никогда не приходилось присутствовать на военном суде — это не такое уж частое событие, — и он плохо представлял себе, как это происходит.
Он покосился на Хэла.
— Так говоришь, ты не собирался мне это показывать?
Хэл пожал плечами и легонько подул на макушку дочки. Светлые волосики заколыхались, как колосья на ветру.
Не было смысла. Я собирался им отписать, что мне, как твоему командиру, ты нужен здесь. Для чего, спрашивается, отправлять тебя в канадские дебри? Однако, учитывая твой дар влипать в неловкие ситуации... кстати, как ощущения? — с любопытством осведомился он.
Какие о... а, ты про угря? — Грей был привычен к манере своего брата молниеносно менять тему беседы и без труда подстраивался под нее. — Ну, надо сказать, я был изрядно потрясен.
Он рассмеялся — немного нервно, — видя сердитый взгляд Хэла, и Дотти принялась выворачиваться из отцовских рук, умоляюще протягивая пухлые ручонки к дяде.
— Ах ты, кокетка! — сказал ей Грей, взяв ее у Хэла. — Нет, в самом деле, ощущения впечатляющие. Ты когда-нибудь ломал себе кость? Помнишь этот толчок, еще до того, как почувствуешь боль, который пронзает тебя насквозь, в глазах темнеет, и кажется, как будто тебе и брюхо вонзили гвоздь? Ну вот, нечто вроде этого, только куда сильнee, и длилось это куда дольше. У меня дыхание перехватило, признался он. — Причем буквально. И, по-моему, сердце тоже остановилось. Доктор Хантер — ну знаешь, этот, анатом? — был рядом, и ему пришлось ударить меня в грудь, чтобы оно забилось снова.
Xэл слушал его очень внимательно и задал несколько вопросов, на которые Грей отвечал машинально. Его разум был поглощен последней прочитанной бумагой.
Чарли Каррузерс. В юности они одновременно вступили в армию, хотя и в разные полки. Сражались плечом к плечу в Шотландии, вместе резвились в Лондоне во время отпуска. Между ними было... ну, связью это не назовешь. Так, три-четыре коротких встречи, мимолетные жаркие и потные объятия в темных углах, которые так легко забыть поутру, списать на то, что вчера оба были пьяны, и никогда не обсуждать между собой.
Это были его «дурные времена», как называл он их про себя, те годы после смерти Гектора, когда он искал забвения везде, где только мог — и частенько находил его, — прежде чем наконец пришел в себя.
Скорее всего, сейчас бы он Каррузерса и не вспомнил, если бы не одно обстоятельство.
Каррузерс был наделен любопытным уродством: он родился с двойной рукой. Правая рука у него была вполне обычная на вид и работала нормально, но у него была еще одна миниатюрная кисть, растущая из запястья рядом с большой. Грей подумал, что доктор Хантер, поди, заплатил бы не одну сотню фунтов, чтобы заполучить эту руку, и ощутил легкий приступ тошноты.
На этой лишней руке было всего три пальца, однако Каррузерс мог шевелить ими и сжимать их в кулак, правда, при этом пальцы на нормальной руке тоже сжимались. Когда он однажды сомкнул их все на члене Грея, тот испытал не меньший шок, чем от электрического угря.
— Николса ведь еще не похоронили, нет? — внезапно осведомился он: мысли о вечеринке с угрем и докторе Хантере заставили его перебить Хэла, который что-то говорил.
Хэл, похоже, удивился.
— Нет, конечно. А что?
Он пристально взглянул на Грея.
— Ты ведь не собираешься явиться на похороны?
— Нет-нет, что ты! — поспешно ответил Грей. — Я просто подумал о докторе Хантере. Он... э-э... пользуется определенной репутацией... и он увез Николса с собой. После дуэли.
— Господи, какой еще репутацией? — раздраженно уточнил Хэл.
— Похитителя трупов, — пояснил Грей.
Воцарилось молчание. На лице Хэла постепенно проступало понимание. Он побледнел.
— Ты что думаешь... Нет! Ну как он мог такое сделать?
Ну... э-э... насколько я знаю, обычно перед тем, как заколотить гроб, вместо тела подбрасывают в него сотню фунтов камней. По крайней мере, так мне говорили, — ответил Грей насколько мог внятно: Дотти изо всех сил старалась ему помешать, тыкая его кулачком в нос.
Хэл сглотнул. Грей увидел, как волоски у него на руке встали дыбом.
— Ну, я спрошу у Гарри, — сказал Хэл, немного помолчав. Не думаю, что подготовка к похоронам уже закончена. И если...
Братья инстинктивно содрогнулись, словно наяву представив себе, как взбудораженное семейство приказывает вскрыть гроб, а там...
— Может, лучше не надо? — сказал Грей, сглотнув. Дотти уже не пыталась оторвать ему нос — вместо этого она шлепала его ладошкой по губам. Прикосновения крошечной ручки...
Он бережно отцепил девочку от себя и вернул ее Хэлу.
