(Рассказы бывалого летчика)
1. Советская летная школа. Первые университеты
Я искал встречи с летчиком Каштановым и штурманом Коптиловым, которые вышли из окружения врага, меня вывели на одного зам. командира полка, тот переадресовал к другому, другой пока откладывал встречу и посоветовал пообщаться с другим заслуженным летчиком и дал его телефоны и назначил время встречи.
4 февраля 2023 года я созвонился с ним и вечером на проходной полка ко мне вышел подтянутый в пуховой куртке и меховой армейской шапке майор, который представился Сергеем.
Через десять минут мы сидели в комнате отдыха для летчиков и Сергей, изредка выходя покурить, мне рассказывал о своем житии-бытии, а я, несмотря на свои почти семьдесят, с интересом слушал, что-то запоминая и записывая, а что-то и пропуская мимо ушей. И вырастала картина становления летчика, а по ходу, и многое интересное, что дополняло мои знания.
Оказалось, мой собеседник родом из Бутурлиновки, этого райского уголка на Черноземной земле, сын летчика, еще со школьной скамьи решил повторить путь отца, в школе особо не блистал, ему с боем давались алгебра, геометрия… один учитель оценивал его знания на «3» (даже ставил «2»), а заменявший его на «5», вот и решай, какие его математические способности. 10 и 11 классы проучился в Таганрогском интернате (там что-то связанное с летным делом), после его окончания поехал поступать в Краснодарское летное, но не поступил: вышло так, что их, сдавших вступительные и прошедших профотбор, просто отодвинули — надо было принять в училище льготников. И его с другими просто отрезали в списке поступающих (фамилия в алфавите была на одну из последних букв), год пробыл в Бутурлиновке, готовясь к повторным экзаменам, и со второго раза поступил. Учились первые три года общим дисциплинам и кое-каким из специальных: аэродинамика и пр. И после этого их поделили на три части: одних дальше учиться в Армавир (на истребительную авиацию), кто на штурмовики и бомбардировщики — в Борисоглебск, а кто на военно-транспортную авиацию в Балашов. В Армавир уехали наиболее шустрые («холерики», — заметил шутя) — ведь там крутиться-вертеться… В Балашов, куда холерикам дорога закрыта, он не сможет восемь часов сидеть недвижимо за штурвалом — нужны спокойные… Одним словом, он поехал в Борисоглебск, где самые атакующие: штурмовики, бомберы… Ему повезло с первым инструктором капитаном Беляковым. Этот седовласый инструктор, через чьи руки прошло много летчиков, парню понравился. Он летал на Л-39, получал отлично, и надо же, когда полетел с проверяющим полковником, сплоховал, и тот, когда вылезли из самолета, провел разбор ошибок и сказал Белякову: «Откуда вы взяли такого курсанта…» Мол, у него все никудышно! Сергей и на самом деле был не в себе. То все на отлично, а тут и это не так, и это… Уже считал, что его вот-вот спишут по непригодности, а Беляков теперь, когда летал с ним, то кричал на него, то стучал по корпусу, нервируя Сергея, и тому становилось только тоскливее и он уже видел себя за воротами училища… Но на контрольном вылете ему другой проверяющий поставил отлично… И тут-то до Сергея дошло, как Беляков своим ором-криком отучил его реагировать на внешние воздействия, и тот больше не терял самообладания, как при вылете с полковником… И не опростоволосился. Тогда много отсеялось, кто терялся, боясь посадить самолет, кто что… На защите курсовой что-то буробил, теряя речь, — тоже испытание: сидят полковники, а он еще и не лейтенант что-то им рассказывает, как поражать рубежи… Но выпустился… Куда служить? Выбора было не много… Прибыли в Санкт-Петербург: город, дворцы, просторы, мосты… Там им полковник: «Служить хотите?». — «Да». — «Тогда