Они сражаются за нас
Вагнеровец Николай
Парень с «биографией»
Когда 15 сентября 2023 года я был в санатории Горького, где бывшие и действующие сотрудники МВД давали концерт, я обратил внимание на худощавого, крепенького, маленького парня, который пришел на концерт, подволакивая ногу и опираясь на палочку. Я знал, что в санатории наряду с отдыхающими по путевкам живут беженцы с Донбасса, и те, кто ранен там в боях и проходит здесь реабилитацию. Узнав, что он вагнеровец, подошел к нему. Удивился, что тот не стал отнекиваться и даже что-то успел рассказать до начала концерта, а полный разговор состоялся после, когда мы присели на скамью под лечебным корпусом.
И тут уж я дал волю вопросам.
Мужичок охотно отвечал, но что-то и скрывал.
Курил, а я узнавал: крепышом оказался вагнеровец Николай.
– Я воронежец. Родился в 1988 году. Родители мои выпивали, и их лишили родительских прав. И мальчишкой со второго класса попал в интернат в Богучаре…
– Там учился лет чуть более ста назад Михаил Шолохов, – вспомнил я это мощное для села здание в пойме реки Богучарки.
Ассоциация с Шолоховым невольно напоминала об испытаниях страны, которые повторялись.
– После седьмого класса в 2002 году моя тетя Алла Щербакова оформила надо мной опекунство, – говорил Николай. – И я стал жить у нее в Митрофановке. Хотелось есть, сладостей, а тетя Алла не могла это купить, вот я и лазил по магазинам. Кончилось тем, что меня судили по 158-й статье за кражу, и я по малолетке попал в Бобровскую воспитательную колонию.
– В начале 80‑х туда я ездил с Гавриилом Николаевичем Троепольским в эту колонию. Воспитанникам показали фильм «Белый Бим Черное ухо». Помню, как они окружили Троепольского и не отпускали, а на обратной дороге он повторял: «Беда, беда»… Мол, это не дело, когда дети попадают за решетку…
– Вот вам и беда… – вздохнул Николай. – Там я пробыл с 2003 по 2006 год. А как исполнилось восемнадцать лет и мне оставалось отбыть девять месяцев, меня перевели во взрослую колонию в Борисоглебск.
Николай говорил спокойно, без бравады, которая порой присутствовала у парней с «биографиями».
А я думал: эх, молодость!
– В 2007‑м освободился из колонии, – продолжал Николай, – и вернулся к тете в Митрофановку. Сорок три дня провел, как в пьяном угаре, случилось убийство. С подельником завалили одного. К тому же я снял с убитого куртку и отдал подельнику надеть. У него куртка была вся в крови. И у меня получилось две статьи: убийство и разбой. За разбой (ведь снял куртку) и убийство мне дали 17 лет колонии, а подельнику 9 лет и 6 месяцев. После этого я шестнадцать лет не выпивал и не выпиваю! С учетом последнего срока должен был сидеть вплоть да 2024 года. Я постоянно находился в контрах с сотрудниками колонии. Не вылезал из ЕКПТ (единое помещение камерного типа – камера с жестким содержанием осужденных).
Он не хвастался этим, разве что менял одну сигарету за другой.
А во мне клокотало: что ж не налаживались отношения, тем более у парня, которого с детства била жизнь.
Николай:
– Меня переводили из одной колонии строгого режима в другую. В Воронежской области я побывал и в Россоши, и в Борисоглебске, и в Перелешино, и в Семилуках. По ходу у меня на год скостили срок: изменилось законодательство.
Говорил, но не чувствовалось ни ненависти, ни озлобления, что, часто бывает, встречается у людей с поломанной судьбой.
