Воины Новороссии. Подвиги народных героев — страница 19 из 20

(Он освобожден из плена)

1. Летчик в плену

Про заместителя командира полка летчика Максима Криштопа мне рассказал майор Сергей:

— Сбили наш бомбардировщик 6 марта 2022 года… Криштоп попал в плен… Его штурман капитан Норин погиб…

Услышал от Сергея, что летчики с нетерпением ждут обмена своего однополчанина, который затягивается уже второй год. Зная, какие испытания выпадают нашим пленным, произнес:

— Над ним издеваются…

— Мягко сказано, — произнес майор и добавил: — Вот о ком напишите…

Думал, как писать про летчика, которого никак не обменяют. Ведь мало ли что там могло произойти, но решил писать и выступить в его защиту.

Нашел в Интернете на сайте «Царьграда»[92] сообщение от 14 марта 2023 года:

«О биографии Максима Криштопа, как, впрочем, и многих военнослужащих, известно немного… В 2003 году окончил Краснодарское военное училище летчиков. В плен на Украине попал, будучи в должности заместителя командира 47-го бомбардировочного авиационного полка, который базируется на военном аэродроме Балтимор в Советском районе Воронежа…

Появилась информация о готовящемся обмене военного летчика Максима Криштопа, сбитого в 2022 году в Харьковской области…

…Во время следственных действий ему (Криштопу. — Примеч. авт.) вменялись две статьи Криминального кодекса Украины. Первая — “Нарушение законов и обычаев войны…”, которая предусматривает наказание вплоть до пожизненного лишения свободы, и “Посягательство на территориальную целостность и неприкосновенность Украины”, предполагающая наказание до десяти лет лишения свободы. Пленный был этапирован в Киев, где находился в СИЗО.

3 марта 2023 года обвиняемый в “бомбардировке гражданских объектов” Максим Криштоп был приговорен к двенадцати годам лишения свободы. После этого Офис генпрокурора подал ходатайство об освобождении летчика.

Подполковник Криштоп

Вскоре состоялось еще одно судебное заседание, в ходе которого было принято решение об обмене Максима Криштопа как военнопленного…

— Дело сдвинулось с мертвой точки только недавно, и есть надежда, что пилот будет среди тех, кто вернется домой, при следующем обмене», — говорится в сообщении.

Теперь подполковника Криштопа могли обменять.

Вот сообщили, что прошел обмен сорок на сорок, а Криштопа среди освобожденных не оказалось.

При очередном разговоре с Сергеем напомнил ему про Криштопа и спросил:

— А как мне встретиться с кем-нибудь, кто мог бы рассказать о Максиме…

Понимая особенность ситуации, добавил:

— Может, с женой… Лучше жены вряд ли кто его знал.

Сергей сказал:

— Выясню…

Через день прислал эсэмэской телефон жены. Тем временем я писал про погибшего штурмана Норина и, закончив очерк о нем, утром 6 мая позвонил жене Криштопа:

— Наталия Александровна, мне ваш телефон дал майор Сергей. Я бы хотел поговорить о Максиме…

Она ответила:

— Я знаю о вас…

— Как бы нам встретиться?

— Да я сейчас на четыре дня уезжаю, только если…

— Тогда потом, я сам уеду по делам…

Наталия Криштоп:

— Я сейчас как на иголках. Сегодня должен быть обмен. Может, обменяют…

— Вот бы! — вырвалось из меня.

— Год и два месяца ждем…

— Вы мне эсэмэской тогда сообщите…

— Хорошо.

С ужасом подумал: год и два месяца ждут! И теперь я готов был ждать вместе с ними.

2. Радостное сообщение. Родом с Енисея. Военное училище

В отличие от жены и детей, мне пришлось ждать недолго. В тот же день 6 мая в три часа дня прочитал в Интернете: обменяли трех летчиков. Вечером сообщение: летчиков привезли в Москву. Хотя фамилии летчиков не называли, но у меня вырывалось:

— Ура!

Не сомневался, что среди них был и Криштоп. И не переживал, что Наталия Александровна, которая на радостях, видимо, помчалась в Москву к мужу и не прислала эсэмэску.

В Интернете уже пестрело: трех наших пленных летчиков обменяли на их сорок пять вэсэушников. За одного летчика отдали пятнадцать украинских военнослужащих. Освобождены подполковники Максим Криштоп, Сергей Косик[93] и майор Сергей Малов[94].

Я выждал почти неделю и в пятницу 12 мая позвонил Наталии Криштоп. Мне хотелось во что бы то ни стало поговорить с ней о муже: какой это офицер, где учился, как служил, может, и о плене, и разговор с ней приобретал особую ценность. Она не ответила. Подумал: видимо, с мужем, и выключил телефон.

Но позвонила она, и я:

— Извините, — очень осторожно: — Думаю, радостное событие произошло…

Она выдохнула:

— Да-да…

Я успокоился: обменяли.

И:

— У меня остается к вам просьба поговорить именно…

— Да-да, мы поговорим. Просто сын одиннадцатый класс заканчивает…

Хлопот ей хватало.

И она:

— Я немного освобожусь и позвоню.

Курсант Криштоп

Я ждал звонка. И вот мы созвонились. И 14 мая 2023 года встретились у меня дома. Дорогу ей рассказывать не понадобилось — у меня побывали многие летчики из полка ее мужа.

— Наталия Александровна, а Максим Сергеевич сам из какого края? — начал я разговор.

Жена Криштопа:

— Он родом из Красноярского края, там есть село Новоселово в Новоселовском районе…

На Енисее нашел село.

Армия собирала ребят со всей России.

Жена:

— Папа и мама — юристы. Закончили Красноярский юридический вуз. Отец в милиции служил, а мама — судья. Стала председателем суда. Сейчас она на пенсии, 65 лет ей в мае исполняется. Максим жил и воспитывался в Новоселово. Школу там закончил. С одной четверкой по русскому языку. Хорошо учился. А насчет того, что в военные потянуло, он читал про военных летчиков. А так в семье военных вообще не было. Только дед по матери воевал в Великую Отечественную.

Видимо, свою роль в выборе профессии летчика сыграли и просторы Енисея, похожие на бескрайний аэродром.

Наталия Александровна:

— У них в классе девочка была и всю жизнь хотела стюардессой быть, но она не стала стюардессой, а вот он стал. Поехал поступать в училище. Мама во всем его поддерживала, поехала с ним туда, где он поступал. Там присяга. И он поступил с первого раза. Он поступал в Барнаульское летное, потом его закрыли и их перевели в Армавирское училище. И потом на четвёртом курсе он попал в Борисоглебск, и они там налетывали. На Л-39 летали. Мы там с ним и познакомились. Я сама из Воронежской области, из Грибановки. Мы с ним познакомились 25 декабря 2002 года и 2 января 2003 года он предложил мне выходить за него замуж. А ведь у меня жених был, у него на родине девочка, ну, вот так…

— По-военному, быстро.

— Он уверенный был. Активно… Он не сейчас, а вообще говорит: «Я тебя полюбил с первого взгляда».

— Чего раздумывать, раз любовь… Я несколько раз встречался с курсантами-летчиками. Такие рослые, стройные ребята, как на подбор…

— А я училась в Борисоглебске, в пединституте. Начальные классы… Я закончила 1 июля — у меня выпуск был, он — 25 октября, а свадьба была между выпусками 9 августа. В этом году 9 августа будет двадцать лет совместной жизни.

«На двадцатом году совместной жизни пришли испытания для супругов».

Наталия Криштоп:

— Так вот на выпуск 25 октября в Краснодар я поехала уже как жена.

3. Распределение. Хурба

— И куда послали служить?

Наталия Александровна:

— Он закончил с красным дипломом. А сказали: «У кого красный диплом, тот выбирает место службы». А я из Грибановки, в свои двадцать два года никуда не выезжала, кроме как один раз в Москву. У меня мама медик, папа водитель на скорой помощи, мы ничего такого не видели. Скромно жили. И он мне говорит: «Мы поедем на Дальний Восток». Я: «Куда, куда?» Он: «Ну, там летающий полк. Он в боевой готовности. Я там налетаю 1-й класс. Я там пойду по карьерной лестнице». А я в двадцать два года, что я там понимала. Какой Дальний Восток?! Взяли две клетчатые китайские сумки. Это на первое время вещи, продукты, мясо. С двумя сумками я уехала неизвестно куда. За пять тысяч километров. Мы до Москвы ехали поездом, потом на самолете летели до Хабаровска. Приехали, я никого не знаю. Городок двенадцать пятиэтажек. Поселок Хурба. Комсомольск-на-Амуре там…

— С реки Енисей на реку Амур…

Криштоп:

— Приехали мы в ноябре. А там уже морозы! А я в дубленочке тоненькой. Мне холодно стало, ну, натурально. Что делать? Пошли и на свадебные деньги мне нутриевую шубу купили. Потом телевизор, магнитофон. По мелочам. Мы двумя семьями сначала жили в профилактории, а к лету уехала одна семья и нам говорит: «Ну, поживите у нас». Потом нам дали однокомнатную квартиру. Мы там ремонт сделали. В 2005 году у нас родился мальчик. В 2010 году у нас — второй мальчик. Мы переехали в двухкомнатную квартиру в этом же городке… Да, нам еще с Хурбы сказали ехать в Ейск, налетывать третий класс. По-моему, это 2004 год, и я с ним поехала туда же. Ездили вдвоем, детей еще не было… После Ейска ему сказали переучиваться на новый вид самолета. Мы поехали в Липецк: там два месяца переучивание, и я с ним туда поехала. Мы там переучились, нам отпуск дали, и мы приехали в Хурбу ближе к лету. Переучился на СУ-24…

«Молодец! Все время с мужем», — пронеслось у меня в голове, и я спросил:

— И как вам Хурба?

— Там природа очень красивая. Горные реки. Он же у меня охотник и рыбак. У него дядя охотник. И он еще в детстве ходил с ним по тридцать километров. Он ему и ружье купил. А в Хурбе горные реки. Он снастей привез. Мы специальную камеру покупали и затаривали рыбой. И я с ним рыбачила. У нас в Грибановке пруд рядом, и я с детства с удочкой. Ему нравилась всякая рыбалка. На Дальнем Востоке он покупал различные удочки. Бывало, с компанией уезжал на два-три дня. У них был свой лагерь. А там и медведи ходят. Отчаянные. А приносил всякую дичь: зайцев, сазанов, уток…

Многие ради дальневосточных красот подались туда жить.

— А комары в Хурбе? — поинтересовался.

— Там болотистая местность и очень много комаров. Я родила и помню, комары ваниль боятся, и мы ваниль с водой мешали, коляску обрызгивали, и так спасались, чтобы они не покусали. А с октября по середину апреля мы ходили в шубах, в дубленках, потому что лопается все от мороза. Обувь лопается там, только кожаную покупали. Натуральную дубленку, натуральную шубу…

Я слушал и не перебивал. Передо мной вырисовывался тот, кто впоследствии стал заместителем командира полка.

Наталия:

— У него северные сразу пошли. Зарплата у лейтенанта была двенадцать или тринадцать тысяч рублей. По тем временам хорошая… После училища он сразу старший летчик. Потом он стал командиром звена. Майорская должность… У него такая позиция: он был старшим лейтенантом, а гнул свою правду любому. Отстаивал свою позицию. Приказы начальника слушал, но имел и свое мнение. Кстати, когда еще курсантом был, он стеснялся говорить, что мать судья, а то застыдят: тебя двигают, у тебя мать вон какая. Никогда такого не было. Насколько у нас свекровь — сильная женщина. Она сейчас в Анапе живет… Вот он пошел в летчики. Я говорю: «У нас три недели отпуска, а самолет пролетит, он уже в небо смотрит». Мне кажется, летчиком надо родиться, это не просто.

— А когда курсантом пролетал над Грибановкой, вы знали, что это он?