можно в Смуравли (Смуравьево в Псковской области). И под Санкт-Петербургом еще часть». Но, узнав, что есть женатики, им советовал в Смуравьево: там дадут жилье, а тут мыкаться будете… И Сергей и их 5 летчиков и еще 5 штурманов собрались в Смуравьево. Ехали, а кругом леса и леса, город Гдов — как деревенька, и вот в лесу, где на километры ни души — шлагбаум, въезд в часть… Там в штаб: командир полка, старшие офицеры — а тут безусые лейтенанты… Но ничего, расселили… В этом медвежьем углу не раз в болотах чуть не поутопли (псковская земля — озера, леса, холмы, болота…). Но начали служить… И сразу переучиваться летать с Л-39 на Су-24М в Сиверский… Там пришлось поучиться и хлебнуть…
Военный городок Смуравьево
Здесь его камэской оказался Владимир Владимирович. Его Сергей очень высоко ставил, характеризуя как предельно спокойного инструктора, который посмотрит в глаза, говорит, и ты волей-неволей вникаешь. У каждого же летчика случаются критические моменты. Вот и Сергей раз пошел на взлет, а что-то не так, то ли крен у самолета, и когда, казалось, всё, и они погибнут, раздался голос Владимирыча: «Педаль!» И тот нажал, и самолет взмыл вверх… А так, казалось, уже точка! За такое он думал, спишут, обязательно спишут. Начнут собирать объяснения, служебную проверку проводить. Но и этот чрезвычайный случай восприняли спокойно: мол, парень, учись… И Сергей учился… И всегда с теплом вспоминал сиверских своих наставников, которые могли бы придраться, да нет… А рождение дочери? Когда сообщили, что вот-вот родит жена, ему сразу сказали: «Пиши рапорт на отпуск», и он уехал в Бутурлиновку, а когда на радостях на 4 суток задержался, за что мог получить страшный нагоняй (как минимум выговорешник!), ему Владимир Владимирович лишь сказал: «Что ж не позвонил?..» Понятное дело, надо было офицера объявлять в розыск. Эти слова «Что ж не позвонил?» для лейтенанта оказались действеннее любого взыскания… Ему еще запомнился генерал Горчаков, с которым летал, и его умные, четкие, с огромным знанием наставления: учил, что делать в воздухе…
Он вздохнул:
— В то время еще жива была советская летная школа…
2. Генерал Боташев
Сергей с горечью говорил, как с началом сердюковской реформы стали резать летные части…
Ему удалось остаться на службе: помогли связи отца, и он перевелся в Воронеж. С тяжелым чувством покидал полюбившийся гарнизон.
В Воронеже командиром был Канамат Боташев. Когда Сергей явился к нему на доклад, тот выслушал его, расспросил, что и как, сказал: «Снимайте жилье. Через три дня полеты». Полеты проходили день и ночь. Боташев держал свой летный состав в форме.
Сергей рассказал:
Вот Боташеву докладывают: погода на грани. Там снег, дождь, туман, мол, нелетная погода. Боташев сажает с собой зама, взлетели на самолете. И потом все летели. Командир показал: можно летать. Он готовил летчиков к полетам в экстремальных условиях. Или туман, облака. Летчики даже взлететь боятся. Он в облаке окажется, а как вылетит, вздыхает… А ведь можно и лететь по приборам. И Боташев требовал: вылетать даже с туманом. И когда кто-то возражал: «Ведь одно дело лететь на высоте 500–600, а как 50—200 метров спуститься». Мол, и садиться как? Боташев: «Нах… б…ля, какая разница лететь на 500–600 метров или 50—200…» А ведь у летчика естественный страх: как низко лететь, еще на земле что заденешь и грохнешься. А Боташев гонял!
Или: Боташеву докладывают: завтра комиссия…
Он объявляет: «В 9 утра полеты». Комиссия приезжает, а полк в полетах. Приземлятся, заправятся, и снова вылет. Комиссию трясет. А что она может сделать? В штабе только лейтенанты. А что с них взять? Этим проверяющим полковникам, а то и генералам…
Отчаянный Канамат!