В «Вагнер»
Николай:
– В сентябре 2022 года, когда я находился в колонии в Семилуках, к нам приехал глава частной военной компании «Вагнер» Пригожин. Приехал не один, с другими командирами. Нас приглашали в отдельные комнаты и разговаривали. Со мной говорил и сам Пригожин. Он мне сказал: «Нужны штурмовики. Духовитые пацаны, которые во имя Родины готовы идти в бой…» Сказал, что будет и помилование, если буду участвовать в боях. Выплаты. Многие, кто со мной сидел, согласились идти в «Вагнер», и я согласился. Дело в том, что в колонии был батюшка. Я говорил ему: «Как о войне подумаю, на душе радость». Батюшка и сказал мне: «Поступай, как сердце подсказывает. Я благословляю». Так с верою в сердце я пошел в ЧВК «Вагнер». Начальство колонии вздохнуло: с плеч «свалился» такой груз. А все остальные удивились: мне оставалось восемь месяцев до окончания срока и я бы вышел, а я вместо того, чтобы досидеть и освободиться, пошел рисковать жизнью! Ладно бы пять, шесть лет оставалось, а то всего ничего…
Видимо, в этом и заключалась загадка этого парня: ему главное было защищать.
– Через десять дней я вышел из колонии и стал вагнеровцем. Нас еще называют «музыкантами», по композитору Вагнеру, музыканту. Прибыл в ЛНР. В учебке прошел подготовку. Там хорошо обучали. Со всех видов оружия учили стрелять. Пистолетов, автоматов, пулеметов, гранатометов. И все с боевыми патронами, боевыми гранатами. Все наяву. По семь километров гору «штурмовали». С нагрузкой 20 килограмм и вперед. Все пригодилось». После учебки попал в штурмовую группу. Хохлы воевать умеют. У них арта хорошо работала. Тепловизоры. У нас с этим хуже. А тепловизоры в основном трофейные. Вот пока шли на позиции, страшно было, а как зашли, страх улетучился. Вскоре пошли в «накат» и взяли их позицию. Прошло крещение, у командования заслужили уважение.
– А как насчет: первый раз убил…
– Особых терзаний не было. Видимо, сказалось и прошлое.
– Что случилось в 2007‑м.
– Наверно, да. Да и я понимал: перед тобой враг и придется убивать.
– А что вспоминается, не выходит из памяти?
– Да всякое. Был случай, мы шли в разведку. Могли засветиться, а впереди окоп. Так пришлось работать ножами. Их было восемь, нас шесть. Мы их одолели…
– А что-нибудь из другой серии…
– Хорошо. Смешной эпизод. Мы заняли окоп. Нам не могли принести еду, и мы четыре дня голодали. Был приказ сидеть, и мы сидели. Разговорились: у украинцев ведь есть сгущенка. И пошли, заняли четыре окопа. Еды набрали. Правда, нас назад выдавили, но с «уловом».
Ранение
Солнце спускалось к кромке леса, а мы говорили.
– А как ранили? – спросил я.
– Пошли на штурм укрепрайона. А у нас с ними была негласная договоренность: тех, кто эвакуирует, не трогать. То есть видишь, он без броника, без автомата, трехсотых, двухсотых собирает, не трогаешь. Потом «пидоры» стали наших расстреливать. И вот как я сказал, мы пошли, меня ранили в ногу. Нас в живых тогда осталось только двое: я и еще один, у него якобы ранение в руку. Я ему говорю: «Забери меня». А он убежал. Бросил меня. Пришлось мне самому выползать, так как эвакуация не могла дойти до меня. Все обстреливается, а договоренность о вывозе раненых и убитых уже была нарушена. Забинтовал рану, пополз. Я ведь в разведку ходил и знал район. Залез в наш окоп. Там ребята сидели. Ночь и день прождал, сам перебинтовался. Пластырь наложил. На следующий день укроповский танчик разбомбил этот окоп. Все, кто там был, погибли. Смерть шла у меня по пятам. А кто в соседних был, те попали в плен. А я прополз километра полтора. Оказался в «кармане»: укропы с трех сторон, слева, справа и спереди. А там дорога. Когда до укропов оставалось метров пятьсот, переполз дорогу, там наш окоп. Залез туда. Просидел в нем ночь, день, вечером хотел выползти, но крови много потерял. Залез назад. Достал две гранаты и говорю парням: «Пидоры пойдут на нас, как воин, я вам не помощник. Но в плен я никому не дам попасть». У нас предписано не сдаваться и как можно больше забрать с собой врагов. Это по кодексу чести. Двое поняли, а третий испугался. Но случилось чудо. Я взмолился Богу, попросил эвакуацию, и она пришла. Меня вынесли. Попал в штаб. Рассказал, что произошло, как сбежал от меня, и мне сказали: его накажут. Сами понимаете, теперь к нему отношение как к обиженному. А меня в Светлодарск, потом в Свердловск, в Луганскую областную больницу. Оттуда в Анапу. Там аппарат Илизарова поставили. И так по больницам. И вот в Воронеже. – Николай отбросил сигарету, поднял штанину, и я увидел на ноге две синие вмятины. – Пуля сюда вошла, отсюда вышла. Кость раздробила…
Я понимал, что не всякого наградят, хотя он это и заслужил, но все равно осторожно спросил:
– А медали?