— Когда я в Грибановке, он: «Я тебе сегодня крылышками помахал». Он летит, а маршрут как раз над нашим домом, и он: «Я тебе крылышками помахал, ты видела?» — «Нет, не видела…» — произнесла и задорно засмеялась. — После полетов, а тогда сотовых не было, были только рабочие телефоны, домашние. Он мне обязательно позвонит: «Ну, приезжай». — «Ну как я приеду? Время десять вечера». — «Пусть отец привезет». И вот мой отец в половине одиннадцатого вечера везет меня в Борисоглебск… А когда приехали в Воронеж заместителем командира полка, здесь занятость очень серьезная, не до охоты и не до рыбалки…

4. Академия. Жена летчика. Железный характер

— С должности командира звена в 2013 году мы поступили в академию на командный факультет. Это на том берегу…

Понял: на левом берегу Воронежа, тогда как я жил на правом, где мы и говорили.

Наталия Криштоп:

— Два года мы отучились. Он закончил с красным дипломом и с медалью.

Максим с женой Натальей

Мне импонировало, когда Наталия Александровна, говоря о муже, называла «мы», тем самым подчеркивая, что все, что ни делалось в семье, было на двоих. Я сам часто говорил «мы», когда это касалось и моих писательских работ, и адвокатских. В них проглядывался труд и тех, кто мне помогал.

— По случаю окончания академии он ездил в Москву. Там был прием в Кремле. С ними «чокался» сам президент. А заканчивал академию уже подполковником, потому что прошло определенное время. Приехали «покупатели» с Дальнего Востока. А о нем хорошие отзывы, и рубаха-парень, и командные задатки. И говорят: «Мы тебе предоставляем уникальную возможность, мы никому не предоставляем такую, сразу командиром эскадрильи». То есть минуя должность заместителя командира эскадрильи. Но он отказался из-за меня. Потому что я сказала: «Мы там пожили, а росло двое мальчишек, и мне одной тяжело. Родственники мои здесь». У меня там щеки лопались от холода. Кровь текла по щекам… Он остался в Воронеже. Тут все рядом, а там нужно ехать на машине… Вот и настояла.

— Жена офицера!

— Вы знаете, я думала, что я слабая женщина. Но когда вся эта история произошла: в 2022 году он в плен попал, через два месяца я поняла, что я сильная. Ну, мы другие. Да, мы все избалованны. Мы избалованны своими мужчинами. Вот я смотрю на простых, которые кругом. Семьи гражданских. У них другой уклад, другой расклад жизни. Они какие-то, извините…

— Приземленные, — я пытался подобрать слово.

Наталия Александровна:

— А мы: нас наши мужчины возвышают. Постоянно нам говорят, что мы их жены. Что именно военных. Всегда говорят. Они говорят: мы за вас переживаем. А мы говорим: мы за вас… И мы другие совершенно. Вот я иду и вижу жен военных. Даже восьмидесятилетние. Они за собой следят. За собой ухаживают. У них круг общения другой. Нет у нас дистанции между собой. Мы все жены военных. Если дружим, то дружим, как брат с сестрой. А так вот, ну, не знаю. Я вот дружила с мальчиком до Максима и теперь смотрю на него, он земля и небо в сравнении с мужем. Я бы не смогла с ним жить…

— У жен офицеров и другая жизнь…

— Я бы не смогла с ним карьеру построить. У меня пединститут, я социальный педагог, а работала ровно десять месяцев. В школе военной. Потому что я вышла на работу, а уже была в положении, первый класс я взяла, семь месяцев провела, в феврале ушла в декрет и передала класс другой учительнице, и все. Родила, пошла в садик работать военный, ребенок пошел в садик, и я с ним пошла. Так я подстраивалась под детей, под мужа, а потом оказалась в положении вторым, ушла в декрет, садик оставила. И сыну было два с половиной года, мы уже переехали в Воронеж, здесь с работой тоже не сложилось.

— Вот в нашей семье: папа-офицер, — вспомнил я своих родителей, — получил новое назначение и уехал. А мама и контейнер, и мы — дети, переезд… Дети в школу — уроки с ними… Дома прорвало трубу, она…

Наталия Криштоп:

— «Прорвало трубу». Перекрываешь воду, вызываешь сантехника. Или начинаешь сама все делать. Кран капает, подставляешь банки до папиного приезда. И так всю жизнь. И на коробках. Все эти коробки. Почему у меня спина сильно болит, потому что муж в командировке, а надо срочно переезжать. Он звонит: «За неделю должны переехать в другую квартиру…» И я коробки таскала из квартиры в квартиру.

— В семье военного большая жертвенность… Со всех сторон: и его по службе, и в отношении друг друга…

— Конечно. Я вот не смогла ни карьеру сделать, ни работу постоянную найти. Ты или карьеру делаешь, но у вас семья по швам будет трещать, или семья. Потому что военные собственники. То есть я занимаюсь мужем, я положила все на его карьеру. Или ты карьерой занимаешься, и вы, как соседи живете. Я его в командировки провожаю, встречаю, я — везде…

— Нет такого: это мой «рояль», а это — твой.

Вот она и разгадка употребления Наталией Александровной местоимения «мы». Можно было радоваться отношениям в семье, члены которой составляли единое целое.

Наталия Александровна:

— Конечно, есть такие семьи. То к соседу уходят, меняются женами, мужьями…

— Поэтому и любовь у военных особенная… Если есть, то она возвышенная. Когда мужчины носят своих жен на руках!

— Да, конечно…

— Хотя и не обязательно, только поцелуи, цветы…

Наталия Криштоп:

— Я более жесткой стала. С этими переездами. С этой нервотрепкой.

Ее голос окреп, но его не покидали мягкие женские нотки.

5. Случай с выкатом за полосу. Бесценный летчик

Жена:

— Когда он лейтенантом был, у него первый вылет на СУ-24. И он выкатился на самолете за полосу. В Хурбе. Был гололед. Не имели права на вылет, потому что обледенение полосы. И штурман — он зрелый, он летел на снайпера (знак отличия высшей категории. — Примеч. авт.). Они отлетали, приземляются. Самолет повело. И он стойкою в яму попал. Стойка сломалась. Снайпер не налетал часы, и — он. И мне говорят об этом ЧП. А я же не понимала всей серьезности. Он пришел никакой. Разговаривал во сне. Мне сказали: «Наташа, готовься, что он больше не сядет за штурвал». А он сел!

— Как это пережили?

— Наняли адвоката, было расследование, все это очень долго тянулось, мучительно. Но, слава богу, его не оставили виновным.

— Другой бы плюнул в такой ситуации и ушел из авиации.

— Вот, а у него железный характер. И он сел. Потом поехал переучился с СУ-24 на Су-24М…

— А во время следствия летал?

Максим Криштоп в самолете

— Нет, конечно. Четыре месяца. Мне сказали: «Он сто процентов летчик!» Сел же и спокойно полетел. И потом мне ничего не говорил. «Я на завод поехал». — «А что там?» — «Да надо самолет облетать». Там капитаны, майоры, а он более подготовленный из полка и в темноте, и в сложных погодных условиях летает. Отобрали двоих из полка. Ему предложили на завод, и он поехал. А я-то не знала. А там все официально: начальник завода приходил. Ему допуск давали на этот самолет. И потом рассказывал: да там так серьезно. Испытывал самолет. А оказывается, они самолет облетали, у них подвесная система была сломана. Если бы что, они не выжили.

— А что такое подвесная?

— Ну, это катапультное кресло, что-то с ним… И когда я это узнала, я…

— Вот Максим! Самолет выкатился, а он не сдался. Самолет испытывать — он летит…

Наталия Криштоп:

— Несколько раз ездил, не один раз… В течение года или двух… В Сирии два раза был.

— Выходит, он для полка был бесценным…

— Да, ведь в академию хотели уехать, а его оттуда не отпускали. Кое-как там…

— Понятно, такой летчик…

— Да, и потом за ним смотрели, чтобы его обратно забрать. А он: «Нет. Я даже на должность командира эскадрильи не пойду». А когда мы «выпустились», он пошел обыкновенным командиром звена. И он очень долго переживал: «Как это так, я с красным дипломом, с медалью закончил, а пошел командиром звена в полк, а который двоечником был, пошел выше меня на должность». Он этого не понимал. Такой стресс был. А потом пошло, пошло, и прямо через должность прыгнул. Он заместителем командира эскадрильи не был, освободилось место командира эскадрильи — они же в Бутурлиновке летали — и стал в ней командиром.

— Вот — железный характер.

Наталия Александровна:

— А спрашиваю: «Нам переезжать (в Бутурлиновку. — Примеч. авт.)?» А мне: «Скоро закончится строительство (аэродрома в Воронеже. — Примеч. авт.), и они сами приедут». Нам дали в Воронеже квартиру, и они к нам раз в неделю ездили: в субботу приезжали, а в воскресенье уезжали. А в Бутурлиновке они снимали на троих квартиру. И вот раз в неделю мы с ним виделись.

Так текла служба подполковника Криштопа.

6. «Я все равно стану генералом»

Жена Максима:

— Настойчивый. Его жизнь закалила. Он рано повзрослел. Отец от них ушел, когда ему было два года, а мама тогда работала. И его воспитанием занимались ее отец и мать — бабушка и дедушка Максима. И вот привили. И это на всю жизнь. И ведь руки не опустил, ни когда ЧП с самолетом, ни когда после академии назначили на должность командира звена… Вы знаете, как он говорил: «Я все равно буду генералом!» Говорил: «Я буду командиром полка. Я закончу Академию Генерального штаба…»

Какой молодец! Он чувствовал в себе потенциал, который мог применить на благо Отечества. Именно такими должны заполняться командные должности в частях и места в академиях.

Наталия Криштоп:

— Ну, не получилось у нас из-за этого плена. Ему два месяца не хватило. Мы уже подали документы в Хурбу на командира полка. На полковничью должность. Уже в Москве лежали документы. Там тот человек, на чье место Максим должен был прийти, не мог уйти. И вот тут такое совершается…

— Говорите, был в Сирии…

— Два раза. Уходили документы на орден Мужества, что-то там совершил. Но мне не говорит. Дошли до Москвы, и там что-то. Другому, говорит… И так несколько раз… Он командовал, когда летчики садились на полосу в Грибановке. Там несколько дней были учения. Командиру полка благодарность, а ему…

Когда я писал книгу «Герои Сирии. Символы российского мужества», мне летчик Сысуев рассказывал, как на него и его штурмана Линника (они персонажи книги) уходили документы на орден Мужества за то, что их бомбардировщик поразил цель в десятку: ракета пущена так точно, что угодила прямо в пещеру с боевиками. Но награда не пришла. И такие случаи, как я понимал, были не единичны. Но хотелось отметить, что Криштоп и тут руки не опустил: он служил Отечеству не за награды, а за совесть.

— На ваших глазах лейтенант становится подполковником…

Наталия Криштоп:

— Он стал замом командира полка… Это второй человек в полку… Если командир в командировке, он за командира полка. Его уважали, но и побаивались. Он очень серьезный. Раз сказал — значит должно быть. Вот как написано в уставе, так и должно. Кто-то как бы подстроится, а он нет. С нарядов снимал, если что. Мог и за стрижки, и за грязную обувь. И ему вдогонку говорили… Мол, службист.

Но такая мысль даже не посетила меня. Подполковник Криштоп добивался, чтобы полк стал отличным во всех отношениях. Да и что за летчик, если он зарос, если ботинки год не чистил. И в подтверждение тому Наталия Александровна сказала:

— А когда все это случилось и его не стало (он в плену), его вспоминали добрым словом. Я ему даже говорила: «Ты один систему не поломаешь», а он добивался, чтобы в помещениях не курили, курили только в курилках…

— Канамат Боташев тоже особой лаской не отличался, — вспомнил генерала, который когда-то командовал полком на Балтиморе и вывел его в передовые.

— Требовательный…

— Еще бы! Личный состав, самолеты — все должно быть в готовности номер один.