Или: ведь все прыгали с парашютом. И сам Канамат Хусеевич. А один лейтенант не очень хотел, да прыгнул и в овраг приземлился, ногу сломал. Это ЧП, надо докладывать наверх. А зачем эта лишняя нервотрепка. Начмед приносит Боташеву рентгеновский снимок ноги лейтенанта. Боташев посмотрел и: «Растяжение». И лейтенанта на 45 суток в отпуск, залечивать. А по истечении отпуска тот к Боташеву на доклад: «Товарищ генерал…» Выскакивает из кабинета с круглыми глазами: «Сейчас полетим». Выходит Боташев, они вылетают, совершили круг, сели. Боташев выходит. Тот к нему: «Товарищ генерал…» — «Нога болит?» Тот мнется, боль еле сдерживает: «Никак нет». И все, пошла служба…
Прилетят большие начальники. Лейтенанты в курилке у штаба стоят, видят, как Боташев подходит к шишкам. Он по сравнению с ними дюймовочка. А ведь крупнее любого летчика из полка. А прилетевшие — бугаи.
Я воскликнул:
— Видел-видел, как знамя вручает генерал-лейтенант… Так у него подбородка не видно, щеки, лицо заплыло. Ясно — штабист…
Вот от таких штабистов и страдала армия.
Боташев схож с Харчевским. Этим генералом, которого я видел, как он летает в небе, какие фигуры выполняет. И лишний раз удивился и порадовался, когда Сергей сказал: «Ему 70 лет, а он (его же уволили) на предельных режимах, на которые не каждый летчик отважится, испытывает самолеты».
Сергей продолжал…
Когда случилось это ЧП с падением в штопор самолета, которым управлял Боташев, то Боташев, уже отстраненный от должности, приехал на базу (полк входил в базу), построил личный состав и сказал:
— Товарищи офицеры! Все знаете, что произошло. Делайте выводы. Честь имею.
Летчику понятно: он сел на самолет Су-27УБ, а ему запрещали на нем летать, и, когда самолет выполнял фигуру пилотажа «колокол», не справился с управлением и самолет упал в штопор. Оказывается, Боташев стремился и тут вывести самолет из критического положения, но летевший с ним командир полка знал, что это невозможно, и дернул ручку катапульты, и они оба катапультировались.
Вывод для летчиков: нужно готовиться и не рисковать.
Сергей переживал… А потом на аэродроме начались тяжелые времена. Одного за другим сменяли командиры-временщики, которые больше дрожали за место, чем за состояние полка. Разве что полковник Ганга… Он хотел и стремился навести порядок и в штабе, и в эскадрильях, и во всех службах… Но его не стало.
В декабре 2013 года полк перебазировался в Бутурлиновку.
А там снег, взлетной полосы не видно. А приказ: лететь. И садиться. И здесь выручали умения, полученные летчиками при Боташеве…
Садились на невидимую полосу…
«Вот по засыпанной снегом дороге водитель поедет? — спросил меня Сергей и ответил: — То-то…»
А летчики садились.
3. В Сирии
Еще в начале нашей беседы Сергей сказал: во время войны в Афганистане у наших ВВС среди самолетов была одна боевая потеря, войны в Сирии — две: сбили самолет с Олегом Пешковым и Романом Филиповым. А вот в СВО… Когда-то мы узнаем статистику.
Я:
— В книге «Герои СВО. Символы российского мужества» я писал о летчиках Фетисове, Волынце, Боташеве…
Сергей вздохнул и добавил:
— А уж о вертолетчиках я и говорить не хочу…
Что выпало нашим летчикам.
Мы расстались.
А продолжить разговор получилось только через два месяца 19 апреля. Я пришел к майору Сергею в гости в какую-то холостяцкую квартиру: жена с детьми на время отъехала.