– Есть. Одна «За отвагу», другая «За взятие Бахмута», подписана Суровикиным, «Бахмутская мясорубка»… Всего пять… Меня ни в чем в «Вагнере» не обманули. Все, что обещал Пригожин, выполнили. Помиловка, все выплаты копейка в копейку…
Николай показал свое фото с медалями на груди.
Мы еще говорили.
Напоследок Николай сказал:
– Чувствую себя отлично. На войну тянет. Спать ложусь: а мысль о войне. Хочу туда… Вот благословение у батюшки получу и в Курск, там наши «музыканты» на границе… ДРГ буду ловить…
Я уходил в сумерках. Николай пошел в корпус, где жил, а я в горку через лес к остановке ехать домой. Шел и желал здоровья этому парню, который пошел Родину защищать, и низкий поклон его тете, которая приняла его – бесхозного, и тем, кто протянул ему руку, несмотря ни на что. А ведь без помощи таких людей жить нам было бы тяжелее.
16 сентября 2023 года
Майор Львов
На данный момент все делают одно единое большое дело.
Паренек из Архиповки
Я увидел его, когда в Россоши открывали музей милиции-полиции, вернее, его переносили из отдела внутренних дел в краеведческий музей. И тогда на митинге выступал плечистый ветеран с орденами и медалями на груди.
Сергей Львов с мамой Александрой Ивановной и отцом Виктором Михайловичем. 1990 г.
После этого созванивался с ним, и вот 26 июля 2023 года мы говорили.
Сергей Викторович Львов рассказывал:
– Я родился в городе Краснодаре, но всю свою сознательную жизнь прожил в Воронежской области. Меня привезли сюда, когда я маленький был. В село Архиповка Россошанского района. Там в свое время был колхоз-миллионер «Дружба». Мой отец Виктор Михайлович всю жизнь проработал механизатором, а мама Александра Ивановна – колхозница. Я в Архиповке пошел в школу и окончил десять классов…
– А что это за село – Архиповка?
– Прекрасное село. На трассе Россошь – Белгород. Речка Черная Калитва. В ней и купались, и рыбу ловили. У нас большой стадион, где мы играли в футбол. Когда наступала зима – катались на коньках. Клюшки сами делали, тогда же дефицит. А когда повзрослели, председатель колхоза распорядился, и нам закупили форму, и мы выступали командой.
– Какие мечты у школьника?
– У меня было желание поступить в военное училище и стать офицером. К этой цели я стремился, занимался физической подготовкой. Знал, что туда берут только физически крепких ребят. Так что готовился… А летом с 7-го класса и до окончания школы работал помощником комбайнера…
– Я сам помощником лето протрубил… – вспомнил я свою работу в Институте математики ВГУ, где работал с 1976 по 1979 год и нас посылали в колхоз.
Львов:
– Туда брали после 8-го класса, а я пришел с товарищем, с соседом. Он потом не захотел работать, но меня подбил: «Пойдем, пойдем». Он 8 классов окончил, а я – 7. Пришел в отдел кадров, хотя все там друг друга знают – это же село. Когда мне 1 сентября вручали почетную грамоту за то, что участвовал в уборке, часы именные вручали, ко мне кадровичка подходит: «Да, Сереж, как же ты меня смог обмануть. Ты приписал себе один год. Но как ты мог. Вот я это упустила. Думала, ты 8 классов кончил, а ты 7…»
Мне невольно вспомнились мальчишки, которые приписывали себе годы, чтобы раньше пойти работать и служить.