— Он не мог, чтобы прийти домой и все связанное с работой там оставить. Он приходил и пытался командовать дома, но я это сразу пресекала… Я сначала не понимала, как ему… Даже ночами порой не спал, когда к ним приезжали, чего-то хотели, а я от него слышала: «Нам не дают работать. У нас проверяют эти бумажные дела. Совершенно ненужные».

У генерала, летчика Канамата Боташева, о котором я писал в книге «Герои СВО. Символы российского мужества», тоже были постоянные конфликты с вышестоящим начальством. Он, постоянно пребывая на аэродроме и в полётах, бился за то, чтобы его летчики были подготовлены к полетам, а его «долбали» за то, что не сидел в кабинете.

Наталия Криштоп:

— Я ему говорила: вот ты мне меньше внимания стал уделять. А ему некогда. Просто приходил и ложился на диван. Отдыхал. Я потом все это поняла.

7. Сыновья. Качества летчика

— А с детьми как у Максима? — спросил я.

— У нас два сына. Он очень любит детей. Может, из-за того, что у него со своим отцом вышло, он никогда не экономил на сыновьях. Игрушки им самые дорогие, самые последние модели. В кружки их везде. Я там вообще, я — приготовить… А он разложит, и у нас неделями лежит: они играют…

— У сыновей куда настрой? Куда хотят…

— Старший: «Я не хочу быть военным летчиком. Я — гражданским». В этом году с отличием заканчивает школу и поедет поступать в Ульяновский институт гражданской авиации. Я говорю: «А почему ты военным не хочешь?» — «Я не хочу, чтобы, как папа, дома не бывать». А младший в шестом классе. Я спрашиваю: «Ты кем хочешь быть?» Он: «Я хочу быть адвокатом».

— Людей защищать! — вырвалось из меня, адвоката с двадцатилетним стажем.

Наталия Александровна:

— Но у младшего характер папы. Такой упорный, всего добьется. Цепкий… Старший покладистый, ко мне прислушивается. Я же постоянно дома. Знаю, в какой он компании. Кто там. Папа у них в авторитете. Может и отругать, но за дело. Они даже его как-то побаиваются. Он приходил, только на порог, брови сведет и взглядом посмотрит, и дети понимают: папа пришел. Все по своим комнатам…

— А как ему Воронеж в сравнении с Хурбой…

— Вы знаете, как мы сюда попали. Никого не просили, ничего. Но в Хурбе как-то иначе. Все там, как брат с братом. Здесь же этого не хватает. Много подводных камней…

Я, сам выросший в гарнизонах, а практически всю сознательную жизнь проживший в Воронеже, видел отличие гарнизонной жизни от городской.

— Вы жена летчика… Какими качествами должен обладать летчик?

Наталия Александровна сосредоточилась:

— Должен быть мужественным. Смелым. Ничего не бояться. Способным на героические поступки. Смотрю, не каждый на это способен…

— Конечно, — представил сегодняшних военных летчиков. — Он летит «втемную», и ему неизвестно, как пройдет обратный путь…

— Летчик — это командир экипажа. И если ты с экипажем полетел, ты должен за каждого быть в ответе. И вот с ним был штурман Норин, когда их сбили. Я говорю: «Вот когда ты катапультировался, ты Норина видел?» И: «Почему приземлились в разных местах?» Он: «Когда в сознание пришел, я по сторонам оглядывался, но парашюта не увидел». А я так переживала вообще. И жену Норина я понимаю, ведь мой спасся, а ее — нет.

8. Сбили

— Вот обстрелы Донбасса…

Наталия Криштоп:

— Он вообще ничего не говорил. Он единственное, когда ему задачу поставили, он домой перестал приходить. Я: «А почему?» Он: «У нас дежурства». Это январь 2022 года. И от него проскальзывало: «Нам самое главное — три дня продержаться, и все будет нормально». Потом они начали дежурить. Он иногда приезжал помыться да что-то собрать. А потом: «Три часа боевой готовности». А потом сказали: «У нас там все серьезно». Потом сказал, что будут звеном перелетать в Белгород. Я: «А почему в Белгород? Там же нет военного аэродрома». — «Там гражданский, и наши договариваются». — «А почему ты? Ты же зам.». — «Я там должен быть». Но в Белгороде не дали добро, и они здесь остались.

— Вот 23 февраля мы слушаем президента…

— А 24 они полетели. Он сказал: «Как отработаем, я тебе позвоню». И их с середины пути вернули. Я: «А почему вернули?» Потом от других узнала, что если бы они долетели, их бы…

— Ждали…

— Да, засада. Он домой приходил пару раз, а так жил там.

— Мне летчики рассказывали, с каким трудом прорывались…

— Он вылетал. 5 марта сбили два самолета с другого полка. Звоню свекрови: «Мам, опять самолет подбили. Что делать?» Она: «Сходи в церковь». Максим позвонил ей 6 марта утром и сказал: «Я сейчас улетаю. Вечером я тебе перезвоню». Я сходила в церковь, смотрю, перестали летать, заглядываю в Интернет, а там: сбит СУ-24. Я сразу звонить ему. А у него, получается, кнопочный телефон и смартфон. Смартфон они вообще не берут. Звоню на кнопочный — блокируют. Звоню на смартфон, он его в кабинете оставил, брать же нельзя — сигнал идет. Значит, смартфон в кабинете. И он не берет трубку. Ну, все, меня начало трясти. И я уже знала, что это он. Я ждала, ждала, это было десять минут восьмого вечера, по-нашему, когда его сбили. Я начала звонить, потом думаю: еще подожду. Опять звонить. Не берет трубку. Полпервого ночи мне позвонили в домофон. Пришел замполит дивизии, пришел его однокашник и пришел врач. И в дверь мне звонят. Я говорю: «Макс сбит?» Они говорят: «Наташа, открой двери». Я открыла. Они пока доехали, короче, говорят: «Да». Но я сразу поняла. Мне врач что-то. Я позвонила свекрови, свекровь выехала из Анапы. И я говорю: «А где нашли его?» Они говорят: «Два купола видели. Пока ничего. Но Макс — охотник и рыбак. Он уйдет, — говорят. — По-любому уйдет, если в сознании». И мы ждали до восьми утра. Полдевятого мне позвонил «спецназ». Вот на этот телефон, — показала сотовый.

— Утром?

— Да. Сказали: «Вашего мужа сбили». И начали меня обрабатывать. Требовать выходить с плакатами: «Вы нелюди», «Вы живете на кровавые деньги», «Ваш муж убийца», «Дети ваши — мясо», «Вы не должны жить…»

— «Спецназ» это кто?

— Их. А потому что телефон у него был. С ним в контакте. Мне фотку прислали, что он уже в наручниках сидит. Его обнаружили. Избитый. Перевязана у него рука. Я им: «Я все поняла. Я все сделаю. Да, да, конечно сделаю. С плакатами выйду…»

— Понятно, а что другое скажешь…

— И мне потом звонили. Детей «В Контакте» увидели. Начали группы создавать, начали школьникам писать: «У вашего одноклассника отец убийца».

— Давить…

— «Вам просто не положено жить». Ребенку писали: «Ты — мясо…» Ну сплошь. В течение всего года мне звонили. Я же номер телефона специально не поменяла. Мало ли, вдруг выйдет на связь через кого-то.

— 6 марта произошло, — собиралось у меня в голове. — И после звонили…

— 7, 8 марта мне весь день. Они: «Выходите на площадь с фотографиями». Слали фотографии…

— Понятно, выйдешь с ними, а потом…

Я смотрел на сидящую напротив женщину и поражался ее силе воли все это выдержать.

— Ко мне пришли из ФСБ, с ними однокашники мужа и сказали: «Для вашей безопасности в течение двух часов уезжайте». Я говорю: «Вы можете мне предоставить куда?» — «Мы гражданским не предоставляем». Я сняла квартиру посуточно. Мы три дня там просидели. Я свою квартиру закрыла полностью, и потом мы уехали в Грибановку на десять дней. Отсюда выехали. А говорят, что он какой-то адрес назвал в Бутурлиновке и туда приходили.

У меня мороз бежал по спине: какая опасность угрожала жене заместителя командира полка и его детям.

— Мне жена Марата Ахметшина, о котором в книге «Герои Сирии. Символы российского мужества» писал, рассказывала, что когда Марат увидел, что игиловцы его окружают, теряя силы, вырывал из своего паспорта страницы с записями детей… О них думал, чтобы эти уроды к ним не нагрянули…

9. Пытался выйти к своим

Наталия Криштоп:

— Максима не сразу в плен взяли. Он же уходил. Он говорит: «Я сознание потерял». Короче, говорит: «Я вообще не видел эту ракету. Она прилетела в хвост». Первая ракета. И говорит: «Прилетела в хвост так неожиданно». Там же в самолете сообщают: летит… А тут молчание. Вот и он: «Я слышу удар. Смотрю, а земля перед глазами». Начал приближаться. Он: «Я только до ручки, и я вылетаю. Я не дергал».

— Катапульта сработала сама…

— Автоматически. И он: «Я отключился». У него же одна штанина сгорела, правая — полностью. «Я, — говорит, — отключился. И уже к земле приближаюсь, посмотрел: Норина (штурмана. — Примеч. авт.) нигде нет». Он надел кожаные ботинки. Говорит: «Хорошо, кожаные. У меня не сгорели ноги из-за того, что кожаные ботинки». Замок расплавился, но на ноге только ожог. Он говорит: «Я побежал». А тут же снег выпал 4 или 5 марта. Он говорит: «Я в лес катапультировался и побежал». «Бегу, — говорит. — Он по времени не может сказать. — Залег. Смотрю, ходят там. Залег. Потом пошел. Смотрю, микроавтобус стоит. Пошел к микроавтобусу, может, там что-то попить. Пить так хотелось, но ничего не было. Вот, — говорит, — подошел, там топор лежит в этом микроавтобусе брошенный. Я, — говорит, — взял этот топор». Потом ходил-ходил. Залег, холодно. Все ободрано, ожоги болят. «Я смотрю, какой-то дом. Общага. Людей нет. Я, — говорит, — залез в окно. Пошарился по кухне — людей нет. Выходной. Все ушли. Смотрю, висят штаны спортивные. Я их надел, чтобы не видно было ноги. Натянул шапку. Смотрю, — говорит, — на кухне яблоки и яйца. Выпил два яйца. Вижу сахарный мешок — в этот мешок набрал яблок. Что делать? Тут оставаться, заметят. Полез обратно. Вылез. Пошел. А куда, в подвал. Может, в подвале пересидеть. Слышу, — говорит, — голоса. Что делать? Уйду, а то сдадут меня. Пошел оттуда». Сюда шарился, туда шарился. Говорит: «Две стороны. Куда идти: влево или вправо? Пошел, — говорит, — влево». Только отошел… А между этим он еще лежал под деревьями. Так вот: «Я иду, — говорит, — смотрю, люди. Оказалось — гвардия национальная. Прочесывают участки. “Стой! Ты кто?” — “Да я местный житель. Пошел за водой”. Или куда-то там. — “Остановись”». Они уже потом обыскали его и все. Куртка его выдала. Он говорит: «Пошел бы я в правую сторону, может, и не случилось этого…»

— Ничего себе! А как выбраться оттуда?..

Наталия Криштоп:

— Но он говорит: «Я прошел в общей сложности километров десять. А, — говорит, — уже стемнело. Смотрю: где север, где… Я же не знал: что это наши или… Ходил, хотел куда-нибудь залезть, — говорит, — потому что очень холодно было». Ну вот как-то так…

10. В неволе

— И его потащили.