— Три дня не был дома, — сказал майор, — и вот вырвался на несколько часов…
Я понял: служба не отпускала. В самом начале разговора Сергей показал мне в своем телефоне фото семерых летчиков, из которых я узнал Дмитрия Коптилова — штурмана, которого сбили вместе с летчиком Каштановым, и они 30 километров выходили к своим, в центре фото — Каштанов и его по-отечески обнимает Сергей. У всех на груди ордена. У Каштанова — Звезда Героя.
Я к тому времени встретился с Каштановым и Коптиловым и знал, что у Коптилова два ордена Мужества, а увидев на груди Сергея один, спросил:
— У вас «мужик» (так летчики называли орден) за что?
— Сейчас…
Я понял: за Украину.
— А за Сирию?
Тот пожал плечами.
— Так вы в Сирии были?
— Восемь командировок… Первый раз поехал туда в июне 2016 года. Начали направлять по звеньям. И каждые два месяца менялись. Вот собрались, разгрузка, все самое необходимое. Все знают: туда, а ждем телеграмму. В 8 вечера пришла телеграмма. Выдергивают из дома. Говорят: готовьте документы. Мы «Газель» вещами набили, там тушенка и прочее. Едем в Чкаловск. Там терминал. Ящики тушенки — тащишься на таможню.
— А я думал, в свой борт сели и прямиком в Сирию.
— Нет. Ведь за границу. Прошли таможню. Ждем борт. Видим, в первую очередь отправляют музыкантов, танцоров, писателей, а мы — летчики, ждем. И упрашиваешь, чтобы посадили. Вот все-таки утолкались в Ил-76. Лететь в Сирию 8 часов, но летим с посадкой в Моздоке. Снова таможня, проверка документов. Досмотр. С Моздока — 4 часа. Наконец приземлились в Сирии. Первое впечатление, ты как в парилку попал — духота, жарища. Военная полиция тут же окружила. Что-то высматривают. Я даже удивился, чего это они к нам, летчикам. И нас на таможню.
— А я думал, российские летчики без досмотров.
— Нет. И нас в кимбы. Это вагончики. Там койки как в армии, одна над другой. Кимбы уже стояли. Первые, кто туда прилетели, они жили в палатках. Там жуть: змеи, тарантулы. Они и собирали кимбы. Нам дают три дня на подготовку и — полеты. Мы с игиловцами не контактировали. ПВО у них нет. И летали спокойно, бомбили. Там огромный полигон. За два месяца налет составил по 110–120 часов. 70–80 вылетов. Смена с 7 утра до 7 вечера и с 7 вечера до 7 утра. Бомбили каждый день. 2–3 вылета в смену. Мы с моим штурманом один раз за 12 часов налетали 10! А в кабине жара 65 градусов…
— Запарка, — произнес и понял: слишком слабое сравнение подобрал.
Майор:
— 12 часов отдежуришь, 10 часов отсыпаешься в кимбе. Бывало, день свободен, но такое случалось редко. Но там ведь никуда не выйдешь. Так и находишься на аэродроме. Перегрузки большие. И странно, военная полиция все чего-то ищет, шныряет. Как им сказали: «Ищите нарушителей формы одежды».
— Тут война, а им, как на парад…
— Того хлеще: «Выпивши кто…»
— Делать им нечего.
— Когда приехали полицейские из Чечни, они удивлялись и до такого, чтобы ловить нас, не доходили…
— Но у нас потери были, — вспомнил я гибель летчика Романа Филипова.
Майор Сергей:
— Да. Погиб Роман и летчики Копылов…
— Он похоронен рядом с Романом Филиповым…
— Да. С Копыловым разбился Медведков…
— А что там вышло? Помню, писали, что самолет не взлетел…
— Копылов, Львович, он с виду вроде как выпивши.
— Бывает такое.