Львов:
– Кадровичка: «Зато все нормально. Почетную грамоту заработал…» И потом я каждое лето работал помощником… И у меня заканчивался сезон рабочий, никогда не забуду, 25 августа… Потому что после проведения уборки меня еще просили остаться на посевную… То есть 25 августа я заканчивал работу, несколько дней отдыхал и шел в школу. Вот такая веселая жизнь!
«Хорошая жизнь у паренька!» – подумал я и сказал:
– В общем, перед глазами поля, поля, родной край…
– Конечно…
Вместо Рязанского училища – в Нойтименскую бригаду
– И вот окончание школы, в училище?
Сергей Львов:
– В школе при прохождении комиссии в военкомате я заявил, что желаю поступить в военное училище. Я уже определился с училищем, куда буду поступать. Собрал все документы, но вызова из военного училища я так и не получил. Как потом оказалось, на область было выделено всего два места и попали другие. Я не стал отчаиваться…
– А что это за училище?
– Рязанское десантное…
– Ну, вы планку себе выбрали… Чтобы туда поступить, нужно горы свернуть…
– Да нет. Я же к чему веду наш разговор: это же призыв в вооруженные силы. И на призывной комиссии мне попался хороший человек, капитан, который, прочитав мою характеристику, говорит: «Ты же поступал?» – «Да, но не поступил». – «Желание не пропало?» – «Нет, не пропало». – «Хорошо, будет у нас команда набираться чисто парашютистов для службы в ВДВ, и мы тебя включим в эту команду». И нас, воронежцев, было 28 человек, у 27 были прыжки, мы всей этой командой попали служить в Германию. Группа советских войск в Германии. И на пересыльном пункте тоже мы стояли, и там десантники появились, и подполковник спрашивает: «Кто хочет?..» А меня сзади толкают. Я выхожу: «Я». Он: «Ко мне». И так я попал служить в Нойтименскую бригаду спецназа. Гвардейская бригада.
Рядовой Львов
– Мечта стать десантником начала сбываться…
Львов:
– Когда с командиром батальона общался, сказал, что поступал, но документы не дошли до училища. Не смог поступить. На что он мне ответил: «Желание есть?» – «Есть». – «Когда подойдет время, подадите рапорт». И я, как подошло время, подал рапорт…
– Поступать в Рязанское…
– Да…
Первый прыжок
– Вот служба. Первый прыжок… Страшно не страшно…
Львов:
– Вот первый прыжок – вообще не страшно. Вот когда мы приземлились… Ну как, мне же приходилось немножко привирать. Там же как сделали. Мы прыгали с вертолета Ми-6, а должны с Ан-12. Но Ан-12 заняты, тогда проходил вывод наших войск из Германии. 1989 год. Поэтому военно-транспортная авиация – вертолеты Ми-6. Это транспортные вертолеты. Их сейчас «коровы» называют, Ми-26. Ми-6, Ми-8 у нас были вертолеты, которые были задействованы. Я-то служил в спецназе ГРУ. Это разведка. Нас малыми группами десантировали. Мы были предназначены не для прямого столкновения. Это ВДВ, они предназначены для лобового удара, рассчитанного на несколько часов боя. А у нас задача – глубокая разведка и обнаружение баз противника и уничтожение их. Мы совершали прыжки. А к чему я веду речь? Там кто-то говорит: «Я три прыжка совершил на гражданке в Воронеже». На меня смотрят: «А ты?» Я: «Тоже три». – «А ты с чего прыгал?» Елки-палки. Но я-то слушал, ну и все… А потом первый прыжок. Чувство такое, когда приземлился, что я у командира роты попросил: «Дайте мне еще один парашют. Можно я еще раз прыгну? Прямо сейчас!» Он: «Подожди, сынок, у тебя еще все впереди…» Потом очередные. А потом стало доходить до того… У нас начальник парашютно-десантной подготовки полковник – герой Афгана, все прошел со своими группами, везде все. И там же накопители прыжков были, и он зачитывал, где кто погиб. И причина гибели. И вот ты услышал, где, в каком военном округе у кого парашют не раскрылся, у кого еще что-нибудь, и думаешь: «Елки-палки, а у тебя все будет нормально?» Но ничего, слава богу, все нормально. Отпрыгали.