Криштоп:

— Да, потащили. У него сняли часы именные — его наградил Бондарев. Сняли все. Привезли. Завели на него уголовное дело как на военного преступника. И начали возить. Он сменил десять мест. Во Львове он был, в Чернигове, в Днепре, в Харькове, в Сумах. Везде возили как самого такого… Я говорю: «А почему ты во Львове оказался после Киева?» Он говорит: «Потому что наши начали наступать, они испугались и все поехали на Западную Украину. Я же для них ценный пленный. И меня таскали везде», — говорит. И говорит: «Там есть отъявленные (хохлы. — Примеч. авт.), вообще, а есть нормальные…»

— Звери и — не звери… Читал в Интернете, как в камеру с пленными бросили пистолет и сказали, чтобы к утру застрелился кто-нибудь, иначе застрелят сами…

Криштоп Наталия:

— А, да-да. И он говорит: «Когда меня во Львов привезли, там вообще не кормили. Там били очень сильно. Он видел одного — на нем живого места не было… Вот он попал в спортзал. Они лежали на матах, мешках — две недели. В туалет водили два раза в день. Если что, в туалет не пойдешь. И разговаривать было нельзя. Если услышат, то сразу избивали. Прилетали самолеты когда, они их били сильно. И спать не давали. Спать вообще не давали. «Летчики, спите?», «Летчики, спите?» Надо было сказать: «Да, спим». Конференция когда была, их избили перед этим так, что даже не мог замок застегнуть. Куртку ему дали, она вообще не его. И говорит: «Написали нам текст на полстраницы». А он такой человек, что даже когда отчитывается, никогда не читает по бумажке. Он только своими словами говорит. А смотрю, видно, что не хочет говорить. И он говорит: «Не дай бог не по бумажке скажет, просто будет…» Их заставили так говорить. Я говорю: «Какая цель была?»

— У выступления?

— Да. Говорит: «Чтобы закрыть небо над Украиной». Чтобы наши самолеты не летали, не бомбили… Воду приносили раз в три дня. Приносили два ведра, одно для туалета, другое — пить. А вода ужасная. Главное, не перепутать эту воду. Он приехал, у него губы бордовые от воды. Был сто килограммов, теперь восемьдесят. Потерял двадцать один килограмм. Стал курить. По здоровью проходит комиссию: вроде ничего. Но при катапультировании он успел сгруппироваться, и у него трещина в позвоночнике. Но, даст бог, все срастется и все будет нормально. Он сейчас на реабилитации…

11. Обмен

— Пишут про суд. Он был гласный?

Наталия Криштоп:

— Суд негласный. Они сделали так, что будто он все сделал. А он выполнял приказ. Ведь военнослужащий.

— А как обмен?

— Обмен шел с октября месяца. Украинская сторона не отдавала его… Потом мне сказали: ждали суда.

— Слава богу, что решилось! В Интернете много писали, чтобы выручили летчика!

— С ним освободили еще двоих. Косик — такой же зам. командира полка из Курска. Однокашник моего мужа. А Малов — он майор из Петрозаводска.

В Интернете за 23 сентября 2022 года прочитал[95]:

«Это три моих друга.

Три военных лётчика.

Три подполковника.

Три однокашника.

Серёга Косик.

Макс Криштоп.

Саня Пазынич.

Саня был сбит и погиб с экипажем в середине марта. Серёга и Макс, истребитель и бомбер, были сбиты в марте при выполнении боевого вылета и попали в плен. И попали в ад. Все что вы слышали об отношении хохлов к пленным лётчикам, это все детская болтовня… Всё намного хуже. Их избивают, ломают, пытали и пытают каждый день. Каждый… день. Током, водой, голодом, жарой, холодом, да… всем, что придумало человечество на этом поприще за тысячи лет. Краёв и берегов нет.

Они превратились в синие скелеты. Все изуверства, которые вы можете себе представить, они уже прошли и проходят. И кидание в камеру пистолета с одним патроном, чтоб застрелиться (патрон был без пороха) и игра в “убей друга — мы тебя отпустим”.

При каждой работе нашей авиации… хохлы спускаются к нашим ребятам и тупо избивают их до полусмерти, вымещая свой животный страх и ненависть. А наша авиация работала и будет работать круглосуточно. Их бьют ровно настолько, чтобы не убить, и кормят ровно настолько же.

В каком состоянии они сейчас, я не знаю. Но знаю, что на сегодня они у хохлов самые ценные пленные в обойме из лётчиков. Целые замы командира авиационного полка. Боевые…

В первой партии возвращены наши пленные, их нет. Серёги Малова, истребителя сбитого под Купянском, тоже нет. Ждём вторую партию пленных, которая вроде бы должна сегодня прилететь на Чкаловск. Ждём и надеемся.

А пока звено пошло на взлёт».

Что-то подобное я слышал от летчиков.

А звено пошло на взлет!

Сколько раз оно уходило на взлет, пока летчиков не обменяли.

Наталия Александровна:

— Он говорит: «Я три ночи не спал». Потому что это было три раза. Нас везли на обмен, а обмен не состоялся». То есть этих забирают, мимо тебя проходят люди, а ты остаешься. И все. «Просто невыносимо было». — говорит: «Привезли нас в Сумы. А там камера на пятнадцать человек, а их почти сорок». Спали по сменам. «Две недели, — говорит, — на столе спал».

— А случай с подброшенным пистолетом?

— Говорят, у них это практикуется. В марте (2022 год. — Примеч. авт.) самое жестокое время. «Они, — говорит, — вот с ним второй был, Головенский. Он пощуплей. Он два раза умирал. От боли впадаешь в кому…» Издевались, как только могли…

12. Год переживаний

— Как вы пережили этот год?

Наталия Александровна:

— В каком-то бреду. Я не спала ночами. Я не знала, как живу. Благодаря детям…

— Их нельзя бросать…

— В конце марта (2022 года. — Примеч. авт.) я уже готова была ко всему. Я говорила себе: «Ну, что теперь будет. Но надо жить». У меня слез вообще не было. Слез не было. У меня просто трясучка была. Мне все говорили: «Надо поплакать. Тебе лучше будет». Когда я уже узнала, и он нам позвонил… 6 марта был прощеный день. Потом месяц мы не знали ничего. 7 апреля на Благовещение он нам позвонил. На мой телефон через следственный отдел: у него документов не было. Они не могли с уголовным делом ничего сделать: личность не установлена. Требовали свидетельство рождения, ИНН его, паспорт, водительское удостоверение, даже свидетельство о браке. Я им: «А зачем вам это?» Я, короче, им наобещала. Сказала: «Да». Они на следующий день еще раз позвонили. Я им сказала: «Мы подумали и решили, что не будем». Они так обозлились. А личность установили как? Когда на обмен его готовить начали, а там фамилия, имя, отчество… И вот сейчас он говорит: «Представляешь, у меня три шестерки. Я 6 марта был сбит, 6 мая обменян и летел на борту 06…»

От рассказа Наталии Александровны невозможно было оторваться.

Она:

— Мне сказали, что Артем Норин катапультировался после Макса через доли секунды. Ему их не хватило, чтобы живым остаться. То есть Макс вышел, а через доли секунды вторая ракета прилетела, и его только волной. У него обгорело тело до пояса…

— У Норина…

— Да. Первый вылетает командир. Доли секунды Артему не хватило…

Наталия Криштоп:

— У Макса спрашивали: «Как ты выжил?» — «Меня спас Бог». Он говорит: «Так все быстро произошло при катапультировании, что я ничего не заметил». А что получилось: они начали разворачиваться, и на этом повороте прилетело. Они же домой летели. А они летели первыми. За ними еще летчик. И когда он приземлился, он пошел и рапорт на увольнение написал. Но ему не дали. Конечно, этот рапорт порвали. Такой у него стресс был. И этот полет буквально за два часа организовали. И должен был лететь не он…

— Кто-то не смог, а лететь надо. И замкомполка сам полетел…

— Мой муж никогда ни от чего не отлынивал. Всегда в первых рядах… — твердо произнесла Наталия Криштоп.

— И тем более он зам.

— Что другие подумают о нем?..

— Их летело два самолета…

— Кажется, больше…

— Теперь поправляется?

— Да, с таким ожогом. И сказали: сейчас массу мышцы наберут. Они ссохлись. Атрофировались. Они же там сидели, лежали. Негде было заниматься… Но у него, слава богу, аппетит есть. Сейчас в санатории вес набирает. Улыбается. Радуется каждому цветочку. Должен приехать 10 июня…

— Ну, и хорошо… Его мама, наверно, молилась о нем…

— Конечно… Все однополчане молились…

— Родился в рубашке!..

— В двух!

— А ему сколько лет?

— В июле будет 42 года…

— Самый зрелый возраст!

— Почему он и на командира полка в Хурбу собрался, пока молодой. Тут командира недавно назначили, и он — туда.

Так и хотелось добавить: скорее бы подполковник Криштоп стал командиром полка.

Потом генералом!

Максим и Наталья

Хотя еще неизвестно, как мог на его карьере отразиться плен. Ведь на пленение могли смотреть по-разному, тем более те, кто не рисковал и не летал в «пекло». А те, кто летал, отнесли бы этот опыт только к плюсу для карьеры летчика.

— Он не тот молодой, кому главное погоны, а потом армия. Ему погоны нужны, чтобы от него лучше армии стало… Когда он может сделать, почему его лишать этого?

— Он говорит: «Как ты этот год прожила?» — «Я на каком-то автомате. У меня так быстро этот год прошел».

— Наверно, и долг перед Максимом: дети теперь на вас… Да и ваш материнский…

— Когда хохлы детям разные гадости слали, я сказала: «Так, убирай это». И забрала телефоны. И говорила им: «Папа в командировке. Он скоро вернется…» Живой, вернется.

Мы говорили. Будь у меня возможность, готов был вручить жене летчика награду, зато теперь без всяких условий мог сохранить ее незабываемый образ в книге.

13. Ожидание увенчалось успехом. В Барнаульское летное училище

Теперь ждал 10 июня. Боясь упустить встречу, 8 июня позвонил Наталии Александровне и напомнил о себе.

Она сказала:

— Да вот должен приехать.

И она сообщит…

Я спросил про фото освобожденных из плена, где в центре стоял похожий на ее мужа мужчина.

— Это он с таким, — хотел сказать изможденным, но не мог подобрать точного слова и только произнес: — лицом?

— Да, это он…

Он держал флаг летчиков…

Наталия Александровна снова хлопотала по семье:

— У меня сын сдает ЕГЭ…

Теперь я ждал приезда самого Максима Криштопа. 9 июня дал о себе знать. А 11 июня в 8 часов получил эсэмэску: «Можно сегодня встретиться в 11 часов?» Я сразу ответил: «Конечно».

В 11 часов у меня дома напротив меня сидели крепкий, но явно похудевший мужчина Максим Криштоп и рядом — его жена Наталия.

— Максим Сергеевич? — уточнил имя и отчество собеседника.

— Да…

Я от души поздравил подполковника Криштопа, попросил его супругу потерпеть и не вступать в наш разговор, и началась наша с подполковником беседа.

— Вы родились когда и где? — спросил я.

— В 1981 году в Сибири, — отвечал Максим Криштоп. — Село Новоселово. На берегу Красноярского водохранилища. Там Енисей. Очень большой, мои родные места. Всегда вспоминаются, где бы я ни служил, места, где родился. Понятно, где-то лучше, где-то хуже, но малая родина одна. У меня много одноклассников, с которыми стараюсь встречаться, когда приезжаю в Новоселово. Раньше мы вообще с Дальнего Востока ездили туда каждый год. Сейчас, к сожалению, не время… А после академии в связи с высоким темпом и напряжением на работе возможности ездить туда, к сожалению, нет…

Понял: после того, как стал служить в Воронеже.

— Что привело вас к авиации?

— Очень все просто: до девятого класса я и не планировал, и не думал, что стану военным летчиком, свяжу жизнь с авиацией. Когда первый раз пошел в военкомат, мне попался проспект Барнаульского летного училища.

