Карфагеняне тоже построились в боевой порядок, но Гасдрубал не торопился давать сигнал к атаке. Причина была в том, что при осмотре вражеского войска пунийский полководец обратил внимание на некоторые детали, весьма его насторожившие. Так, он заметил, что многие легионеры вооружены старыми щитами, которых раньше видно не было, лошади некоторых всадников истощены, как после долгого марша, хотя армия Марка Ливия последнее время стояла на месте, и, наконец, общая численность римлян как будто увеличилась. Подозревая, что противостоящий ему консул получил подкрепления, он отдал сигнал по армии вернуться в лагерь, а для проверки своей догадки выслал разведчиков. Принесенные ими сведения в целом подтверждали опасения Гасдрубала. Римских лагерей было по-прежнему два – Марка Ливия и Порция Лицина, в размерах они не изменились, количество палаток тоже. Зато в преторском лагере сигнал звучал один раз, а в консульском – дважды, а это значило, что и армий в том лагере было две. По-видимому, пунийским разведчикам не удалось захватить в плен ни одного из римлян, и Гасдрубал не знал, каким образом перед ним оказались сразу два консула. Пытаясь анализировать ситуацию, он предполагал, что его письмо было перехвачено, что его брат разгромлен (иначе он, конечно, пришел бы на соединение с ним) и теперь продолжать войну в Италии безнадежно (Ливий, XXVII, 47, 1–8).
Выход был только один: отступать, не принимая сражения, по крайней мере до тех пор, пока не станет ясно истинное положение дел. Но Гасдрубалу не повезло. Когда следующей же ночью его армия снималась с лагеря, воспользовавшись общей суматохой и невнимательностью охраны, бежали все местные проводники. Куда теперь надо было идти, никто не знал. Первое время пунийская армия блуждала по полям, когда же воины совсем измотались, Гасдрубал решил подождать до рассвета, а затем идти вдоль берега реки Метавр. Выбор пути оказался не очень удачным, так как русло реки было извилистым, брода не было, и карфагеняне только понапрасну потеряли время, что очень скоро позволило римлянам их догнать (Ливий, XXVII, 47, 8–11).
После того как начались нападения конницы Клавдия Нерона и велитов Порция Лицина, Гасдрубал остановил движение и приказал ставить лагерь на одном из ближайших холмов. В это время подошли основные силы Марка Ливия, и стало ясно, что сражение неизбежно. Прервав обустройство лагеря, Гасдрубал начал строить свои войска в боевой порядок. То же самое делали и римляне.
В первой линии пунийской армии были поставлены десять слонов, за ними лигуры, левый фланг занимали кельты, на правом были иберы, а сам Гасдрубал находился в центре построения. Пунийский полководец сузил фронт своей армии, за счет чего была увеличена глубина строя (Полибий, XI, 1, 2–3; Ливий, XXVII, 48, 5–7).
У римлян центром командовал претор Луций Порций Лицин, правым флангом – Гай Клавдий Нерон, а левым – Марк Ливий Салинатор, который, в соответствии с очередностью, считался в тот день главнокомандующим (Полибий, XI, 1, 4–5; Ливий, XXVII, 48, 4).
Битва началась, и Гасдрубал бросил все силы центра и правого фланга своей армии на левый фланг римлян, решив погибнуть или победить. Ни тем ни другим не удавалось сломить врага, обе стороны сражались с равным упорством, а слоны, вначале потеснившие римлян, вскоре, будучи закиданными дротиками и стрелами, вышли из повиновения и в равной степени мешали как чужим, так и своим (Полибий, XI, 1, 4–6; Ливий, XXVII, 48, 8–11).
Между тем пребывавший на правом фланге консул Клавдий Нерон оказался не у дел: позиции противостоявших ему кельтов прикрывал высокий холм, исключавший всякую возможность для атаки. Обойти левый фланг пунийской армии тоже было невозможно. Наконец, Клавдий Нерон не выдержал и, взяв с собой несколько когорт, от которых на правом фланге все равно не было никакой пользы, прошел по тылам римского строя, обогнул левый фланг и ударил во фланг и тыл иберам Гасдрубала. Этот маневр определил исход битвы. Зажатые спереди и сзади, иберы были почти поголовно перебиты, после чего настал черед лигуров, а затем и кельтов. Из десяти слонов погибли шестеро, причем, по словам Ливия, большинство из них было убито не римлянами, а собственными погонщиками, которые вбивали животным в основание черепа специальное долото, если те выходили из повиновения. Остальные четверо прорвались сквозь ряды сражавшихся, лишились погонщиков и были пойманы после битвы. Гасдрубал находился в рядах своих воинов, но до последнего момента вел себя осмотрительно и делал все, что могло бы исправить положение. Когда же ситуация стала окончательно безнадежной, он ринулся на коне во вражеский строй, где и погиб (Полибий, XI, 1, 4–12; 2, 1; Ливий, XXVII, 48, 7–17; 49, 1–4; Аппиан, Ганнибал, 52).
Сразу после битвы легионеры принялись грабить вражеский лагерь и убивать кельтов, многие из которых до сих пор спали после попойки, которую они традиционно устроили перед битвой (Полибий, XI, 3, 1). Победа была полной, и когда Марку Ливию сообщили, что не вступавшие в бой или бежавшие лигуры и кельты уходят, а для их перехвата достаточно выслать один конный отряд, тот только отмахнулся: «Пусть останется хоть один человек, чтобы рассказать о нашей доблести и поражении врага» (Ливий, XXVII, 49, 8–9).