– Когда был у вас первый прыжок?
– В 1989 году…
Не получилось стать офицером в армии – получилось в милиции
– И вот служите. И собрались в училище…
– Да, пришло время… У меня все нормально было, все хорошо. Командир роты меня оставлял: «Давай пиши рапорт, и мы тебя направляем в школу прапорщиков. Полгода, и ты готовый прапорщик». Но мое желание носить офицерские погоны было превыше. Поэтому было желание быть офицером, оно и осталось. Я написал рапорт в училище и ждал, когда меня вызовут. Весной 1990 года мы уехали поступать в Рязанское десантное училище. И в 1990 году, сдав успешно вступительные экзамены, я поступил в Рязанку…
– Ну и как там? Там юнцы, а вы «матерый» десантник…
– Прочитав мою характеристику и рекомендации, которые были, меня сразу назначили на должность заместителя командира взвода. И полтора года я был на должности заместителя командира взвода.
Сергей Львов (слева) в Рязанском десантном училище. 1990 г.
Львов говорил и:
– Но по семейным обстоятельствам мне со второго курса пришлось оставить службу. У меня мама получила тяжелую травму, и мне пришлось вернуться домой…
– Жизнь непредсказуема.
То, что ради матери сын пошел на такой поступок, говорило о многом.
Львов:
– Вернулся в Архиповку.
Понятно, заботился о матери.
Львов:
– Потом женился. Переехал работать в город Россошь. Сначала устроился сантехником, чтобы получить комнату в общежитии. После свадьбы предложили комнату в общежитии, с родителями ведь жить надо отдельно.
– Молодые.
– Да, предложили, и я пошел работать сантехником.
Не побрезговал.
То, что Львов не чурался любой работы, даже самой черновой, тоже говорило о многом.
– Поработал сантехником, – Сергей Викторович продолжал: – Мне комнату дали. Начальник ЖКХ посмотрел мои документы и посылал меня на те участки, где отказывались работать другие: «Сергей, надо помочь…» А я: «Можете всегда на меня рассчитывать». Через 2–3 месяца вызвал меня к себе, видит, парень нормальный, мне говорит: «А не желаешь пойти в нашу россошанскую пожарную охрану служить?» – «С большим удовольствием». И я пошел. Меня приняли в пожарную охрану. Так как я ушел из армии старшиной, мне после прохождения первоначальной подготовки присвоили звание «прапорщик». И я четыре года служил в пожарной охране СВПЧ-25 города Россоши на должности командира отделения пожарного расчета.
– Выезды…
– Много выездов. Считай, каждый выезд сопряжен с вопросом жизни. Мы выносили и погибших на пожарах. Тушили пожары. Работа была очень бурная, нервная, потому что каждый раз риск. Потому что иногда звонят и говорят: «Горит квартира. В квартире может быть ребенок». Когда мы подходили двумя звеньями к кроватке – все в дыму. И вот смотрим друг на друга, там же ни рации нету, ничего… Противогаз, и друг на друга смотришь: кто первый будет ребенка доставать. Потом оказалось, ребенка вынесла мать, она ушла и забрала ребенка. А потом случился пожар… И вот когда ты подходишь, а кроватка пустая – руки опускаешь, и такое облегчение.
– Его забрали…
Львов:
– Были и серьезные пожары, где были и погибшие. Все пришлось пройти, и после четырех лет снова изменения в судьбе. Мы как пожарные дежурили с сотрудниками милиции, мы же тогда были единое целое (пожарные входили в систему МВД). Это потом началась дележка на МЧС, МВД… Мы вместе с ними в рейд ходили. И вот после одного из дежурств, мы задерживали хулиганов, пьяных, мне предложили перейти в МВД на офицерскую должность. Я согласился и продолжил свою службу в МВД, начав с младшего лейтенанта. Одним словом, я стал офицером. Мечта моя носить офицерские погоны сбылась.
Опер. Командировки в Москву и Чечню
– В какой должности начали службу в милиции?