— Приписку проходили…

Криштоп кашлял и продолжал:

— Да… Там половина проспекта про Барнаульскую спецшколу первоначальной летной подготовки, а вторая — про Барнаульское летное училище. Я прочитал, посмотрел и решил для себя, что это стоящее дело. И, если позволит здоровье, попытаюсь стать летчиком. Вот и все. Пришел домой, маме сказал: «Мама, вот я взял проспект. Я туда хочу». Она спросила: «Ты уверен в себе?» Я говорю: «Да». Хотя как можно быть уверенным в таком деле. Военных нет в семье. Никогда я не думал об этом и никогда никто специально мне в голову это не вкладывал, чтобы идти по стопам отцов, дедов. Поддерживать династию. Ничего такого не было. И слава богу, что никто не давил. Мама, да, у меня юрист. Всю жизнь проработала судьей. Я знаю, что она хотела, чтобы я тоже пошел по ее стопам. Тогда я — пацан в четырнадцать лет, но она мое мнение учла, приняла мое решение, я окончил школу, и мы поехали в Барнаул.

— Вы увидели проспект летного училища, а если бы танкового?

— Просто я решил, что будет вот так. В то время было три училища летчиков — Качинское, Армавирское и Барнаульское. Барнаульское ближе. Поступил: прошел медкомиссию, профотбор, сдал экзамены, физкультуру. Был большой конкурс. Несмотря на то что это были «темные» времена, 1998 год, в то время пацаны очень активно шли в летчики. Я не совру, но было человек десять на место.

— Вот Каштанов (Герой России, летчик. — Примеч. авт.) четыре раза поступал… А вы с лету?

— Постарался, и получилось. В любом деле должно быть большое желание. Желание было огромным. Теоретические экзамены — я учился более-менее нормально. И для меня сложностей не было. Я больше всего переживал за медицину, потому что без медицины никуда. И все. Прошел медкомиссию, даже несмотря на то, что один глаз у меня не очень. Книг много читал и зрение себе малость попортил. Ничего, все прошел. Прошел КМБ (курс молодого бойца). Но Барнаульское училище было расформировано в том году.

— Сразу?

— Да. 30 августа у нас присяга была, а в начале сентября мы улетели в Армавир. Загрузили нас первых. Курсантов старших курсов попозже, у них полеты, кто в отпусках. И нас — «минусов», самых первых.

— «Минус» — это первокурсник. У него одна полоска на рукаве кителя.

— Да. И мы — «минуса» в Армавире. И там наша учеба началась. Качинское летное училище, к сожалению, в этот момент тоже было расформировано. Прославленное, там больше трехсот героев. А у нас в Барнаульском только двое. Руцкой — вице-президент… Его сбивали в Афганистане. Герой Советского Союза.

— Пертурбации в армии коснулись и авиации.

Максим:

— Приехали в Армавир и начали заниматься. Учеба вошла в русло. Два с половиной года проучились. Теоретическая часть. И через два с половиной года поехали на первые полеты в Тихорецк. В этот момент тоже был ряд переименований, переформирований.

— Горе-реорганизаций.

— Да-да. Страшные слова, которые влияют на жизнь военных. Был тогда Армавирский авиационный институт.

14. Держаться в воздухе. Научиться видеть землю

— Вот, вы говорите о вылетах… Ведь такая птаха, в небе… Какие-то барьеры человек преодолевает…

— Многое зависит от летчика-инструктора, — Криштоп покашливал. Сказывалось нахождение в плену:

— Естественно, многое зависит от тебя, от курсанта-летчика. Человек должен быть заряжен, ориентирован. Потому что воздушная среда не подразумевает наличие в ней человека. Чуждое человеку состояние, что ты не ногами ходишь по земле, а находишься в воздухе и выполняешь полеты. И ощущения, и впечатления. Информация тебе поступает всевозможная. И человек должен… Понимаете, не у всех получается летать.

— Держаться в воздухе…

— Личные качества должны быть, склад характера. Люди ведь разные, и не у всех получается. Не у всех хватает распределения внимания. Быстроты реакции не хватает. Кто-то на самом деле боится. Сами понимаете…

— Еще бы! Забраться на высоту и…

— Такое, что непонятно, что дальше делать… Курсанта посадили, а ему сколько получается. Я поступал в семнадцать. Еще двадцати лет нет, грубо говоря, а были же ребята, которые и в школах, и в аэроклубах летали вообще, грубо говоря, с четырнадцати лет. В пятнадцать они летают на поршневых самолетах. Так и в училище. Там, правда, самолет реактивный. Свои нюансы. Но тем не менее были ребята, которые и уходили. Не получалось выполнять полеты, осваивать самолет, уходили. Кто-то уходил на гражданку, кто-то дослуживал срочку (если не служил) солдатом, кто-то переходил в другие училища на штурмана. В ВВАТУ (Воронежское высшее авиационно-техническое училище) — там метеослужба. Учились по наземным специальностям.

— А какие тут ситуации?..

— Что человек не смог освоить самолет?

— Да, почему не полетел…

Максим Сергеевич:

— Я же говорю, кто-то не справляется. Кто-то не видит землю. Не чувствует землю. Есть такое понятие: чувствовать пятой точкой. Когда самолет приближается к земле, в зависимости от темпа приближения самолета к земле и влияния разных внешних факторов летчик должен действовать соответственно, и это… Нет четкой градации: если так — то вот так… Там работает какая-то интуиция, какие-то внутренние решения. Понятно, когда ты уже налетал тысячу часов, грубо говоря, и там все это уже на автоматизме и само происходит, тут не думаешь, что делать. А в начале освоения этого задача летчика-инструктора, кроме всех других элементов полета, научить курсанта видеть землю.

— С неба…

— Чувство полета. Научиться дойти до момента выравнивания и выполнять все элементы, из которых состоит посадка. Выравнивание, сдерживание. Очень много там нюансов. Много специфики по вот этой всей авиационной психологии. На эту тему написаны книги, целые тома…

— Будем говорить, летчик должен чувствовать себя, как рыба в воде…

— Да, да. И у всех этот процесс разный. Даже, казалось, такие моменты, что профотбор, который сдают абитуриенты. Даже он не является четким критерием. У кого-то оценка профотбора высокая, это еще не значит, что ты хорошо будешь летать на самолете. Казалось, это придумано для этого, чтобы отсеять тех, которые притормаживают, но даже при этом… Вот на моем примере. У меня был высокий профотбор. А в освоении самолета у меня были сложности. Ну, грубо говоря, у нас были ребята, которые быстро освоили Л-39, а мне давали дополнительные полеты. И инструктор уже думал, может, меня…

— Списать.

— Да. Были у него такие мысли, а потом вот, знаете, как щелчок, переломилось. Добавили мне полетов двадцать. Я раз слетал, и потом раз, и пошло более-менее. Он меня подвел к первому самостоятельному полету, и меня командир полка выпустил…

Курсант Криштоп

— Что такое первый самостоятельный полет? — углублялся я.

— Это когда летчик впервые летит без инструктора. Он находится один в кабине… При первом самостоятельном полете курсант-летчик еще не осознает… Знаете, вот медведя учат на велосипеде кататься… Научили человека управлять самолетом. Он действует на тех действиях, навыках, которые инструктор ему вложил. Потом уже начинаются попытки, ну, не экспериментов, а попытки попробовать: «А давайте я вот сам». И курсант начинает допускать ошибки. Есть такое понятие «методическая ложь». Допустим, он вылетел. Полета три-четыре слетал и почувствовал себя уверенно: «Я вот уже летаю! Перо на заднице вылезло». Он почувствовал себя, ну, не знаю: чуть-чуть и я — Чкалов! И вот здесь, пацаны… Двадцать лет, понимаете. И начинаются…

— «Класс езды»…

— Да, грубые посадки, отклонения, взмывание, «козление» (прыгание самолета при посадке. — Примеч. авт.) и прочее-прочее. Вот такой ерундой начинает заниматься молодой бестолковый организм. Он почувствовал себя… И тут есть инструкторы такие, что «перо из задницы» ему надо вырвать. Применить определенные психологические и другие шаги, чтобы опять началась планомерная, нормальная работа при освоении других видов полетных заданий. Сначала же полет по кругу выполняется, потом полет на пилотаж.

Я слушал, открыв рот, словно курсант.

— Потом сложные. На групповую слетанность, полеты на применение НАРов (неуправляемых авиационных ракет. — Примеч. авт.) и бомб, полеты на перехват воздушных целей…

— А у вас при первом самостоятельном полете не было ощущения: а, была не была?

Криштоп:

— Есть такое понятие у инструкторов. (Он проводил курсанта, и вот стоит нервничает. Вы же понимаете…) Так есть такое понятие: «Жрать захочет, сядет».

— В любом случае сядет.

Мы засмеялись.

Максим Криштоп:

— Да, полетел, инструктор перекрестился и стоит курит. Ждет.

15. В Борисоглебске. В Хурбе

— Вот вы начали летать. И на вашем горизонте появляется Борисоглебск…

— Да. Как раз после первых полетов Армавирское училище было прикрыто, а были созданы учебные центры в Армавире, в Борисоглебске и в Балашове. И курсантов после первых полетов, кто начал летать, распределили кого в Армавир, кого в Борисоглебск, кого в Балашов. Меня — в Борисоглебск…

— И как вам Борисоглебск?

Криштоп:

— Замечательный город. Приехал туда в ноябре, такое «тухлое» время. Дожди, туманы. Но город мне понравился. Дома сохранились с позапрошлого века. Много их. Лег он мне, — приложил руку к сердцу. — Бывает же такое, первое впечатление, и потом оно на всю жизнь. Первое впечатление у меня совпало с дальнейшим. И учеба, учеба…

— А курсантская форма вам нравилась?

— Конечно! Особенно, когда на первом курсе. Только в форме везде.

— А что делали в свободное от занятий время?

— Там река. Рыбалка… Познакомились, — переглянулся с Наталией Александровной.

— Понятно.

— А диплом получал в Краснодаре.

Я понял: учебные центры снова реорганизовали.

— И вот пошили лейтенантскую форму, и куда же послали новоиспеченного офицера?

Максим Криштоп:

— Окончил с красным дипломом. А кто окончил с красным, была возможность выбирать место службы.

— А какие мысли? Ведь есть Липецк — там асы. Север — там морская авиация…

— Вы знаете, у меня не было на этот счет информации, а только то, что между собой. Были ребята, у них папы, дяди, тети, и особенно из семей летчиков — они имели представление о том, что и где. И я в вопрос, куда лучше ехать, не вникал. Знал, что в то время были части постоянной готовности и на СУ-24, и СУ-25. Я до пятого курса летал на Л-39. Те ребята, которые летали на СУ-25, они поехали в полки с этими самолетами. Что логично и правильно. Я хотел попасть в полк СУ-24. Хотелось попасть в Морозовск — часть постоянной готовности в то время, или — в Хурбу. Меня тянуло на Дальний Восток. Я там не был, и летающий полк, и места, близкие мне. Я родом из Сибири, и хотелось служить в том месте, которое похоже на твою малую родину. Мне интересно было туда поехать, а тут еще и полк летающий.

— Вы же в отпуска ездили к маме на Енисей и огромные расстояния для вас не помеха…

Криштоп:

— Конечно. А на госэкзамены приехал командующий авиацией генерал Зелин и собрал всех, кто заканчивал училище с медалью или красным дипломом. И у каждого спрашивал, куда он хочет? И сам лично фамилии записывал. Распределение лейтенантов, что считаю правильным. Спросил меня, куда бы я хотел поехать. Я назвал полк тоже на Дальнем Востоке, потому что думал, что в Хурбу уже мест не будет. Дело в том, что на предварительном распределении в Краснодаре — нас туда возили — сказали, что там нет мест. Я сказал: «Хочу служить в Возжаевке». Амурская область. Он удивился: «А зачем тебе Возжаевка?» — «Но сказали, что в Хурбе нет мест. А я хочу служить на Дальнем Востоке». — «Нет, есть, — говорит, и потом адъютанту. — Напиши его в Хурбу».

— Мне жена летчика Героя России Пешкова называла Возжаевку Выживаевкой…

— Много поговорок про такие забытые Богом места… В Возжаевке я был в командировках. Конечно, грустновато.

