и, не спросить, – железом по стеклу вдруг проскрипел обиженный Демчи, – как же…
– Погибни, – жестом осадил нахала Шатун, прежде чем Ланья успел хоть что-то предпринять в отношении здоровья Демчи. И тут же повернулся обратно к Ирилу: – Извини, правда, извини, мы не хотели. – Он смешно сморщился и подергал себя за нос.
– Собственно, вот из-за этого у нас и не складывается контакт. Демчи молчунов терпеть не может, ему они слишком напыщенными кажутся, а ты словами жонглировать не умеешь. Да и не хочешь ломаться под всяких там нахалов. Так?
Ирил открыл рот, посидел немного и закрыл его. А Шатун… прав? Ланья поискал в выражении его лица издевку, не нашел и… расслабился. А правда, чего это он?
– И еще, – Шатун состроил умильную рожу, – ты случайно не подумал, что мы собрались за твоей Совой поухаживать?
Воздух неожиданно камнем встал в горле у Ланьи. Он побагровел.
– Ты это, выдыхай, выдыхай, – замахал руками Шатун.
Ирил от гаммы нахлынувших чувств не знал куда деваться. Ярость, стыд, растерянность…
– Ты правда это подумал? – неожиданно нормальным тоном спросил Демчи. Вся его ершистость куда-то делась.
Шатун развел руками:
– А я тебе говорил.
– Правда? – неверяще повторил Демчи.
– А что тут такого?! – не придумал ничего умнее Ланья.
– Да как тебе сказать, – поскреб затылок Демчи.
Ирил бы давным-давно психанул, но тон и выражение лица Демчи так не соответствовали его всегдашней ернической манере, что невольно задумаешься.
– Да как тебе сказать. В Улитарте разве что Кащей не знает, что к Сове ближе, чем на полметра, не подходи, иначе появится злой Ланья – и вот тогда всем крышка. И то потому, что Кащей, по-моему, – Демчи обменялся с Шатуном мгновенными улыбками, – вообще плохо представляет, чем женщина от мужчины отличается.
– Физиологически, – хохотнул Шатун. – В плане разума он уже давно всё понял.
Приятели рассмеялись. Секундой позже к ним чуть не против воли присоединился и сам Ирил. У него уже имелся опыт общения с Кащеем. Вернее, его творческой ипостасью, для которой физиологии и вправду не существовало. Тахор ограничился короткой усмешкой.
Жизнь… налаживалась? Откуда-то сбоку вывернулся давешний официант, на подносе которого покачивались четыре кружки пива. Четыре? Ланья покосился на Тахора, тот сделал вид, что ничего не замечает. Тем временем Шатун с благодарным кивком подхватил одну из кружек и поднялся.
– Разрешите представиться, – с улыбкой посмотрел он на Ирила, – Егор Дятьковский, в миру Шатун, Земля, Россия.
– Э-э-э, – только и выдавил Ланья.
– А это, – Шатун повернулся к сидящему приятелю, – Демчи.
Он запнулся:
– Просто Демчи.
– Демчи Сырнава, – набычился тот.
– Вот я и говорю: сыр снова. Пестик, Такатак.
– Ирил Ланья, – принял новые правила игры Ирил. Оказалось, это даже забавно. – Пестик, Хайар.
– Хайар? – удивился Демчи. – Эк тебя занесло. – Он посмотрел на Шатуна и показал тому язык. – А нас теперь больше, вот тебе.
– Зато я умнее, – подбоченился Шатун.
Ирил только и успел подивиться этому «нас», как за столом неожиданно стало тесно.
– Я знал, что вы друг друга полюбите.
Гемар Тооргандо плюхнулся за стол между Шатуном и Демчи, подвинув обоих. Вообще-то, удобнее ему было упасть рядом с Тахором, но он не рискнул.
– Да?
– Да?
Ланья с Демчи отреагировали одновременно. Переглянулись и рассмеялись.
– Вот, – поднял палец Тооргандо, – и я про это. Пива! – громогласно оповестил он окружающих о своих потребностях. Каким-то чудом пиво появилось чуть ли не мгновенно.
– Соратники должны друг друга любить, – возвестил он, поднимая кружку.
– Соратники? – И опять Ирил с Демчи подали голос одновременно.
– Конечно, – Тооргандо поставил ополовиненную кружку на стол и хитро улыбнулся. – Вам ведь вместе драться.
