Молодые дружинники, уминая жирные шашлыки, с усмешкой посматривали на бритоголового индийца, который, согласно заветам Будды, ограничивался лепешками и молоком. Его спутник, грек, наоборот, не пренебрегал дичью: это же не мясо священных коров, а сам он кшатрий, а не аскет-саньясин, чтобы слишком усердно соблюдать правило ахимсы — неубиения живых существ.
— Ну что, правда ли, будто мы, степняки, в городах изнеживаемся и сохраняем лишь привычку к обжорству и пьянству? — с улыбкой спросил джабгу кушан.
— О нет, свидетель Кришна, ты — великий охотник и славный воин! — восторженно произнес Гелиодор. — Но, говорят, настоящий скиф ради знатной добычи не побоится сразиться не только со зверями и людьми, но и с демонами… Слышал ли ты о Долине Дэвов?
— Горцы о ней говорят всякое, но никто там не бывал, хотя трусов среди них нет.
— Я тоже там не был, но древнее знание открыло мне то, чего невежественные горцы не могут знать. Слушайте же! — Спокойно-любезный голос Нагапутры стал вдруг твердым. — Тысячи лет назад народ мелуххов был могущественен и богат, ибо следовал наставлениям мудрых жрецов, учивших о тщете всего земного. На берегах Инда стояли великие города, чьи имена ныне забыты. Дикие и буйные арьи ступали на их улицы только в рабских оковах. Но постепенно добродетель стала угасать в великом народе. Знать погрязла в чувственных наслаждениях, а тупая чернь умела лишь роптать на высших, в особенности на жрецов, мудрость которых была неспособна постичь и потому считала их бездельниками и злыми колдунами. — Он бросил пристальный взгляд на Куджулу. — Наконец гнев богов постиг развращенный народ. Невиданное наводнение опустошило города и погубило урожай. Инд изменил русло, и многие каналы пересохли. Начался голод. Царь сурово взыскивал подати зерном, чтобы прокормить уцелевших горожан. Но крестьяне вместо покаяния и смирения преисполнились мятежным духом. «Пусть пропадут жрецы с их суемудрием, неспособным отвратить гнев богов! Хватит кормить жирных вельмож и их прожорливую челядь!» — кричали они. Царское войско легко рассеяло скопища бунтовщиков. И тогда эти презренные трусы и рабы плоти призвали на помощь варваров. Лавиной обрушились с гор разбойные племена брагуи, следом устремились арьи на своих колесницах. Город за городом обращался в руины. Не споры мудрецов — пьяные гимны кровожадным богам оглашали теперь разоренные храмы и разрушенные дворцы.
Наконец пала столица. Царь со жрецами и остатком войска скрылся в северных горах. Арьи преследовали их, как стая волков, пока не загнали в глубокую долину, стены которой были изрыты множеством пещер. Царь, укрывшись в пещере, наблюдал за боем внизу. Сверкали молниями бронзовые топоры, тучи стрел сеяли смерть. Слоны топтали колесницы, но и сами гибли от метких ударов копий. Когда пал последний слон и арьи прижали уцелевших мелуххов к стене под самой пещерой, царь упрекнул жрецов: «К чему ваша мудрость, если она не может спасти от варваров даже эту долину, последний остаток царства, что кормило вас?» — «Не сожалей о ничтожном земном царстве, — ответил верховный жрец. — Иди вместе с нами, стань бездомным саньясином, и ты обретешь великое царство духа». — «Как я могу бросить своих воинов? Моя дхарма, священный долг — защищать царство. Неужели ваши молитвы и обряды бессильны дать мне хоть эту победу? Призовите на помощь страшных богов, принесите любую жертву! Или все, что вы говорите о могуществе богов, — обман?»
Тогда жрецы воззвали к Великому Богу, Разрушителю Мира, и принесли ему в жертву трех пленных арьев. И свершилось великое чудо: воины мелуххов обратились в чудовищных могучих ракшасов, которые сокрушили и истребили войско арьев. Слушая хруст костей врагов, пожираемых демонами, царь ужаснулся и сказал: «Воистину, моя дхарма исполнена до конца, ибо некем мне больше править». Утративший привязанность к жизни, ушел он в глубь пещеры, воссел на трон и умер в одиночестве среди сундуков с сокровищами. Жрецы же перед уходом наложили на этот царский клад заклятие: овладеть кладом сможет лишь тот, кто будет достоин возродить великое царство — от Окса [19] до Гифаса.
Долину же эту с тех пор индийцы зовут Долиной Ракшасов, а горцы — Долиной Дэвов, ибо там живут лишь эти многоименные злые демоны… если, конечно, еще живут, — хитровато усмехнулся бхикшу. — Во всяком случае страх перед ними охраняет долину, а значит — и клад великого царя. Не тебя ли он ждет, о джабгу кушан?
Лицо Куджулы оставалось насмешливым, словно у грека, читающего занятный миф, но глаза уже разгорались, как у кочевника, заметившего добычу среди бескрайней степи. И тот же огонь пылал в устремившихся на предводителя взглядах молодых дружинников. Чаганианский джабгу прищурился и медленно разгладил редкую седую бородку.
— Клянусь Михром, овладевший Царским Кладом докажет не только свою отвагу. Все пять племен тохар увидят за его плечами сияние фарна — царской благодати!
Рука Куджулы сжала рукоять меча.