— И полиция прицепилась к нему. Он принципиальный, стал доказывать, что нет такого. Его выдернули из кимба, повели разбираться. Одним словом, лег отдыхать в 3 ночи, а в 7 полеты. Вот и… Не выпустили крыло, у них не хватило скорости взлететь…
— Еще бы, после такой встрепки и бессонной ночи лететь…
Понимал, что услышал версию летчика о случившемся, но то, что показуха шла во вред делу, этим удивить никого не могли.
— И еще Ан-26 при заходе на посадку… — майор вспомнил последнюю сирийскую утрату.
— Вы после первой командировки летали в Сирию…
— Да. После первой командировки, через шесть месяцев была вторая. В 2017 году два раза. Два месяца дома, потом месяц отпуск и — снова в командировку. А так восемь поездок…. На границе с Турцией боевиков долбили, на границе с Ливаном. Вылетов много. Применяли все. Спутниковые бомбы — они прямо в точку попадали. Прилетишь, все генералы жмут руку: «Сынок, коли дырку!» (Для ордена. — Примеч. авт.) И ничего.
— Как ничего?
— Вот на границе с Турцией лагерь боевиков. Я лечу, за мной два истребителя, прикрывают нас. Работаем. Прилетели. Тишина. Через два дня прибегают: «Надо реляцию на награду». Истребители (летчики) пишут реляцию. Мы тоже выдали данные, отдали полковнику. Тот: «Не так». Сам напишет реляцию. Напечатал приказ, несут к командирам… Через два дня идем, истребители на чемоданах сидят. «Вы куда?» — «В Кремль на награждение». Без нас. А нам новая задача. Летим: двадцать километров летели и все молча. Бомбы отбросали и назад. Все молча…
— Радости мало.
— Через неделю. Новая интересная задача. Отработали. Нам снова: «Колите дырки!» Снова истребителям награда, а про нас забыли. Ко мне подошли: «Метеошник (сотрудник метеослужбы) едет с Дейр эз-Зор, пусть у тебя переночует в кимбе». Я: «Конечно». Посидели. Он: «Еду за орденом. Будут вручать». С мечами. «За заслуги перед Отечеством». У него еще две медали. Он спрашивает: «Ты же летчик, у тебя, наверно, десять наград?» Я: «У меня ни одной». И так у нас сплошь в полку…
Я понял: нет боевой награды.
Мне стало горько. Сам, работая в системе МВД, знал, как разные сотрудники вписывали себя в приказы о награждении, не пропускали документы на награждение отличившихся или просто вычеркивали их из наградных листов.
Но, к чести майора Сергея, он из-за неблагодарности не переставал служить России.
4. Сирия по сравнению с Украиной — детский сад
— А как на Украине?
Майор Сергей:
— 23 февраля 2022 года нам сказали: всем быть готовыми. Посмотрели обращение президента. Стало много понятно. Вот звонок: на работу. И 24 начали работать.
— Я помню, как ровно в шесть утра 24 февраля 2022 года загудели самолеты на аэродроме Балтимор. Он от меня в трех километрах. И этот гул не прекращался неделями, разве что становясь то реже, то чаще.
— Первые дни работали истребители: уничтожали ПВО противника. Мой первый полет ночью: высота 150–200 метров. Летишь. Только перелетели границу с Украиной, штурман: «Теперь ты международный террорист».
— Конечно, это была шутка: все понимали, что остановить киевскую власть можно было только силой.