— Итак, Хурба.

— Да, в итоге мы поехали в Хурбу.

— И с вами девушка из Грибановки, — посмотрел на жену Криштопа. — Она так далеко не ездила…

— Она вообще никуда не ездила! Когда мы познакомились и я сделал ей предложение, надо же с родителями знакомить. И поехали на поезде ко мне. И она первый раз в такое длительное путешествие пустилась.

Сколько невест офицеров вот так ехали через всю страну, не зная, сколько раз ее пересекут за время супружеской жизни, и с каждой поездкой все глубже пропитываясь бескрайними просторами России.

Максим Криштоп:

— А когда ехали в Хурбу, полетели в Комсомольск-на-Амуре. Восемь часов лететь. Мне-то, лейтенанту, две сумки взял и вперед. А она-то этого не видела ничего. Особенности военной службы до сих пор не все понимают. Даже столько времени прослужив, а тогда молодой девочке уехать так далеко от родных и близких, что… В части приняли нормально. Это же будущее. Приехал лейтенант — а он летчик, который может многое. Поэтому всегда принимают нормально.

— А женушка… Она же поехала за лейтенантом…

— Да, поехала. Приехала и потихоньку налаживала быт… Приехали, но должны были переучиваться. А пока еще полетать на Л-39 в лейтенантском звании. Мы ездили в Ейск. А потом на переучивание на Су-24 поехали в Липецк. Поэтому сначала мы там не обустраивались.

— Вот вы: не «я поехал», а «мы поехали».

— Да, и в Ейске мы были.

— Бывает, муж поехал, а жена дома осталась. А у вас — мы…

Криштоп Максим:

— Мы вместе. В Липецке сняли квартирку. Я учился, а по вечерам гуляли. Липецк прекрасный город. До сих пор любой командировке туда радуюсь.

16. ЧП. Делай не как я сказал, а делай, как я

— Вот вы переучились на СУ-24. Был случай, что самолет выехал за полосу? — спросил я.

Мне было интересно, что расскажет об этом случае сам летчик.

— Да, как раз отучился. Вернулся в Хурбу, и первый самостоятельный полет. Вот что: надо быть собранным. И я выкатился… Не справился… Не выдержал направление на пробеге… Там «нога» попала в колодец дренажный. Стойка сломалась. Это же материальный ущерб. Все было оценено, возбуждали уголовное дело в отношении меня.

Старший лейтенант Криштоп

— Вы переживали?

— Конечно. Сломал самолет, подвел командиров… Шло следствие, но, слава богу, провели экспертизу, и состава преступления в моих действиях не было обнаружено. Следствие прекратили. Но я какое-то время не летал.

— На лейтенанта и свалилось такое…

— Да. Мне командиры пальчиком погрозили: больше так не делай. И в 2005 году я начал планомерно летать. Осваивать самолет СУ-24. Стал летчиком второго класса, потом первого класса…

— Вот вы служите…

— Вообще это работа. В первую очередь. Чтобы быть в эйфории, это надо в аэроклуб идти, там тебя покатают. И ты как сторонний наблюдатель, зритель. А ведь столько подготовительных мероприятий, столько всего надо сделать. Надо готовиться, надо знать. Эйфория, которая приходит, не просто эйфория, а удовольствие от этого приходит. Когда ты выучился, все знаешь, все умеешь, и тех трудозатрат, которые ты прикладывал раньше, они уже не нужны. И ты гораздо более спокойно выполняешь полеты, уже не с тем эмоциональным напряжением. Понятно, оно сохраняется, но не с тем эмоциональным напряжением, как раньше. Конечно, это счастье, радость, когда ты летишь. Все перед тобой. Особенно, когда у тебя получается. Когда ты выполнил полетное задание, ты не летишь обратно и не грызешь себя, что ракета мимо цели попала. Или на вираже высоту не выдержал, криво, косо и не попала…

— А вы не застали Харчевского?

— Достойнейший человек. Очень большой в авиационном плане. Очень много сделавший для военной авиации. Учитывая то время, когда он руководил Липецким центром. Это же всегда было местом, где теоретически и практически учили, где на новых самолетах отрабатывали методики пилотажа, методики боевого применения, которые потом шли в полки. На тех материалах, которые там были сделаны, учились. Поэтому, что делал Харчевский — это очень многое. По принципу: «Делай не как я сказал, а делай, как я». Поэтому в авиации командиры и начальники, которые выполняют полеты, показывают лейтенантам: вот так я умею, будешь слушаться и готовиться как надо, будешь уметь также. Это основной принцип учебы. Поэтому без этого никуда. Поэтому в авиации летают и полковники, и генералы. И главком летает, вернее, летал. И Зелин летал. И Бондарев. Все они выполняли полеты, все летали. Сейчас, правда, иное принято решение, но, значит, так надо.

— Но замы командующего должны летать… Вы в Бутурлиновке побывали… Как она вам?

— Борисоглебск мне больше нравится. А в Бутурлиновке, пока здесь аэродром реконструировали. Получалось приезжать домой только на выходных. С детьми реже виделись.

— В Сирии были…

— Несколько раз…

— Что Сирия вам дала для опыта?

— Любые боевые действия дадут опыт, который не даст ни один тренировочный полет. Там по-другому организована работа авиационной части. Группа, которая там есть, отличается от того, что происходит при подготовке и организации полетов здесь. Когда ты находишься рядом с другими авиационными представителями, то есть там в одной группе работают и истребители, и вертолеты, пэвэошники. Можно прикоснуться и к их работе, причем наличие зенитно-ракетных подразделений, ракетных…

(В книге «Герои Сирии. Символы российского мужества» описывалась служба летчиков на базе Хмеймим, где с ними выполняли задачи вертолетчики, морпехи, зенитчики.)

— Что удалось вам там почерпнуть?

Подполковник Криштоп:

— Это проверка, во-первых, готов ты или не готов. Практически-то понятно: ты летчик первого класса, а вот психологически готов? Практически работать на земле: понятно, там враги, и надо лететь, и наносить удар туда.

— Ты же выполняешь приказ.

— Выполнение приказа, но психологическая готовность к этому… Там же человек. Какой бы он ни был, но человек, и надо пройти и определиться: способен ты решать задачи…

17. Академия. Рыбак и охотник

— И вы поступили в Воронеже в академию профессора Жуковского и Гагарина…

— Да, я в ней учился. Поступал туда с Дальнего Востока.

— В академию отпускали легко? Ведь любой руководитель за тех, кто «везет», цепляется…

Максим Криштоп:

— Знаете, на момент поступления я относился к этому очень нейтрально. Допустим: нужно ли мне сейчас идти и учиться?

— Там же сроки: упустишь и не поступишь.

— А у меня был еще запас. Командир моей эскадрильи мне сказал: «Макс, будем поступать». Он тоже шел, и мне: «Тебе надо поступать». — «Я еще молодой, еще успею десять раз». Он старше меня, и с вершины своего опыта и мудрости, возможности видеть наперед он сказал: «Тебе надо поступать». — «Я понял. Буду поступать».

— Он уже отучился?

— Нет. Он поступал, и я. Он тоже был без академии. Была в Монино академия имени Гагарина, и она переведена в Воронеж, и там определенное время не было набора. Набор 2013 года был после достаточно большого перерыва. И он хотел поступать в академию и ждал, когда начнется набор. И это был первый год. Он и сказал: «Я буду поступать, и ты должен поступать». Я туда не рвался. И он принял командирское решение. Сказал: «Ты готов?» Я ответил: «Готов». Конкурс был. Сдали экзамены, физо, тестирование сдали и ждали зачисления. После вступительных испытаний мы вернулись в часть и в августе уехали в Воронеж учиться.

— Говорят, вы рыбак и охотник?

— Есть у меня такое увлечение. С малой родины. Меня на охоту брал дедушка, и дядя. Они были охотники и рыбаки и меня брали. У меня душа лежала к чему-то новому, а на природе всегда. Возьмет дед на рыбалку, я порыбачу с ним и пошел по берегам, по лесу полазить. На одном месте с горки съехать, что-нибудь такое. Работал инстинкт добывать что-то. Какой-то «трофей» поймать…

Мне знакомо было стремление сибиряков брать от природы ее плоды.

Криштоп:

— А когда на Дальний Восток приехали, там сам Бог велел. Рядом Амур, охота, рыбалка. Горные реки. Те, кто там уже жил, научили на горных реках ловить хариусов. Тайменя. Интересно. И охота, пожалуйста. На все, что летает, ходит, охотимся.

— И рыбалка, не как в Воронеже: пока доехал…

— Там быстрее и проще: рабочий день закончился, десять минут, и ты со спиннингом стоишь рыбачишь. Еще через час ты вернулся обратно, а у тебя полмешка щуки.

— Тут хоть одну бы поймать…

— Это примерно. Там все рядом и свободно. Не то, что пока доедешь на какой-нибудь платный пруд. Охрана. Там все это проще. Понятно, что мы уезжали и как минимум на день. Потому что это тайга. Это труднопроходимые места. И машина должна быть подготовленная. И всегда собирались компаниями — один никогда никто не ездит. Втроем, вчетвером. А на лодке гоняли и по протокам Амура. А пострелял, надо и сварить. А если поймал. Поэтому сели, накрыли. Поговорили…

— Поэтому для «выживания» (тренировка летчиков. — Примеч. авт.) вы были готовы…

— Наверно, да…

— А можете назвать того, кого считаете своим учителем как летчика?

— Много таких, о ком мог бы сказать. Но, наверное, первый мой командир эскадрильи, который в Хурбе был и учил меня летать на СУ-24, это Чепик Игорь Васильевич. Это первый мой камэска, подполковник. До сих пор мы и переписываемся. Он сильный летчик, сильный командир. И очень по-отечески относился к нам. С пониманием, по всем вопросам. Замечательный человек.

— Руки не выкручивал, искал подход…

— Да, да. Никаких маханий шашками и прочего…

18. Зам. командира полка

— И вот вы в 47-м бомбардировочном…

— Да, после академии.

— А трудно было в него попасть? — я спрашивал о многом, что уже слышал от жены Максима, но мне было интересно узнать ответ мужа.

Максим Сергеевич:

— Естественно трудно. Это же большой город…

— Вы уходили в академию командиром звена, а из академии?..

— И сюда командиром звена…

— А другие возможности?

— Да, было еще одно место, но так как я прислушиваюсь к мнению супруги, — снова смотрел на Наталию, — а она очень хотела, чтобы бы были где-то здесь, в теплых местах, а не где — 45 градусов…

— Как она мне сказала: щеки от холода лопались…

Максим:

— Она очень хотела. Сами понимаете, дети растут…

— И вот вы здесь… Как вам служилось?

— Нормально служилось. Но опять же нюанс. Новый самолет. Я летал на СУ-24. А тут самолет нового поколения СУ-34. Совсем другой самолет, хотя и решает те же самые задачи. Но совсем другой самолет, и опять переучивание в Липецке и потом опять освоение. Уже не лейтенантом, а в звании подполковника.

— Новая «лошадка»…

— Новые люди. Новый самолет. Новый полк. Новая земля. Но ничего, втянулся. Вработался. Слава богу, до сих пор служу.

— И стали заместителем командира полка?..

— Да.

— Не слабо…

— Тут абсолютно. Как говорят, каждый ест свою морковку. Но главное — работать в едином ключе. У каждого свои обязанности, свои направления.

— Росли: командир звена, командир эскадрильи… Что у вас изменилось?

— Командир звена занимается звеном и своими летчиками. Командир эскадрильи занимается летчиками, но у него появился и инженерно-технический персонал. В звене тоже, но не так все характерно. А когда командир эскадрильи становится заместителем командира полка, там уже от авиационных обязанностей немножко отодвигается. У него появляется такое направление деятельности, как, например, физподготовка…

— Тянуть новое дело…

Я знал, какой это проблемный вопрос для милиции, где служил замполитом роты, и тоже отвечал за физподготовку милиционеров.