Бронзовый шлем. III в. до н.э. Британский музей, Лондон.
Данные наших источников о понесенных сторонами потерях расходятся необычайно сильно. Полибий говорит, что пало более десяти тысяч человек из армии Гасдрубала, включая кельтов, а у римлян около двух тысяч. Знатные карфагеняне в основном погибли, но общее количество пленных было велико, и выручка от их продажи составила больше трехсот талантов (Полибий, XI, 3, 2–3). Ливий называет совсем другие цифры: пятьдесят шесть тысяч пунийцев убиты, пять тысяч четыреста взяты в плен; римляне и союзники потеряли около восьми тысяч убитыми, зато освободили из плена более четырех тысяч римских граждан (Ливий, XXVII, 49, 6–7). Исходя из информации Ливия выходит, что численность армии Гасдрубала превышала шестьдесят тысяч человек, что само по себе невероятно, не говоря уже о таких больших потерях. Причина преувеличения, очевидно, лежит в желании римского историка сделать наиболее убедительным сравнение между битвами при Метавре и Каннах, которое он проводит в своем труде (Ливий, XXVII, 49, 5).
На следующую же ночь после сражения Клавдий Нерон ускоренным маршем повел своих солдат обратно в Апулию. Те немногие люди, которых они встречали по пути, разносили весть о победе, дошедшую вскоре до Рима, вызвав там взрыв небывалого ликования. Это было и не удивительно, ведь последние несколько дней все горожане буквально замерли в тревожном ожидании, гадая, чем же закончится авантюра Нерона. Новости об этой победе были настолько желанны, что поначалу им даже боялись верить. Теперь же уверенность в благополучном окончании войны укрепилась настолько, что вновь, как и в мирное время, активизировалась торговля, римляне стали заключать долгосрочные сделки, давать взаймы и возвращать долги (Ливий, XXVII, 50; 51, 1–10).
Тем временем солдаты Нерона всего за шесть дней преодолели расстояние от Метавра до Канузия, у которого по-прежнему стояла армия Ганнибала. Тот, по-видимому, так и не заметил, что часть стоявших напротив него римлян куда-то уходила. Не зная о перехваченном письме брата, он, конечно, не мог догадаться о назначенной ему встрече в Умбрии, как и о том, что происходило на Метавре. Но Нерон не упустил случая особым образом оповестить своего врага. По его приказу специально привезенную отрубленную голову Гасдрубала бросили к постам карфагенян, а в виду лагеря были выставлены захваченные в плен ливийцы, двоих из которых отпустили рассказать о битве. Теперь Ганнибал осознал, что последняя реальная надежда поправить дела в Италии провалилась. Война была проиграна, и единственное, что он еще мог сделать, – это задержаться на Апеннинском полуострове как можно дольше. Снявшись с лагеря, он вернулся на зимовку в Бруттий, который мог еще контролировать. Сюда же им были переведены все жители Метапонта и части Лукании, где он тоже сохранял свое влияние (Ливий, XXVII, 51, 11–13).
В конце лета сенаторы отозвали в Рим обоих консулов, причем Марк Ливий должен был привести и свою армию, так как после разгрома Гасдрубала для контроля над Цизальпинской Галлией было достаточно легионов претора Луция Порция. Консулы подошли к городу в один и тот же день. Доложив в сенате об исполнении своей должности, они в ознаменование одержанной ими великой победы попросили воздать благодарственные молитвы богам, а для себя разрешение войти в город с триумфом. Сенаторы согласились, а так как консулы действовали совместно, то и триумф должны были справить вместе, с той разницей, что Марк Ливий въезжал в город на колеснице во главе своих солдат, а Клавдий Нерон верхом и без войск. Тем не менее в глазах большинства римлян истинным героем был именно Нерон (Ливий, XXVII, 9, 1–16).
Испания, 207 г. до н. э
После того как Гасдрубал Баркид ушел в Италию, накал боевых действий в Испании несколько снизился, хотя и ненадолго. Под властью римлян находилось Средиземноморское побережье и почти вся восточная часть Пиренейского полуострова. Армия Гасдрубала, сына Гисгона, располагалась на юге, под Гадесом, а на смену Гасдрубалу Баркиду из Африки прибыло войско Ганнона, которое, объединившись с силами Магона, пополнилось новобранцами из племен Кельтиберии – северо-восточной части Центральной Испании (Ливий, XХVIII, 1, 1–4).
Именно по группировке Ганнона и Магона Сципион задумал нанести главный удар кампании 207 г. до н. э. Всю операцию он поручил пропретору Марку Юнию Силану. Взяв с собой не более десяти тысяч пехоты и пятисот всадников, Силан выступил навстречу врагу, причем двигался такими глухими дорогами и настолько быстро, что до пунийцев не успели дойти даже слухи о его приближении. Когда до расположения противника оставалось миль десять, местные проводники и одновременно разведчики донесли Силану, что впереди по дороге находятся два лагеря. Левый занимают кельтиберы, всего более девяти тысяч человек, а в правом базируются собственно карфагеняне. Выбрать, на кого напасть первыми, не составило труда: если пунийский лагерь был охраняем по всем правилам, то у кел