– Участковым инспектором милиции…
– Ого! Самая хлопотливая работа…
– Служил участковым, а потом переведен на должность оперуполномоченного уголовного розыска…
«Ого! То одна должность, где нет покоя ни днем, ни ночью, то другая – опера вообще с работы не уходят…» – восхитился я Львовым и произнес:
– Не каждого уговоришь в участковые, а тем более еще в опера…
– Да… Перешел на разыскную работу…
Я знал, как многие мои коллеги по милиции всеми правдами-неправдами отбивались от того, чтобы не попасть в участковые, а тем более – в опера, а Львов шел туда, где труднее!
Львов:
– 1999 год. Была у нас командировка в составе сводного отряда воронежской милиции в Москву после серии взрывов. Мы выдвигались на усиление. Там мы свою работу провели. И в 1999 году, только вернулся из этой командировки, как началась вторая война на Северном Кавказе. И начальник уголовного розыска, придя после совещания, сказал: «Ребята, нужно тянуть спички. От уголовного розыска один сотрудник должен поехать в Чеченскую Республику». На что я сказал: «Ребята, не надо тянуть никакие спички, в командировку поеду я. Это мое решение». Все согласились И в 1999 году я отправился в командировку во временный отдел внутренних дел в Ачхой-Мартан. Наш первый начальник был полковник Маслов.
– Мне Маслов рассказывал, как отдел обстреливали. И не знаешь, живой завтра, не живой…
– Да, вот-вот. Как раз я был. А Ачхой-Мартан имел свои населенные пункты в районе. И помню первый выезд. Военные немножко некорректно поступили с местным населением, и надо было урегулировать эту конфликтную ситуацию. И я, как старший экипажа, у нас машина была, у меня было четыре человека в подчинении: водитель, два участковых и помощник участкового, был направлен в Самашки. А в дальнейшем за мной закрепили это село. Это самое осиное гнездо и этот «знаменитый» самашкинский лес. Вот я каждое утро туда выдвигался, встречался со старейшинами, общался с главой администрации. Решали все насущные проблемы, которые там появлялись. На окраине Самашек стоял сводный отряд Черноземье – наши, липецкие, тамбовские собровцы. Потом я ехал туда. Общался. Решали там вопросы… Вот мы выехали из Самашек, у нас была милицейская «буханка» – металлический уазик. Милицейский. Пять человек. И два с половинойкилометра по этому лесу едешь. То есть могут обстреливать, но, как мне потом объясняли: «Наверно, ты все-таки нашел подход к чеченским старейшинам…» Там же как? Не только боевики сами решают. Но там многое зависит и от старейшин. Если бы дали команду, меня бы уничтожили в один миг. Меня и мою группу. Но нам везло. Вы знаете, с этими старейшинами мы нашли общий язык.
Бой на Рождество Христово. После ранения опять к своим
Львов:
– 7 января 2000 года я получил тяжелое ранение и контузию на Сунженском перевале за селом Самашки… В составе оперативной группы занимался розыском членов чеченских бандформирований. И 7 января после зачистки населенного пункта Катар-Юрт мы получили информацию, что за селом Самашки в районе Сунженского перевала есть кошара, и туда зашли боевики, и среди них заложники. А я уже знал эту местность хорошо, потому что мы все уже обследовали, и вот в составе этой оперативной группы – я знал, где находится кошара, знал, как к ней подойти, подъехать, – мы выдвинулись туда. На подъезде на посту внутренних войск нас предупредили, что где-то блуждают бандиты. Они вырвались из Грозного, был штурм. Два КамАЗа с боевиками. И где-то здесь могут появиться. При выдвижении по нам сработали два наших вертолета, не разобравшись и расстреляв наш «Урал». И мы с этой группой попали под этих боевиков на двух КамАЗах, которые по рации нам кричали: «Вертолеты ваши, а пилоты наши».
Львов в Чечне
– Эх…
Все знали о неувязках в работе армии и милиционеров.
