Теперь, когда противники оказались в зоне досягаемости друг друга, обоим полководцам предстояло определиться, что же делать дальше. Ганнибал, по-видимому, решил, что армия Сципиона уже идет на него, и ему предстояло выбрать: вступать ли с ним в сражение или уклониться от него и продолжать движение к Альпам. Стратегический план, которому старался следовать Ганнибал, не допускал сколько-нибудь серьезных задержек, а тем более сражений до того, как пунийская армия войдет в Италию. В основе его лежала максимальная быстрота передвижений, поэтому от битвы стоило отказаться. Дополнительным и весьма весомым фактором, указывающим на подобное решение, стали послы бойев и один из их вождей, Магал (по Полибию, Магил), как раз в это время явившиеся в лагерь карфагенян. Они обещали провести пунийскую армию наиболее коротким и удобным путем, расписывали плодородие и богатство земель, до которых предстояло дойти, и убеждали в дружеском расположении местных кельтских народов. Учтя все вышеизложенное и понимая, что даже самая блестящая победа над Сципионом сейчас не избавит от необходимости перехода через Альпы, Ганнибал решил уходить без боя.
Что же касается римского консула, то о его действиях сохранились противоречивые сведения. У Ливия говорится, что Сципион сам не знал, что предпринять, и решил действовать по ситуации, в соответствии с передвижениями противника. Полибий же утверждает, что консул сразу объявил сбор и выступил вдоль реки навстречу пунийцам. Так или иначе, но Сципион, несомненно, рассчитывал дать Ганнибалу сражение еще до того, как тот окажется в пределах Италии.
Перед началом самой трудной части похода – альпийского восхождения – Ганнибал устроил сбор своих воинов, поскольку многим предстоящие трудности казались непреодолимыми. Конечно, мы не можем дословно узнать, что именно говорил им тогда Ганнибал, но та речь, которую от его имени изложил Тит Ливий, скорее всего, не сильно отличалась от произнесенной в действительности и уж во всяком случае являет собой прекрасный образец римского ораторского искусства: «Какой странный ужас, – сказал он, – объял внезапно ваши неустрашимые доселе сердца? Не вы ли сплошными победами ознаменовали свою долголетнюю службу и не раньше покинули Испанию, чем подчинили власти Карфагена все народы и земли между обоими морями? Не вы ли, негодуя на римлян за их требование, чтобы все те, кто осаждал Сагунт, были выданы им как преступники, перешли Ибер, чтобы уничтожить самое их имя и вернуть свободу земному кругу? И никому из вас не казался тогда слишком долгим задуманный путь от заката солнца до его восхода; теперь же, когда большая часть дороги уже за нами, когда вы перешли лесистые ущелья Пиренеев среди занимающих их диких народов, когда вы переправились через широкий Родан, одолев сопротивление тысяч галлов и течение самой реки, когда перед вашими глазами возвышаются Альпы, другой склон которых именуется уже Италией, – теперь вы в изнеможении останавливаетесь у самых ворот неприятельской земли? Да что же такое Альпы, по-вашему, как не высокие горы? Допустим, что они выше Пиренейского хребта; но нет, конечно, такой земли, которая бы упиралась в небо и была бы непроходима для человеческого рода. Альпы же населены людьми, возделываются ими, рождают животных и доставляют им корм; вот эти самые послы, которых вы видите, – не на крыльях же они поднялись в воздух, чтобы перелететь через Альпы. Доступны они небольшому числу людей – будут доступны и войскам. Предки этих послов были не исконными жителями Италии, а пришельцами; не раз проходили они эти самые Альпы громадными толпами с женами и детьми, как это делают переселенцы, и не подвергались никакой опасности. Неужели же для воина, у которого ничего с собою нет, кроме оружия, могут быть непроходимые и непреодолимые места? Сколько опасностей, сколько труда перенесли вы в продолжение восьми месяцев, чтобы взять Сагунт! Возможно ли, чтобы теперь, когда цель вашего похода – Рим, столица мира, какая бы то ни было местность казалась вам слишком дикой и слишком крутой и заставила вас остановиться? А некогда галлы ведь завладели тем городом, к которому вы, пунийцы, не считаете возможным даже дойти. Выбирайте поэтому одно из двух: или сознайтесь, что вы уступаете отвагой и доблестью тому племени, которое вы столько раз в это последнее время побеждали, или же вдохновитесь решимостью признать поход конченным не раньше, чем когда вы будете стоять на той равнине, что между Тибром и стенами Рима!» (Ливий, XXI, 30, 2–11). Конечно, после подобной речи воины не могли не пойти за своим полководцем и дальше, навстречу любым опасностям.
На следующий день пунийская армия вышла из лагеря и под прикрытием конницы, которая некоторое время оставалась на месте, двинулась на север, вдоль берега Родана. Этим маневром Ганнибал рассчитывал лишить Сципиона возможности перехватить его до того, как он перевалит через Альпы.