Майор:
— Шли четверкой. Впереди меня летят. Несешься, не знаешь, зацепишь ли какую-нибудь ЛЭП, нет. Вот подошли к цели. Взрывы. Огонь взметнулся в небо. И ты входишь в это облако. Отбомбился, прилетаем. Показали свое видео командиру, как влетали в разрывы, тот молчит… С того времени жили на работе. Каждый день, каждую ночь вылеты. Четыре летчика, четыре штурмана. Первый самолет улетел. Потом второй… Один за другим. Ты отлетал, в тебя стреляли, в комнате отдыха вырубаешься, дверь открывается, начштаба: «Вас на КП». Тебя, не тебя. Все дергались от щелчка двери. Если тебя, на КП получил задачу и на вылет. Сначала прикрывали истребители, а у них специальные ракеты и сразу поражали ПВО. И мы летали, не боялись. А как ракеты закончились, пришлось менять тактику. Вот под Харьковом наши работали и должны были уничтожить телевышку. Шли десять самолетов. По-над деревьями. В одном зам. командира полка подполковник Криштоп, штурман капитан Норин. А их ждали, за ними следили. И — сбили. Норин погиб, а Криштопа в плен взяли. Но он не сломался. Мы бы и дальше Харьков бомбили, но поговаривают, хохлы сказали: «Криштопа расстреляем», и прекратили. Криштоп не сломался. Рассказывают те, кто был в плену и сидел в камере. Хохлы издевались. Пистолет положили в камере и говорят: «В нем один патрон. Чтобы до утра кто-нибудь из вас застрелился, иначе мы застрелим сами». А в камере молодые лейтенанты, капитаны. Один из пленных, ветеранистых, утром взял пистолет, поднес к виску, щелк, а выстрела нет. Они боек спилили… Что только не вытворяли. А я говорю: «Вам паяльник, понимаете, вставят, вы что…»
Я подумал: подполковник мог сказать вовсе не то, что хотели от него. Потом в Интернете прочитал, что Криштоп был сбит 6 марта 2022 года, а 24 февраля и 3 марта тоже совершил вылеты, в первом случае на колонну бронетехники ВСУ сбросил три тонны фугасных бомб, а во втором — атаковал вэсэушников под Изюмом. Молодец, дал им!
И еще видел фото человека с гематомами на лбу и кровью на губах. И понял, что радость, которую испытывали вэсэушники от сбития самолета, оборачивалась против них. У меня только усиливалась переходящая в ненависть неприязнь к тем подонкам, которые измывались над пленными и хотели представить нашего летчика в неприглядном виде.
Майор:
— Вот Виталика и Руслана (он фамилии по понятным соображениям не называл) сбили. За 140 километров работали, за Изюмом. И в них попали: одна ракета в движок, потом вторая… Они катапультировались, приземлились. А между ними болото. И не соединишься. А уже за ними неслись хохлы. И Виталик с Русланом разбежались. Виталик побежал вдоль леса. Прошел километров 10–15, увидел автомобиль. Чей? Наши? Не наши? А у Виталика есть черты азиата. Там спецназовцы. Они раздели его: «Кто?» Он сказал: такой-то и такой-то, сбили. Они связались, выяснили и: «О, браток…» Еще бы, выжил!!! А Руслан, он приземлился и позвоночник повредил. Он бежать, а ноги не бегут. Решил идти в Изюм. А Изюм наш был. Уколол обезболивающее. Шел. Впереди дорога. А темно. Думает: дорогу перебегу. Только дорогу переходить, ему: «Стой! Кто идет? — «А ты кто?» Видит, у них тепловизоры. И: «Русские мы». А он не знает: кто его останавливает, свои не свои. Ему: «Посветите себя». Руслан гранату, чеку вытаскивает. И к ним. Его к командиру. Он: «Летчик, сбили». У него сразу: «Чего нужно?» — «Пить дать…» Его напоили. Тут врач: «Срочно ко мне». Понимает, перелом. А Руслан с гранатой так и идет. Только когда подошли к машине, а там георгиевские ленточки, он понял: свои… Привезли в госпиталь…Сбили еще нашего замполита, он выходил…
— Во, замполит и летает! — это вселяло уверенность, что летчики свое дело с честью доведут до конца.
Майор:
— У них ПВО грамотное.
— Еще бы, ведь в СССР была Академия противовоздушной обороны в Киеве, — согласился я. — Осталась на Украине. И естественно, там кадры неслабые.