— Значит, охота продолжается. Царская охота! Со мной поедут только дружинники. Слуги пусть везут добычу в Капису. Мои почтенные гости, надеюсь, тоже не боятся прогулки к дэвам?
Индиец и грек дружно кивнули. Чаганианец, поймав умоляющий взгляд Ларишки, с довольной улыбкой сказал:
— Я уже стар для таких прогулок, но у моей дочери сердце истинной степнячки. Она не уступит в мужестве сарматкам, что выходят замуж только после первого убитого врага.
— Позволь и мне, отец, ехать с тобой, — произнес как-то застенчиво Вима.
— Тебе, наследник, стоило бы посидеть в Каписе — над бумагами. Но, — он подмигнул сыну, совсем вогнав его в краску, — разве можно мужчине отставать от такой отважной воительницы? А ты, Ардагаст, — обратился джабгу к стройному золотоволосому дружиннику, — скачи в Беграм и возьми в сокровищнице старинный меч с бронзовой рукоятью. Догонишь нас за перевалом Чамар.
Крупный волк мчался по склону долины за горной козой. Его шерсть была черная, как грозовая туча. Ее — нежно-золотистая, как лучи утреннего солнца. Коза пыталась затеряться среди высоких трав и колючего кустарника, но волк ни разу не сбивался со следа. Все выше забиралась она, все уже и круче становилась тропа, но хищник не знал усталости. Исчезла тропа — и он стал перепрыгивать вслед за козой с утеса на утес. Одним прыжком преодолела она глубокую расщелину. Лавина мелких камней из-под ее копыт чуть было не смела прыгнувшего следом волка, но тот успел вскочить на большой камень. Коза подбежала к краю скалы… Отвесная стена уходила вниз на сотни человеческих ростов. Беглянка быстро повернула назад, пытаясь проскользнуть мимо волка, но тот мощным броском повалил ее, прижал сильными передними лапами, с торжествующим рычанием оскалил клыки… И вдруг лапы превратились в человеческие руки, волчья морда — в худое чернобородое лицо, а черная шкура оказалась на плечах человека поверх сарматского кафтана. Рычание перешло в довольный беспощадный смех. А вместо козы под его руками лежала девушка в легком зеленом платье, с прекрасными золотистыми волосами.
— Зачем ты преследуешь меня — от берегов Днепра до этих гор?
— Чтобы ты, вила Злата, знала: я настигну тебя всюду, во всех трех мирах. Моя волшебная сила прибывает от тебя, но я сильнее, я, Сауархаг, Черный Волк! А кроме того, — он властно обнял ее и прижал к себе, — я ведь люблю тебя…
— Врешь ты все, — слабо улыбнулась она, понемногу уступая ему, — никого ты не любишь и не жалеешь. Даже своего племянника. Просто тебе нужен его амулет.
— Вот ты и поможешь мне добыть его, — произнес, Сауархаг тоном, не признающим возражений, и жадно припал к губам Златы.
Наезженной тропой поднимался из Панджшера к перевалу Чамар всадник, одетый по-сарматски: синий шерстяной кафтан, такие же штаны, короткий красный плащ, мягкие сафьяновые сапожки. Золотистые волосы достигали плеч. Тонкие усы, закрученные на концах, змеились над верхней губой. Голубые глаза осмотрели на мир смело и беззаботно. Слева у пояса висел длинный меч в красных ножнах, расписанных черными головами грифонов. К правому бедру был пристегнут акинак. Еще один меч — с бронзовой рукоятью, в потемневших ножнах — был приторочен к седлу. Породистого рыжего коня вместо чепрака покрывала тигровая шкура.
Ласковый женский голос заставил всадника обернуться.
— Витязь Ардагаст! Зачем так спешишь? Джабгу и его люди еще на гребне перевала.
На развилке старой чинары сидела девушка редкой красоты, с распущенными золотистыми волосами. Легкое зеленое платье сливалось с листвой.
— Кто ты, прекрасная, будто пери?
— Я и есть пери. Мое имя Зарина — «золотая». Разве ты не хочешь отдохнуть? Ведь целый день скакал. Пойдем со мной! Здесь есть озеро — будто хрустальная чаша. А вокруг такие шелковистые травы — приляжешь, не захочешь и рая…
— «Мягко стелешь, да жестко спать», — говорят в моем племени.
— Ты что, веришь тому, что на нас наговаривают, эти занудливые жрецы огня? — Она звонко расхохоталась. — Да они злятся, что мы их не любим. Ведь хорошим волшебником может быть лишь тот, кого любит пери.
— Я воин, а не колдун.
— А воинам и охотникам мы даем большую удачу.
— Такую, как могучему Кересаспе, победителю чудовищ, которого усыпила пери Хнантаити?
— Кересаспа проснется перед концом света, чтобы победить трехглавого царя-дракона Ажидахаку. Вдруг и тебе предназначен великий подвиг, а? Неужели ты боишься заснуть рядом со мной?
— Ты соблазнила бы меня, пери, если бы я не знал девушку, с которой не сравнится ни одна из твоих сестер.
— Вот как! И кто же она?
— Не скажу! — лукаво подмигнул юноша. — Чтобы вы ее в пропасть не столкнули.
— Думаешь, я тебя ревную? А хочешь, я вам обоим помогать буду? Никакая нечисть в горах вас не тронет. А ты мне за это — амулет, что у тебя на шее.
— Вот оно что! А не хочешь ли узнать, куда у нас на Днепре нечистую силу посылают, чтоб людей не морочила?