Львов:
– Они видели, как нас расстреливали, а им надо было прорваться в самашкинский лес. А мы как раз были на пути этих боевиков. Завязался бой. Нас было пятнадцать человек. В том бою я получил ранение, но, хоть боль была, терпел. Потом, когда бой закончился, подошли внутренние войска на помощь. Боевики, видя, что не смогут через нас пройти и к нам выдвигается помощь снизу, ушли снова в сторону Грозного. И вот меня тогда вывезли на БМП – было тяжелое ранение в ногу, контузия… Это случилось 7 января 2000 года на Рождество Христово… Ребята слышали, что там творится, по рации. Это боевой канал. Говорили: «Мы думали, вас всех привезут двухсотыми»… А у нас из пятнадцати только двое были трехсотыми (ранеными), – вздохнул майор Львов. – День очень удачный для нас. Меня вывезли потом домой. Операции были по удалению осколков. Кость была повреждена осколком, голень разорвана. Осколков было немерено.
Сергей Викторович рассказывал, а я не мог позволить себе его прервать.
Львов:
– Но рвался назад, к ребятам в Чечню. Не пускали меня. Но в 2001 году как раз перед заменой, когда у воронежских была последняя командировка, а их должны были менять кемеровские, начальник моего райотдела Нефедов Сергей Леонидович был назначен командиром сводного отряда. Я к нему подошел: «Хочу с вами ехать». А он говорит: «Врачи тебя не пропустят». – «А если пропустят?» – «Я не буду возражать». И вот я обхитрил врачей, в 2001 году я снова вернулся в Чеченскую Республику. И снова в Самашки. Там был поселковый отдел милиции на базе батальона внутренних войск. Там батальон стоял, и на его базе отдел. Но так как я был оперуполномоченным, уже был в командировке, знаю местность, знаю обычаи, командир батальона предложил мне выдвинуться – там ротный опорный пункт на Сунженском перевале, и на верху Сунженского перевала был образован ротный опорный пункт. То есть перекрывали единственную бетонную дорогу. Контроль, передвижение, и, чтобы исключить случаи мародерства, он попросил, чтобы я присутствовал как сотрудник МВД. Чтобы исключить случаи мародерства со стороны военнослужащих, чтобы не обижали местных жителей. На войне же всегда были случаи мародерства, и вот я выдвинулся туда. Там была рота так называемая. Но там роты (полноценной. – Примеч. авт.) не было, потому что вместе со мной на перевале стояло пятьдесят человек. Сорок семь военнослужащих, два офицера – командир заставы и его заместитель, – и я. Офицер, оперуполномоченный уголовного розыска. И у меня была задача смотреть. Там шлагбаум. Остановка транспортных средств. И снова я встречался со старейшинами, с которыми до этого встречался. Снова я встретил тех людей, с которыми мы взаимодействовали. И здесь на перевале, когда мы исключали случаи мародерства, у нас не было такого, чтобы какую-то мзду требовали. Я понимаю: война. Люди и так озлобленные. У кого не было средств для существования, и я еще буду их обижать? Поэтому я всегда…
– Что ж, работа такая…
Случай на перевале
Майор Львов:
– У нас случай был. Там раз в неделю ходил автобус на Назрань. Ехал через нас, потом спускался и уходил на трассу и на Ингушетию. Там дорога была с обратной стороны перевала. И вот он раз в неделю ездил и через день он возвращался. А тут утром я встал, выхожу: елки-палки, по колено снега выпало на перевале. По колено! Ну, выпал и выпал. А там с обратной стороны от нас подъем на перевал серпантином. С нашей-то стороны ровнее. Сижу, машин очень мало было, из-за того, что снег выпал. Там же дороги никто не чистит. Вечереет, уже начинает сереть. Смотрю, идут женщина с ребенком. Я: так, не понял. Подходят. Я: «Что случилось?» – «У нас полный автобус не может выехать на перевал. Буксует». А там же опасно и можно в ущелье улететь. Ну, что делать? Сереет. Или же это подстава, или там засада или что, но я подошел к командиру: «Ну, что будем делать?» Он: «Какое решение?» Я говорю: «Вы меня прикрываете, – а у нас была боевая разведывательная машина десанта на гусеницах без башни. – Дайте мне десять солдат, я их на броню посажу, вы займете позиции, если вдруг какая-то бойня, то вы нас поддержите…»
– Если подстава.