Как оказалось, в этом не было особой необходимости: консульское войско подошло к брошенному карфагенскому лагерю только через три дня. Открывшаяся картина чрезвычайно удивила Сципиона, ведь он надеялся здесь же дать решающее сражение, будучи в полной уверенности, что Ганнибал не решится на изобилующий опасностями поход через горы. Теперь, когда ему, наконец, открылся замысел противника, консул здраво рассудил, что нет никакого смысла пускаться преследовать пунийскую армию, а гораздо разумнее будет встретить ее в Италии, если, конечно, с гор вообще спустится хотя бы один карфагенянин. Поэтому он развернулся и вновь погрузил свою армию на корабли, большая часть которых была на этот раз направлена не в Италию, а в Испанию, под командование брата консула, Гнея Сципиона. В задачу последнего входила защита давних союзников – греческих колоний и, главное, изгнание с Пиренейского полуострова армии Гасдрубала. Сам Публий Корнелий Сципион вернулся в Италию и принял армию в долине Пада, с помощью которой он надеялся перекрыть альпийские перевалы раньше, чем их пройдет Ганнибал.
После четырехдневного марша вверх по Родану пунийцы достигли места, где в него впадает мощный приток Изара (Изер). Земля, находящаяся между этими реками и ограниченная с востока горными отрогами, носила название Остров. Населявшее ее кельтское племя аллоброгов переживало трудные времена: в борьбе за власть столкнулись два брата, старший из которых, Браней, обратился к пунийцам за помощью. Ганнибал, конечно, не мог упустить такого шанса извлечь выгоду из ситуации и поддержал «своего» претендента. Младший брат был изгнан, а старший в качестве благодарности снабдил карфагенян хлебом, одеждой и прочими припасами, а также заменил старое оружие и военное снаряжение на новое и обеспечил тыловое охранение во время прохода по землям ближайших племен (Полибий, III, 49, 5–13; Ливий, XXI, 31, 4–8).
Дальше путь карфагенской армии лежал на восток, через земли трикастинов, затем вдоль границ области воконтиев и по стране трикориев. Сопоставляя места расселения этих племен, можно реконструировать данный отрезок маршрута Ганнибала как проходящий вначале вдоль Изара до впадения в нее Драка и далее вверх по его течению к истокам Друэнции (Дюранса), до самого подножия Альп. Начиналось собственно восхождение, и как тут не процитировать Ливия, не упускающего случай расцветить свой рассказ живописными подробностями: «Здесь, однако, воины, хотя они и были заранее подготовлены молвой, обыкновенно преувеличивающей то, о чем человек не имеет ясного понятия, все-таки были вторично поражены ужасом, видя вблизи эти громадные горы, эти ледники, почти сливающиеся с небесным сводом, эти безобразные хижины, разбросанные по скалам, эту скотину, которой стужа, казалось, даже расти не давала, этих людей, обросших волосами и одетых в лохмотья. Вся природа, как одушевленная, так и неодушевленная, казалась окоченевшей от мороза, все производило удручающее впечатление, не поддающееся описанию» (Ливий, XXI, 32, 7). Было начало ноября 218 г. до н. э.
И все-таки пунийцы двинулись вперед. Сопровождавшие их до этого аллоброги повернули обратно, что послужило для местных племен дополнительным сигналом активизироваться, чтобы не пропустить пришельцев. Армия Ганнибала еще только начала подъем, когда стало ясно, что дальнейшая дорога перекрыта – все господствующие высоты были заняты кельтами (в отличие от Ливия, у которого это племя остается безымянным, Полибий их называет аллобригами). Оба основных историографа Ганнибаловой войны – и Ливий, и Полибий – придерживаются мнения, безусловно, берущего начало от их общего источника, что, если бы горцы смогли подготовить свое нападение в тайне и выбрали для него более удобную местность, у карфагенян не было бы шансов устоять. Произошедший бой (о нем упоминает только Полибий; Полибий, III, 50, 4) стоил Ганнибалу больших потерь, но и среди нападавших убитых было не меньше. Тем не менее идти напролом было невозможно, и карфагенская армия встала лагерем, имея с одной стороны обрыв, а с другой – отвесную стену.
В этой ситуации неоценимую помощь Ганнибалу оказали кельтские проводники, которые, будучи по происхождению близки к местным кельтам, смешавшись с ними, смогли, не вызывая подозрений, узнать, что проходы надежно охранялись только днем, а с наступлением темноты воины спокойно уходили отдохнуть в свое поселение, оставив небольшие караулы. Дальше все было просто. Днем Ганнибал демонстративно подвел свои войска к проходам и даже провел несколько ложных попыток прорыва. Вечером основная часть армии вернулась в лагерь, где были разведены костры в прежних количествах, а сам Ганнибал с небольшим отрядом, пройдя через некий узкий и малозаметный проход, овладел позицией кельтов. С рассветом остальная часть пунийской армии продолжила движение, в то время как с другой стороны подходили кельтские воины, намереваясь, как обычно, занять свой пост над дорогой. Каково же было их удивление, когда оказалось, что враги уже там. Однако в замешательстве они пребывали недолго. Заметив, что пунийская армия не в состоянии сохранять порядок во время марша по такой трудной местности, роды ее войск перемешались, а напуганные незнакомой обстановкой лошади еще больше усугубляют неразбериху, аллобриги осмелели и атаковали с нескольких сторон.