Четыре демона метались вдоль завесы, но нигде не могли найти бреши, а к Золотому кургану они приближаться не рисковали. Вся насыпь и каменная стена излучали теперь золотистый свет, сливавшийся с рвущимся в небо пламенем священного костра. Суровы и сосредоточены были лица Вышаты и Мгера. Ардагаст знал от своего воспитателя: сила волхва не столько в словах, которые он произносит вслух или мысленно, сколько в мощи его духа. Сумей найти волшебную силу в себе или вокруг себя — в свете солнца или звезд, в блеске молнии, в воде родника. Сумей сосредоточить ее и направить на доброе дело. И знай, что другой такую же самую силу может обратить во зло. А тогда — воля против воли, вера против веры, чары против чар. Внезапно ангел в струящейся одежде понесся прямо на защитников кургана. Даже во время схватки с демонами Ардагаст не испытывал такого леденящего, сковывающего душу страха. У крылатого существа не было ни когтей, ни клыков, ни могучих мышц, ни адского меча. Не было даже ярости на холодном, бесстрастном лице. Были лишь глаза — немигающие, неподвижные, как у мертвеца, но вовсе не безразличные к делам живых. Две проруби, две черные воронки, вытягивающие из человека все: силу, мужество, волю к жизни, саму способность двигаться, сопротивляться. Не было сил даже опустить веки, чтобы не видеть этих огромных, всепроникающих глаз. Словно пытаясь ослабить петлю невидимого аркана, мальчик поднял руку к горлу и коснулся золотого оберега. «Не возьмешь, нежить!»
Золотой луч ударил из оберега прямо в лицо призраку. Перед мертвыми глазами завертелось сияющее колесо с гонящимися друг за другом грифоньими головами. Враз лишившись своего мертвящего величия, ангел прикрыл глаза рукой и с полным досады криком отлетел прочь. Инисмей и Рес смотрели на росича с восхищением. Оба мага переглянулись с довольными улыбками. А росич и алан, не сговариваясь, с непочтительным смехом скрутили вслед грозному духу кукиши, словно болотному черту или подземному бесу-далимону.
На Черном кургане стояли те, кто не прощал насмешек над собой. И ответ не заставил себя ждать. Синее пламя, черный дым взметнулись к самой вершине насыпи, и оттуда начала вырастать громадная черная колонна, окруженная синеватым сиянием. Вот уже из колонны выросли могучие руки, три головы, над плечами раскинулись огромные перепончатые крылья. Огнем вспыхнули три пары глаз, три пасти.
— Они вызвали Владыку Тьмы. Думают, что в такую ночь тьма всесильна. А мы покажем им, что есть свет и во тьме. Правда, мальчики? — задорно обратился к царевичам Мгер. — Мало им нашего костра — увидят ту, чья сила в нем. Вышата, вызывай, я подержу завесу! Вызывай на самом древнем языке, какой знаешь!
Воздев руки, волхв заговорил по-скифски:
— Зову тебя, о Табити, царица скифов! Зову тебя, которая есть Огонь и Свет! Ты — в солнце, луне и звездах, в пламени степного пожара, и в очаге самой бедной землянки и юрты, и в царском священном золоте, и в душах добрых людей! Соединяющая три мира, явись в наш мир, не дай Тьме завладеть им! Останови Разрушителя и его рабов! Зову тебя, о Табити!
Рескупорид с трудом поднялся на колени и простер руки к огню:
— Зову тебя, о Гестия!
— Зову тебя, о Ацырухс, Святой Свет!
— Зову тебя, о Морана, Золотая Царевна!
Алан и росич протянули руки к пламени, и пальцы трех царевичей почти коснулись друг друга. Священное пламя колебалось совсем близко, но не обжигало, и они не отдергивали рук.
А из трех пастей черного великана уже вырывались синие молнии и били в золотистую преграду, и она трепетала под их ударами. Но тут в огне костра проступила фигура женщины удивительной красоты, с золотыми волосами, в красном платье с золотым пояском. Все пятеро воздели к ней руки, и она ответила приветливой улыбкой. А потом вышла из костра, повернулась с грозно поднятыми руками лицом к Черному кургану и вдруг стала в три раза выше ростом. Из ее плеч выросли две переливающиеся золотой чешуей змеи с рогатыми львиными головами и зубчатыми гребнями на спинах. Рядом с ними взметнулись золотые орлиные крылья. Из-под платья выползли и потянулись вверх еще две змеи с головами грифонов и две — с утиными головами, а из-за пояса — две обычные змеи.
Из глаз и пастей Трехликого вырвались синие молнии и ударили в сторону богини. Но навстречу им с ее рук и из восьми пастей ее зверей ударили другие молнии — золотые, ярко сияющие. Золотые молнии сталкивались с синими, словно мечи или копья в бою, сливались в ослепительных вспышках и разом гасли. Несмолкающий грохот стоял над равниной, но ни капли дождя не падало. Горожане в Пантикапее и крестьяне-греки на равнине в испуге приглядывались к вспышкам над курганами и валом, прислушивались к грому и гадали: боги или демоны сражаются над этими неведомо кем возведенными насыпями?
Вдруг защитники Золотого кургана ясно услышали негромкий женский голос:
— Ардагаст и Мгер, воины Солнца! Инисмей, воин Грома! Скачите к Черному кургану, поразите колдунов и их пса! Моя сила будет с вами! Помните: не бойтесь мороков, не верьте морокам. Кто испугается — погибнет!
В ушах или в самих душах их звучал этот голос, заглушить который не могли раскаты грома?