Глава 16
Гулкие шаги постепенно затихали, терялись в сумраке комнаты. Ириглемм Тагаррит обожал это место. Искусство акустиков по мере продвижения превращало звук шагов из гулкого боя колокола в шелест песка. Без единого заклинания, исключительно мастерством рук глеммы создали это помещение. Таких сюрпризов в Резиденции было не счесть. Каждое по праву имело право именоваться чудом всех миров, но Тагаррит любил именно эту комнату. Возможно, потому, что давным-давно именно здесь он получил право именоваться «ири», высшая награда, которую может получить глемм. Сколько времени прошло, а память осталась. Именно здесь под шепот песка шагов торглемма Тагаррита и начался речитатив награждения, превращения, произведения. Триумф гордости. Танатоглемм оповещал весь свой народ, и каждый слышал его, о том, что в Мире Скал появился еще один ири. Но об этом воспоминании Тагаррит и сам думал редко, и другим никогда не говорил. Здесь, в Зале Песка, все чувства и мысли уходили на второй план. Здесь, в Зале Песка принимал подданных Танатоглемм, правитель, которому подвластно всё живое в Мире Скал и Ветра. Этот лепесток Клевера склонялся к его ногам, и во всех Мирах Разумных только двое могли равняться могуществом с ним. Но Владыка Вод и Зелени и Су-Шаман Торквилла почти никогда не выбирались из своих миров, равно как и Танатоглемм. Они и виделись вживую всего три раза. На торжествах вхождения во власть самого Танатоглемма, инициации Су-Шамана и подписании Договора Умиротворения Огненного Лепестка. Владыка Зеленого Лепестка первым из всех взошел на престол и, по протоколу Миров Клевера, считался старшим. Пиетета в отношении к нему это, правда, не добавляло. На всех ментовстречах каждый из владык держался максимально независимо и гордо. Давние обиды не тускнели и через несколько тысяч лет. Аталь не простили глеммам суверенитета, а наглые торки, мечом и кровью (мечом своим, а кровью врагов) доказавшие свою власть над Синим Лепестком, вообще, по мнению двух Старших Рас, не были достойны уважения как выскочки и варвары. О том, что в мирах Клевера они все, по сути, являлись незваными гостями, как-то не вспоминалось. Еще бы вспоминалось – так можно договориться до того, что гордое звание «Первые», которые аталь использовали почти во всех официальных титулах, придется отдать людям. А какие они «первые» – недоделки, с одним лепестком разобраться не могут. Про Братство Магов Земли в Пестике опять же вспоминать не принято. Тут разговор особый.
– Тано, – называть так повелителя – привилегия ири, – я пришел на зов.
– Еще бы ты не пришел, – хмыкнул Владыка, – я тоже рад тебя видеть.
Со стороны могло показаться, что Владыка пребывает в игривом настроении, но Тагаррит знал, такие прорывы в самообладании Танатоглемм допускает очень редко и только с приближенными ири.
– Садись, – напротив стола появилось кресло. Глеммы, живущие в рукотворных пещерах, чрезвычайно ценят пространство, поэтому даже в Резиденции Танато внутреннее убранство подчиняется общим законам. Хотя в данном случае это было лишь данью традиции и старанию мастеров. Каждый мастер, приглашенный в Резиденцию для выполнения каких-либо работ, считал это приглашение важнейшим событием в жизни и вершиной своей деятельности. Поэтому к своей работе он подходил с максимальным вниманием и старался оставить после себя нечто незабываемое. А поскольку средних мастеров здесь попросту никогда не бывало, то каждая комната, коридор, зал или даже дверь – каждая часть резиденции являлась истинным шедевром и несла в себе помимо отпечатка мастерства еще какие-нибудь штрихи, деланные от души, фирменные знаки. Так, выдвигающиеся из стен и пола предметы мебели были нормой в домах глеммов, но у Танато не может быть рядовой мебели, и вместо механизмов, выдвигающих обычные кресла или столы в определенных местах, мастера обычно сделали нечто особенное. Высочайшее мастерство вкупе с хальер создало шедевр. По мысленному усилию Владыки в любом месте пола создавался любой из предметов мебели. К примеру, Владыка, сидя на табурете (если, конечно, можно представить Танатоглемма на табурете), через мгновение по желанию мог оказаться в роскошном кресле или на скромной кровати. Сейчас Владыка восседал на троне. Трон как предмет интерьера присутствовал во всех наборах мебели во всех помещениях Резиденции. Где бы ни находился правитель, он в любой момент для придания соответствующего оттенка разговору мог сесть на трон. Эти троны везде материализовались, и только в Тронном Зале стоял цельный легендарный Трон Танатоглемма. Он путешествовал с ними везде, во всех временах и измерениях, куда заносило гордых каменщиков. Трон являлся символом глеммов. Если он и был младше самой расы, то ненамного. Во всех помещениях использовались практически точные копии Трона, за исключением одной-двух деталей, чтобы не совершать кощунственных действий над реликвией. Сейчас Танато сидел как раз на одной из копий.
– Садись, разговор будет долгий и не очень приятный, – Владыка потер подбородок. – Ты знаешь, откуда мы пришли, ты знаешь, мой ири, почему мы пришли сюда, в Мир Клевера, ты знаешь, как мы пришли.
Это было констатацией и не требовало подтверждения, но Тагаррит счел необходимым сказать:
– Да, Тано, мне это известно.
– И мы закрыли за собой Дверь, мы очень хорошо ее закрыли. Цену ты тоже помнишь.
Кивок. Ири еще при первых словах не понравился тон, которым начал разговор Владыка. Теперь же его слегка начало потряхивать. Танато заметил это, но не счел нужным успокоить Тагаррита. Это только добавило напряжения.
– Дверь мы закрыли, но не уничтожили. Стебель по-прежнему теоретически проходим.
Потряхивание Тагаррита начало перерастать в отвратительное чувство – не страх, нет, ириглемм по определению не может бояться, все чувства его принадлежат Танатоглемму, и бояться он будет только по приказу, но ощущение приближающегося землетрясения прочно обосновалось в голове у Тагаррита.
– Нет, Таго, – Владыка решил все-таки не испытывать лишний раз своего раба. (При получении титула ири глеммы отказывались от всего, что имели, и добровольно объявляли себя рабами Танато. Теоретически никто этого не требовал, но традиция обязывала, тем более что по сути это ничего не меняло ни в ту ни в другую сторону.)