— Да, у нас ведь много полков. И страшно, когда — тут сбили, там сбили…
— Ведь летишь туда, где не просто опасно, а рядом смерть…
— Мы прорывались. Летишь: высота 50 метров, несешься со скоростью под тысячу километров, того и гляди что-то зацепишь, но выбора не оставалось: летали, бомбили. Они радиопомехи, в эфир кричат, пугают. Когда видишь пуски, факел в тебя летит, начинаешь маневрировать…
— Напряг…
— Жуткий… Но когда глупость полная, тут уж… До чего доходило: мы отбомбились, еле вырвались из пекла. Прилетели, а нам: снова туда летите. А мы доказываем: туда нельзя. Мы же понимаем: там все, просто собьют. И что, отбомбились в поле… Это если, конечно, не важный объект: тогда кровь из носу, а порази… — говорил майор. — Сирия по сравнению с Украиной — детский сад. С любым летчиком поговорите, он подтвердит. Ты, может, сделаешь 2–3 вылета, а прилетаешь, только перекурить, а начальник штаба: «Как у вас дела?» У него-то тепло, хорошо, он не рискует, а ты каждый вылет не знаешь, вернешься или нет. Так вот как с 24 февраля 2022 года началось, так дома раз в месяц на 3–4 часа. Все нужно успеть постирать, и опять на аэродром. Потому что одна задача, вторая… Вот так вещи соберешь, а на глаза слезы чуть не наворачиваются. И вперед. Семью не видишь. Детей. Терпишь. Ты слетал, побывал в аду, а здесь тебя штабной встречает: «Как дела?..» Если бы к нему подошел человек с автоматом и на него наставил, тогда бы понял, где мы с каждым вылетом бываем.
— Кто-то и отказывался…
— Бывают: попа заболела, летать не могу. А ты летишь за него. Задача-то осталась. И эта война показала, кто в полку кто. Разделила на…
— Понятно.
— Приходилось заступаться. Вот Петя Каштанов. Он лейтенант. Я говорил: «Не надо его в звено (летать). Рано». Мне жалко было его. Молодой совсем. Но вот полетел. Вы знаете историю с ним. Хорошо, удачно закончилась. Вот со мной штурманом полетел молодой лейтенант. До Изюма лететь 140 километров, двадцать минут. И мало того что низко идешь, но видишь, на тебя начинают прицеливаться, начинаешь маневрировать перегрузки пять единиц…
— Это как?
— А вот когда на тебя давит масса в пять раз больше твоего веса… Ну если вы, то полтонны…
От слов собеседника я невольно сгорбился.
Майор:
— И лейтенант: он бледный… Отбомбились, назад все также, уходишь от пусков… А приземлились, он еле вылез из самолета. А тут: новая задача. И снова лететь. И этот лейтенант выдержал…
— Так создается костяк нашей авиации.
— Да…
Я видел, что отнимаю драгоценное время у майора, которому в короткий выход домой еще нужно много сделать, и, уходя, пожелал ему, его семье, детям, да и всем однополчанам удачи.
Сколько еще таких Сергеев, Егоров, Николаев каждый день совершает вылеты в глубокий тыл противника и выполняет задачи. И сколько с этим связано переживаний, надежд.
20 апреля 2023 года
P.S. С удовлетворением прочитал сообщение:
МОСКВА, 26 апреля 2023 года — РИА Новости. ВСУ не могут сбить российские истребители, поскольку те наносят удары по целям, не входя в зону действия украинской ПВО. И привели слова украинского генерала Наева «Страна. ua».
«Действия бомбардировщиков прикрывают истребители типа Су-30 и Су-35, бортовое вооружение которых позволяет обнаруживать и уничтожать наши самолеты-перехватчики еще до приближения на расстояние пуска ракет “воздух — воздух”», — рассказал офицер.
В январе украинские пилоты сообщали, что не могут вступить в полноценный бой, поскольку их подбивают с расстояния 300 километров российскими ракетами класса «воздух — воздух» R-37M. По их словам, это оружие серьезно ограничило возможности воздушных сил Украины по выполнению задач.