Подполковник Криштоп

Криштоп:

— Еще там другие обязанности, с которыми летчик, который дорос до камэски, в принципе не сталкивался. Работа с новыми людьми. Работал ты в авиационном подразделении всю свою сознательную жизнь, дошел до командира эскадрильи, а тут перемещаешься в штаб. И с этими людьми надо тоже достичь взаимодействия. И общий язык найти. И начинаешь работать больше с вышестоящим штабом, понимаете. Там ты тоже должен найти общий язык. И оттуда приходят задачи. Отвечаешь за боевую подготовку и начинаешь плотно взаимодействовать с отделением боевой подготовки вышестоящего органа управления. С теми людьми тоже надо находить контакт, знакомиться, общаться, общий язык находить. Решать задачи, которыми тебя нагружают. Вроде как бы и в подчинении нет никого, а приходится с разными службами работать. И они, как правило, не летчики. Тоже свои проблемы…

— Понятно, всякое бывает. Мне про генерала Боташева рассказывали, как его пытались нагрузить, будем так говорить, «бумажными» делами, и он с этим как мог боролся.

— Да, сложно. Но сложнее всего командиру полка… Надо успевать и совмещать авиационную деятельность и должностные обязанности. Потому что в первую очередь тебя спросят за них. Ты должен все сделать, наладить…

— Вот именно наладить.

— Наладить и отработать свою работу. Также самому подготовиться к полетам, это не менее важно. А тот летчик, который не готовится к полетам, ему грош цена. И само собой ничего не делается, в авиации особенно.

— И тут нервы, напряг…

— Да. И если, допустим, у обычного летчика есть определенный распорядок дня, когда ему прийти на работу, когда пройти медосмотр, получить полетные указания и выполнять свои полеты, и он по этому распорядку может работать спокойно согласно наставлениям, то руководящему составу (кашель продолжал проявляться и не отпускал Криштопа), как правило, приходится сокращать предполетное время…

— Понятно, голова-то и о другом болит… У Иванова «ухо заболело», его заменить надо…

— Да. И поэтому руководящему составу до уровня командира и его заместителей приходится и прибывать раньше на службу, и уходить позже…

— Как говорят, генерал Боташев порой жил в кабинете…

— Да. Это при напряженном ритме. При частых летных сменах. Но это реалии, которые все понимают, я имею в виду вышестоящие командиры и начальники, но только понимают и всё… Задачи, которые сверх полетов должен решать авиационный командир, с них никто не снимает, и они стоят.

— Как хочешь, но решай… — я сам в этой шкуре подчиненного оказывался во время службы в милиции от райотдела до областного управления внутренних дел. — Для Боташева главное, чтобы полк был в боевой готовности…

— Понятно, это самое главное. Но охота же все решить. Сделать, чтобы везде было все красиво…

Подполковник не старался службу представить в розовом цвете. Видно было, как он за нее переживал, как когда-то — за звено, потом — за эскадрилью, а теперь — за ставший его частью полк.

19. Наступил 2022 год. Вторая половинка

— И вот 2022 год. Я ведь недалеко от аэродрома живу. Ровно в 6 утра 24 февраля загудело. Полк стал выполнять задачу. И вы тоже вылетали?

Видно было, как подполковник что-то проглотил в горле: год его испытаний, когда он был между жизнью и смертью, давал о себе знать.

Он выговорил:

— Да.

— Вы же заместитель командира полка. Вы по должности летали или вам, скажем, приходилось кого-то подменять?

Максим Криштоп:

— Я тоже должен выполнять полеты. Я же вам говорил: «Делай не как я сказал, а делай, как я». Потому что все участвуют.

— А то еще скажут: белая кость, а я…

— Скажут и будут правы. Поэтому, как можно решать задачи, которые решает весь авиационный коллектив…

— Вы член коллектива… В книге «Герои СВО. Символы российского мужества» писал про летчика Волынца, его отец, кстати, в Борисоглебске вас учил…

— А, да-да.

— Так однополчане Волынца рассказывали, как приходилось прорываться сквозь ПВО противника… Это никак не сравнить ни с Афганом, ни с Чечней, ни с Сирией…

Криштоп:

— Могу только сравнивать с Сирией. Совершенно все по-другому. Абсолютно. Столько разнообразного там применяется всего, очень много. Поэтому некорректно какие-то аналогии проводить. Совсем другая работа. Поэтому здесь все сложнее, труднее, тяжелее, — голос у Криштопа усилился, — на порядок. На порядок. Я думаю, это касается и военных наших, и — авиации.

— Летчик получил задание и летит туда. Он даже не на передок идет, а туда.

— Да.

— Внутри что-то преодолевается…

— Определяешь для себя: так надо. И по-другому никак. Если ты это не сделаешь, то кто будет делать. Также и в Сирии…

— А если кто-то «засопливит»…

— Если, грубо говоря, вешал нос, находили слова поговорить…

— Здесь, наверно, и сказывается, что вы — летчики, единый коллектив.

— Конечно, это очень важно. Без этого никуда.

— У вас это с училища — вы все вместе, в полку — в звене, в эскадрильи…

— Да. Для этого и есть офицерские собрания, поговорить, обсудить. Выслушать человека, узнать, что он думает, в голове что у него, поговорить, пообщаться, поддержать, очень важно. Конечно, быть в курсе его жизни, знать, как у него дела. Просто у человека как там, как что. Поддержка какая-то…

— Ну, извините, он говорит: «Я боюсь».

Криштоп:

— К каждому индивидуально. Кому, может, погрубее что-то сказать, кому-то, наоборот, помягче. Раз. Человек слетал. И все…

— Переборол…

— Да. И опять блеск в глазах у него… Важно все это отслеживать, смотреть. Видеть, в каком он тонусе. Очень важно.

И перед тем, как перейти к основному вопросу, я спросил:

— Вот, вы гарнизонную жизнь познали… А что для вас Наталия Александровна? — посмотрел на сидевшую рядом с ним жену.

Максим Криштоп:

— Половинка моя вторая. Без нее никуда. И уже столько времени прожили вместе, ее чувствуешь на расстоянии. Тем более сейчас (после года с лишним разлуки. — Примеч. авт.). Там каждый день вспоминал ее по несколько раз. А сейчас тем более ходим везде вместе. Без нее никуда. Только с ней. И мне спокойнее сейчас и легче, когда рядом. Мне повезло, что ее встретил. Элемент везения — вот такой момент, и нашел человека, с которым столько лет прожил и продолжаешь жить. Слава богу, что она у меня есть.

— Могу я тогда спросить: что такое офицерская жена?

— Офицерская жена — это женщина, которая готова к самопожертвованию. В первую очередь. Самопожертвованию, потому что без этого элемента в жизни офицера никуда не денешься. Вот такая… — на глаза навернулись слезы, но он быстро их вытер. — Что-то я расчувствовался… Это как бы не к лицу…

— Мы тоже порой плачем…

Криштоп:

— Эмоциональным стал…

— И как я понимаю, в бытовом плане на нее свалилось…

— Да…

— Им порой достается больше, чем мужикам…

— Мы же этого как бы не видим… Будто все само собой происходит… Все на ней… Я-то, грубо говоря, в казарме пожил, а она из семьи, от родителей и поехала со мной… В Хурбу.

Теперь у них за спиной было почти двадцать лет совместной жизни.

20. 6 марта 2022 года

— И вот 6 марта 2022 года. Вы полетели.

Криштоп:

— Я скажу так: я был не один. Летели мы со штурманом Артемом Нориным. И получилось так, что меня сбили…

— Может, что-то не так, что-то не сделали…

— Всегда говорят: знал бы прикуп, жил бы в Сочи. Все нюансы не учтешь. Даже если ты продумал от и до, это война, понимаете. Я никого не хочу винить, но, может, что-то следовало сделать не так, но…

— Кто знал, как надо…

Максим Криштоп:

— Все же учатся воевать. И они, и мы. Поэтому получилось, как получилось. Очень жалко, что погиб Артем (штурман. — Примеч. авт.), — подполковник глубоко вздыхал. — Очень жалко. Могу сказать что-то, о чем мы с вами разговариваем, заняло доли секунды. Буквально в доли секунды решилось то, что я живой и с вами разговариваю, а… Там вот так.

— Вы катапультировались… И дальше?

— Я приземлился, сбросил подвесную систему и побежал.

— Надо спрятаться?

— Нет, по мне вели огонь с земли.

— Вы были в их зоне видимости?

— Да, стреляли.

— Из чего?

— Из стрелкового оружия. И когда я приземлился, я отстегнул и побежал. По мне продолжали вести огонь.

— Это в поле?

— Окраина леса. В лесной массив забежал и пошел. Бежал, потом шел. Холодно. Пошел на север. В сторону государственной границы. Шел. И видите: опять череда — повезло — не повезло. Не повезло — сбили, повезло — живой остался. Повезло — ушел от тех, которые стреляли. Не повезло — что не ушел от других. Череда: везет не везет. До следующего дня бродил, но до своих не дошел.

— Вас сбили вечером?

— Да.

— Получается, ночью по лесу.

— Да, в лесу. Прошел определенное расстояние и на окраине населенного пункта меня взяли в плен. Мне переодеться не удалось. Они увидели, что я в форме. Остановили. Это было раннее утро. Спросили пароль. Спросили документы. У меня их нет. Повели меня к старшему. Старший не позволил им расстрелять меня.

— А был такой порыв?

— Да, высказывали желание неоднократно. Но старший не позволил это сделать. Передал меня дальше по инстанциям. И начались движения.

— Вам удалось позвонить домой?

— На другой день в определенном месте мне дали первый раз позвонить. Я позвонил, сказал, что живой. В плену, — глубоко вздохнул и произнес: — Чувствую себя нормально. Я звонил с их телефона. Поговорили, и дальше начались допросы, допросы.

— В Интернете написано, что они подбрасывают в камеру с пленными пистолет с одним патроном, чтобы кто-нибудь застрелится (патрон был без пороха) и игра в «убей друга — мы тебя отпустим». С вами было такое?

— В таком виде со мной не было. Но пистолетом били в лицо и говорили: «Возьми, застрелись». Мы (пленные. — Примеч. авт.) лежали. Нас избивали и били пистолетом.

Но эта для кого-то безобидная игра с подкидыванием пистолета не удивляла. Нацисты «прославились» изощренными издевательствами и пытками. Одна «библиотека» в аэропорту Мариуполя чего стоила.

— Вы в плену… Вас куда-нибудь возили?

— Я проехал по всей Украине. Возили в разные места. Вы же понимаете, они проводили допросы. Потом были попытки обменов. Но они не состоялись. Не смогли договориться раз, два. Поэтому история очень…

— Тяжелая.

— Это так не просто на самом деле. Это так не просто и так сложно вернуть человека, причем разных категорий. А с офицерами там еще более сложно. У кого-то быстро это проходит, у некоторых раз и поехали на обмен. Некоторые ждут. Долго ждут.

— Вы находились один в камере? В «спортзале», как его называют?

— В некоторых местах с кем-то, два месяца я сидел вообще в одиночке. Но, как правило, с офицерами. Лейтенантами. А в одном месте в пятнадцатиместной камере сидели тридцать восемь человек. Там я увидел все категории пленных. Со всеми пришлось столкнуться. С разными условиями. И в плане количества людей, которые сидят, в плане питания. Питание в учреждениях трехразовое. Понятно, что однообразная пища, тюремная. Каша, баланда, хлеб дают. А были места, где ел два раза. Были, где один раз. Вначале. Поэтому в учреждениях…

Я не стал спрашивать про то, что уже слышал от Наталии Александровны.

— Вот вас пистолетом. А других избивали?