— Ума не приложу, какую пользу надеется извлечь из меня Чарли Каррузерс — но так и быть, поеду.
Он взглянул на письмо лорда Эндерби, на мятое послание Каролины...
— В конце концов, есть на свете вещи и похуже, чем остаться без скальпа!
Хэл кивнул с серьезным видом.
Я уже договорился с капитаном корабля. Ты отплываешь завтра.
Он встал и поднял Дотти.
— Иди, лапушка. Поцелуй на прощание дядю Джона.
Месяц спустя Грей вместе с Томом Бердом спустился с борта «Харвуда» в одну из шлюпок, которым предстояло отвезти на берег его и батальон луисбургских гренадеров, прибывших на большой остров близ устья реки Святого Лаврентия.
Лорд Джон никогда еще не видел ничего подобного. Сама река была больше любой другой, какую он когда-либо видел: не меньше полумили в ширину, глубокая и полноводная, она отливала иссиня-черным под лучами солнца. По обоим берегам реки вздымались высокие утесы и пологие холмы, столь густо поросшие лесом, что самих холмов было практически не видно. Было жарко, над головой сияло ослепительно-голубое небо, и небо тоже было куда ярче и выше, чем ему когда-либо доводилось видеть. В пышной растительности слышалось громкое гудение: наверное, насекомые, птицы и шум воды, но ощущение было такое, как будто это сама дикая природа поет и голос ее отдается в крови. Стоящий рядом Том буквально вибрировал от возбуждения, и глаза у него были на стебельках, как у рака, от старания ничего не упустить.
— Бог мой, вот это и есть краснокожий индеец, да? — шепнул он, подавшись к Грею.
— Ну а кто бы еще это мог быть? — ответил Грей: джентльмен, ошивавшийся у места высадки, был совершенно гол, если не считать набедренной повязки, через плечо у него было перекинуто полосатое одеяло, а его тело, судя по тому, как оно блестело на солнце, было вымазано каким-то салом.
— А я думал, они совсем красные, — сказал Том, повторяя мысли Грея. Кожа индейца была, конечно, значительно смуглее, чем у самого Грея, но отнюдь не красной, а довольно приятного светло-коричневого оттенка, вроде сухих дубовых листьев. Индеец, похоже, находил их такими же занятными, как они его. Особенно пристально он рассматривал Грея.
— Это все из-за наших волос, милорд! — прошипел Том на ухо Грею. — Говорил я вам, надо было парик надеть!
— Глупости, Том!
И тем не менее Грей ощутил странное покалывание в затылке, отчего кожу на голове как будто стянуло. Он гордился своими волосами, пышными и белокурыми, и обычно не носил парика, предпочитая вместо этого в торжественных случаях пудрить и заплетать свои собственные волосы. Ну, а сегодняшний день ничего особо торжественного не сулил. Утром, когда на борт доставили свежую пресную воду, Том настоял на том, чтобы помыть ему голову, и волосы Грея до сих пор были распущены и падали на плечи, хотя давно уже высохли.
Дно шлюпки заскрежетало по гальке, индеец сбросил одеяло и стал помогать гребцам вытаскивать ее на берег. Грей очутился рядом с индейцем и почувствовал его запах. Запах индейца не был похож на запах обычных людей, каких Грею доводилось встречать прежде: от него несло диким зверем — уж не медвежьим ли жиром мажется этот человек? — травами, и запах его пота был похож па запах свежеразрезанной меди.
Выпрямившись, индеец перехватил взгляд Грея и улыбнулся.
— Будь осторожен, англичанин, — сказал он с заметным французским акцентом и, протянув руку, довольно небрежно провел пальцами по волосам Грея. — Твой скальп будет хорошо смотреться на поясе гурона!
Сидевшие в лодке солдаты расхохотались, и индеец, не переставая улыбаться, обернулся к ним.
— Они не особенно разборчивы, абенаки, которые служат французам. Скальп есть скальп, и французы хорошо платят за них, неважно, какого они цвета.
Он добродушно кивнул гренадерам — смех утих.
— Идите за мной!
На острове уже имелся небольшой лагерь: там стоял отряд пехоты под командованием капитана Вудфорда. Услышав это имя,
Грей насторожился, но, слава богу, этот человек был не в родстве с семейством лорда Эндерби.
На этой стороне острова мы, считай, в безопасности, — сказал капитан Грею, предлагая ему свою фляжку с бренди. Они поужинали и теперь сидели рядом с палаткой капитана. — А вот на противоположный берег индейцы регулярно совершают набеги — на прошлой неделе я потерял четверых, троих убили и одного уволокли с собой.
— Но ведь вы высылаете разведку? — спросил Грей, отбиваясь от комаров, которые буквально кишели вокруг с наступлением темноты. Индейца, который привел их в лагерь, он больше не видел, но в лагере их было еще несколько: они в основном держались у своего костра, но один или двое сидели на корточках среди луисбургских гренадеров, которые сошли с «Харвуда» вместе с Греем, и бдительно сверкали глазами.