Они сбежали с насыпи, вскочили на коней, и древний вал расступился перед ними. Мгер скакал посередине, высоко поднимая меч, на клинке которого золотым огнем светились руны и знаки Солнца. Мальчики мчались рядом, крепко сжимая акинаки. Вышата глядел им вслед с надеждой, а лежавший у костра Рес — с завистью. В такую ночь не совершить ничего, достойного царя, и все из-за бледнорожего пьяницы-демона!
Ветер рвал с троих всадников башлыки, взъерошивал волосы и конские гривы. Синие молнии били в землю совсем рядом. Неожиданно слева подскакал еще один всадник — бородатый скиф в роскошной одежде. Золотые бляшки усыпали его кафтан и башлык, золотом сияли ножны меча и налучье, на шее блестела массивная золотая гривна с фигурками всадников на концах. Он протянул Инисмею свой меч и крикнул голосом, заглушавшим громовые раскаты:
— Держи, сармат! Посмотрим, какой из тебя воин Грома.
«Грозовой меч царя Фарнаха, отца Агара», — догадался Инисмей. На золотых ножнах красовалась голова вепря — знак Ортагна. Аорс крепко сжал золотую рукоять, и клинок вспыхнул грозным темно-синим пламенем.
Троим повезло: четыре крылатых демона все еще атаковали золотистую завесу и не обратили на них внимания. Некроманты же поначалу лишь посмеивались, глядя на варваров, решившихся бросаться с мечами на них, великих чародеев. И прибегли к защитным чарам лишь тогда, когда воины оказались у самого подножия кургана.
На пути у всадников вдруг встал темный туман, из которого навстречу им рвались какие-то щупальца, когтистые лапы, усаженные острыми зубами пасти, «Морок», — догадался росич.
— Михр! — выкрикнул армянин.
— Мара! — откликнулись оба юных сармата.
Взмахнув клинками, они бросились в самую гущу чудовищ, и призрачные твари вмиг рассеялись. С удивлением Ардагаст заметил, что его акинак — самый обычный, венедским кузнецом скованный, — горит теперь таким же золотистым светом, как рунный меч Мгера.
Росич погнал коня к каменной опорной стене кургана и вдруг увидел, как навстречу ему ползет гигантская змея. Ее разинутая пасть, полыхавшая белым пламенем, могла поглотить всадника с конем, клыки в два локтя длиной источали зеленый яд. Но золотой луч Огнеславова оберега ударил в пасть чудовища, и мальчик внезапно разглядел за белым пламенем темную фигуру, неясную, но вполне человеческую. Помянув Даждьбога, Ардагаст ринулся прямо в огненную пасть, и конь ему подчинился — на животное, посвященное светлым богам, морок не действовал. Росич сделал акинаком резкий выпад вперед. Змея враз исчезла, и Ардагаст увидел, что его клинок по рукоять вошел в грудь Захарии, одетого в черный, расшитый колдовскими знаками хитон.
— Будь проклят, гой, варвар, — прохрипел самаритянин. — Вечно служи варварским царям и ради них совершай свои подвиги, ибо твое племя предназначено для рабства. А тайное знание, добытое мною, пусть будет бичом твоего рода. Проклинаю тебя и твоих потомков именем семи владык этого мира: Люцифера, Намброта… О-о-о!!!
Некромант дико завопил, как будто огонь сжигал его изнутри. И впрямь, из его рта и внезапно появившихся на теле ран повалил дым, задымилась и черная одежда. Росич с отвращением вырвал клинок из раны, и к ногам его коня упал обгорелый труп, на скрюченных пальцах которого россыпью огоньков горели семь перстней с самоцветами.
А перед Инисмеем предстал одноглазый великан-вайюг почти в два человеческих роста, с дубиной в руке. И эта громадная дубина, способная с одного удара обратить человека в кровавое месиво, взметнулась над головой алана. Но сын Фарзоя подставил грозовой меч, и дубина… исчезла, без звука и следа. Огромный, с человеческую голову, кулак устремился прямо в лицо царевичу, но тот чуть отклонился, ударил врага мечом по запястью, и кулак… тоже исчез. Снова морок! Инисмей принялся обрушивать на врага удар за ударом, пока не разметал все исполинское призрачное тело. И тогда увидел на земле обугленный труп. Сквозь почерневшую плоть проглядывали белые кости, и череп скалил зубы в жутком веселье: вот заставил глупого варвара воевать с тенью.
Черный пес с огненными глазами и пылающей пастью не умел морочить. Он привык одолевать людей силой, быстротой и хваткой стальных челюстей. А еще — силой страха, что могла сделать бесполезными самые могучие мышцы и самый лучший меч, даже волшебный. Черной молнией Орф метнулся со склона вниз, на седеющего орлиноносого бородача с сияющим рунами и знаками клинком. Пес рассчитывал вцепиться в запястье и вмиг переломать его зубами и пережечь огненным дыханием. Но опытная рука воина Солнца, имевшего дело и не с такими тварями, нанесла удар навстречу, и страшные челюсти сомкнулись на клинке. Со злобным рычанием пес стиснул зубы. Два пламени — белое и золотое — боролись сейчас в его пасти. Заговоренная сталь начала подаваться…
И тут другой клинок — синий, пылающий, как молния, — обрушился на пса. Вспышка, грохот — и половина черного тела упала наземь, а другая осталась висеть на рунном мече, намертво впившись в него зубами. Инисмей ударил еще раз, и череп собаки разлетелся на две обугленные половинки. Мгер покачал головой, гладя на отметины, оставшиеся на рунном клинке. Князю-оружейнику предстояла теперь работа, и непростая.