— Конечно, избивают всех пленных. Особенно поначалу. Я знаю место, где человека забили до смерти. Но, естественно, самый большой риск насилий в первое время, когда находишься далеко… А когда тебя повезли в какое-нибудь СИЗО, там уже, да, там шансы на выживание в плену значительно вырастают. А первое время там, конечно… Это же передний край, война. А люди там всякие. Но это сначала. Потом, когда в изоляторах оказался, там меньше. В одном месте мне сотрудник изолятора сказал: «Тебя здесь не тронут… Я им (тем, кто мстить хочет) сказал: их не трогать! Если вымещать ненависть хотите, езжайте на передовую». Поэтому, вот так вот.

— А вот вас избивали. Что они от вас хотели?

— Избивали, когда наши налеты были. Начинают бить летчика. Могли просто, потому что «я так хочу». Много, много я переживал этих острых моментов…

21. Пресс-конференция. Попытка уйти

— А вот была пресс-конференция. Есть видео, вы там говорите…

Максим Криштоп:

— Там долго над нами издевались. По нужным местам били. По ребрам, по ногам, по голове… По руке… По ожогу. Надевали на голову пакет и душили. И грозились горло перерезать. Ну, глаза завязаны, а острие чувствуешь. Ну, думаешь, все… И перед этой пресс-конференцией это со мной проделали. Сказали: «Будет пресс-конференция». Обозначили то, что я должен сказать. Сказали все это выучить. За тобой все равно подсматривали и сказали: «Вздумаешь что сказать от себя, до утра не доживешь». Перед этой пресс-конференцией — вопрос жизни и смерти, — произнес и громко повторил: — Вопрос жизни и смерти. Поэтому вот так вот. Поэтому за то, что я там наговорил, что пришлось сказать, я до сих пор себя сильно виню, понимаете. Виню…

— Когда паяльник в одно место вставят, и не такое произнесешь, — вырвалось из меня.

Криштоп на пресс-конференции

Криштоп:

— Информационная борьба…

Я бы особо не винил подполковника, который оказался в такой ситуации. Он еще мог принести пользу как в жизни, так в авиации, и он боролся за сохранение своей жизни.

— Вы сказали про ожог…

— При катапультировании. Самолет же горел.

— Там, говорят, две ракеты было.

Криштоп:

— Как минимум, две. Я видел как минимум две, и самолет загорелся. Сначала загорелся сверху, потом пламя здесь было, — показал рукой рядом с собой. — Ну, после катапультирования посмотрел, думал, они попали в меня. Кожа на ноге слезла. Слава богу, кость цела. А то вообще никуда не убегу.

— Вы оторвались от первых стрелявших в вас…

— Убежал. Повезло.

— А насчет эвакуации?

— Вы знаете, я рацию не включал. А то открытая частота, и сразу пеленгуется и местоположение определяется. Я принял такое решение. Связь не работала, позвонить не мог, принял решение, что пойду. Дойду до своих. Поэтому в этом плане я даже не делал попыток.

— С другой стороны, только началась операция, еще вообще ничего не понятно. Вот когда устаканилось малость, тогда и эвакуация… Каштанов, который выходил с Коптиловым (самолет с летчиком Каштановым и штурманом Коптиловым был сбит, и они выходили из окружения. — Примеч. авт.), говорил, что они очень хотели пить.

Криштоп:

— Да. У меня оторвало флягу, и очень хотелось пить. Просто сил уже не было, зашел в одно место, взял штаны. У меня же обгорели, разорваны были. Взял водички попить, яблочко. Какую-то мелочь. Попил и пошел дальше. Там было оставлено помещение, но вот эти вещи я взял.

— Штаны. А сверху-то роба летчика.

— Да. Потому что после всего адреналина, беготни по лесу, снег я не стал жевать.

— И если прикинуть, сколько прошли километров?

— Где-то десять.

— Оторвались… Вам, наверно, помогло, что вы и рыбак, и охотник…

— Конечно. Я сначала по дорожке бежал, чтобы следов не оставлять. Потом прыгнул с нее, как зайцы следы запутывают. Старался направление менять. Еще большой участок прошел по дороге, чтобы следов не было. Я конечно хотел найти место, чтобы перекантоваться. Чтобы хотя бы не на снегу или под деревом. Пытался найти, но мне не повезло. А может, наоборот, повезло.

— Замерз бы…

— Поэтому вот такая лотерея.

22. Ждать и верить

— Я понял, что процесс обмена был очень медленный и мучительный. Но в Интернете стоит, что у вас было следствие и был суд.

— Да.

— Раз следствие, суд, у вас был адвокат?

— Да. Украинский.

— Какие советы?

— Он всегда спрашивал про само содержание.

— Били, не били…

— Да.

Мы говорили. Я не стал уточнять детали, о которых мне говорила Наталия Александровна: у них разговор с мужем мог быть подробнее и откровеннее. Ни о проблемах на службе, ни о микроавтобусе, в котором Максим нашел топор, ни про сам топор… Итак, картина становилась понятной.

Криштоп рассказал, как вел себя на следствии, что выполнял приказ, вину признал. Был суд в Харькове. Заседания три в закрытом режиме. Первое заседание по видеосвязи. Судила женщина-судья. У него даже мысли не возникло сравнить ее со своей матерью. А следователь и прокурор говорили, что суд может не успеть состояться, их уже обменяют. Тогда осудят потом, заочно.

Максим Криштоп:

— Нас повезли на обмен троих. Вот подошел автобус, двоих забрали и увезли, потом вижу, автобус с вэсэушниками. Понял: состоялся обмен. А меня никуда. Сижу думаю: снова сорвалось. Но потом меня повезли. Вот в автобус зашли трое. И один из них мне жмет руку: «Максим, ты дома…» И я понял, наши. Они нас встретили, переодели. Они помогали. И до сих пор помогают. На таком уровне встреча. Депутат чеченец Саралиев Шамсаил Юнусович. Генерал Максимцев Александр Анатольевич. Он, кстати, меня принимал в Хурбе, куда я лейтенантом приехал. А было еще много людей, и всем им огромное спасибо. Мы так им благодарны. Помогал еще военный корреспондент Поддубный.

Обмен пленными

— Ваши планы?

— Служить…

— Вы прошли такое, что трудно передать. Ваш опыт важен не только для вас, но и для всех нас. Скажите, что для вас эта история?

— Это страшное испытание. Понимаете, там любой человек находится в состоянии неизвестности и безысходности. Понимаете, вот это самое страшное — неизвестность. Не понятно, что будет через день, через час, через неделю. Человек находится в таком состоянии, что… Особенно поначалу. Я не назову это паникой. Но именно безысходность и безнадега. И человеку очень важно это пережить, перебороть. Конечно же, не впадать в отчаяние. Самое страшное время ты пережил. А потом у человека все начинает более-менее устаканиваться. Ты в камере, где, грубо говоря, какими-то элементами быта обросли: кубики слепили из хлеба, карты нарисовали, да. Кипятильник появился. Такие моменты, нюансы, которые упрощают, и человек начинает ждать. Вот это рутинное состояние ожидания обмена. Тоже очень легко себя загнать в психологическую яму. «А меня не меняют», «А почему меня не меняют?», «Почему по радио или по телевизору, где есть. Посмотрели по телевизору: раз, очередной обмен. Раз — очередной». А тебя нет. «То есть я никому не нужен». И человек может перестать следить за собой. Сидеть тупо смотреть в одну точку. Может начать психовать. Может сорваться. Тоже такие моменты. Вот этот момент пережить тоже надо. Очень помогают книги. Они дают вам литературу читать. Очень сильно помогают книги. Если, допустим, нет телевизора, да даже если он есть, не будешь же его все время смотреть, очень сильно помогают книги. Я в одиночке сидел вначале без книг. Поэтому чтение книг выручает. Если сидишь не один и попались адекватные люди. У каждого своя жизнь. Каждый про свою жизнь рассказывает, делится. Смотрят друг за другом, чтобы не дай бог с собой что-нибудь… Попыток покончить с собой, что-то еще сделать. Вот так. Помогают сигареты снять психологическое напряжение. Помогают. Понятно, что это вред для здоровья. Но это выручает…

Тут впервые вмешалась Наталия Александровна:

— Стал курить, а раньше нет…

Максим Сергеевич:

— Но и только держаться, только ждать и верить, что тебя ждут многие люди. А там говорили: у меня никого нет. Меня никто не ждет. Понимаете, он сидит и говорит: а, сейчас… И к процессу обмена относится как бы: ну, да. Через неделю будет хорошо. Через месяц будет, ну, тоже пойдет. То есть такого нет, как семья. Я ждал очень сильно. Ждал и верил, а некоторые люди сидят… У каждого свой характер. Своя психология. Поэтому важно следить друг за другом. Чтобы человек эмоционально не выгорел. Психологически. Поддерживать друг друга. По возможности…

— А вот мы знаем, что вашей жене выпало. Ей названивали оттуда. Она вела себя как подобает. Можно было послать, а она их.

Максим:

— Она мне немножко рассказала.

— Она их за нос водила.

Наталия Александровна:

— Обещала, что с плакатами…

Тем самым мужа как бы страховала, чтобы ему меньше там досталось.

Максим Криштоп засмеялся:

— В этом плане, да…

Я:

— А потом документы прислать обещала…

Максим:

— Да, да. Эти моменты были, конечно. Когда начинают твоих родных и близких трогать. Но что это такое? Они в чем виноваты? Вот это они недопонимают. Что такое воинский долг. Что если офицер. «А почему ты выполнял приказ? У нас бы такой приказ не выполнялся».

И это у нацистов, которые мирных граждан убивают с 2014 года!

Криштоп:

— Я вот думаю про себя: ну как вы рассуждаете? Не поспоришь. Не начнешь там что-то объяснять. «Зачем ты выполнял приказ?» На фоне этого соответственно понятия воинского долга, воинской дисциплины, круга мировоззрения почему-то нет. Поэтому идет такое, что звонят женам, детям…

— Одноклассникам ваших сыновей…

— Да. Поэтому… Я военный, я попал в плен. Ну, застрели меня. Ты меня взял в плен, застрели. А когда начинается… Если у тебя такая ненависть. Когда начинают вот так дергать. Когда я был в одном месте, там мне один человек сказал: «Здесь тебя никто не тронет. Я, — говорит. — Своим сказал: «У кого есть какая-то ненависть, берите автомат и идите на передний край и там свою ненависть доказывайте». Вот такое он сказал. Вот я бы сейчас, сколько я там пережил, перенес, сейчас бы стал звонить по телефону кому. Родным и близким украинцев…

— Грозить…

— Да у меня в жизни такой и мысли не было. А у них этого понимания нет.

— А с вами обменяли Косика. Зам. комполка. Он в здравии?

— В здравии.

— Он в Курске?

— Он еще не доехал.

В заключение я:

— В вашей истории собралось многое. И на то, как вы себя повели, повлияло многое. И то, что выросли на Енисее, и мама-судья, которая приучала вас к справедливости, и товарищи в училище, в вашем звене в Хурбе, и то, что в академию — это тоже на благо армии, и мечта стать генералом, — вспомнил слова жены, на что Максим засмеялся.

Я продолжил:

— Это правильно! Вы же не ради погон, а ради Отечества… Что служили зам. комполка: это такой напряг… А какие просторы ваши родные — от Енисея до Амура, и от Амура до Дона — это все ваше… И, наверно, поэтому вы осилили… Не сломались… Вы ждали, верили, что вас вызволят… И вызволили…

Вспомнил, как 6 марта 2023 года он позвонил Наталии Александровне, а она «вся на иголках». И дождалась обмена.

— И сказала про три шестерки в вашей судьбе. Как вы говорили: «Я 6 марта был сбит, 6 мая обменян, и летел на борту 06…»

Криштоп:

— И был шестой вылет… Четыре шестерки…

Вот какие закономерности волей-неволей подмечал Максим Сергеевич, и его в этом упрекнуть нельзя. Он год провел во вражеском застенке и теперь имел право на любое восприятие.

Провожая подполковника, я невольно думал: «А чем не генерал?.. Ведь он прошел огни и воды…»

13 июня 2023 года

Вагнеровец Николай