– Да, вдруг если подстава… И вот тогда мы построили заставу. Я сказал: «Кто хочет со мной, десять человек – шаг вперед». Ну работали мы там хорошо, жили одной семьей…
– Братство.
– И они сразу: «Командир, мы с вами».
– И вот они вышли. Я брал в основном старослужащих. Молодежь не брал. И вот мы выдвинулись туда. Потихонечку, потихонечку. Да, действительно, стоит автобус. Уже наступает ночь. Там была и беременная женщина, и старики… И все. Мы автобус подцепили, и потихонечку мы вытянули и помогли автобусу спуститься вниз…
– Об этом стало известно населению…
– Конечно, уже через два дня, когда снег начал таять, к нам приехал старейшина со словами благодарности: «Ребята, спасибо, что не бросили. Они бы там ночью…» Дров нету, греться нечем. У автобуса насколько бы бензина хватило? А идти до ближайшего пункта далеко. То есть зима, и мы не дали людям пропасть… Молва пошла. Они останавливались, они подходили, здоровались. Пожилые. Открывает багажник, а я: «Бать, давайте так. Я старшее поколение уважаю». А у нас было требование: открыть багажник, салон, дабы исключить перевозку оружия, боеприпасов, проверка документов… Но когда ехал старейшина, вот он выходит. Но я же их знаю. И вот идет открывать багажник. Я ему: «Но вы извините». – «А вдруг я…» – «Пусть это будет на вашей совести»…
– Во!
– «Пусть это будет на вашей совести». То есть применяли тонкую тактику…
– Человеческую…
Львов при въезде в Грозный. 2008 г.
Львов:
– И вот все, они проезжали… На нас несколько раз в ночное время выходили шайтаны, пытались сбить наш ротный опорный пункт…
– Шайтаны – боевики…
– Да, боевики. У нас было не менее четырех боестолкновений в ночное время, они нас пытались… И фугасы подкладывали под ротный опорный пункт, чтобы… У них ничего не получилось… У нас солдат заболел на нервной почве. Ну, после ночных боев. Мы сообщили на базу, что есть заболевший. Приехал БТР, и, когда спускался с военнослужащим, там попали на засаду. То есть их обстреляли. Ну, все остались живы, оперативно прикрыли их. Снизу минометчики поддержали. Мы сверху передали координаты, где засели боевики. Они отработали. И БТР ушел без потерь. Все нормально. Но после этого к нам в течение десяти – двенадцати дней колонна не приходила, а вода-то была завозная. И все. Но нашлись мои друзья-чечены. Вот там в автобусе была беременная, жена чеченца. А я знал его брата. Сразу приехали: «Командир, какие тут вопросы?» Я: «Ребята, нет воды. Тяжело с водой». – «Хорошо». Развернулся, уехал. Часа через два смотрю – «москвич» летит, а это его старший брат. Как узнал, что воды нет, он прилетел на перевал, открыл багажник, салон, а там бидоны с водой стоят. Он: «Командир, забирайте воду». И: «Дайте мне кружку», – со всех бидонов набрал, выпил.
– Что не отравлено…
– Да. «А меньший брат будет ехать, мы там в лесу вам дровишек наготовили. На КамАЗе будет ехать и скинет вам дров». Вот такое у нас было взаимодействие с населением… За нашу доброту, что честно выполняли свой долг, не наглели, никого не обижали, и люди к нам повернулись лицом, а не спиной…
– Вы маленький островок на отрыве, вас могли размазать только так, а благодаря налаженным человеческим отношениям вы и…
– Да.
– А не дубиной…
– Надо и кнутом, и пряником. Где надо – там и кнутом, где можно – мы и пряником. Вот нормально. И когда я уходил, мы уезжали после очередной командировки, люди просто…
– Значит, вы налаживали отношения со старейшинами…
– Да, и с главой администрации. Это человек! Он потом к нам сюда приезжал в Воронеж. Самашки были побратимом с городом Россошью. Приезжал и первым делом встречался со мной. Приятно было и посидеть, поговорить, вспомнить.
– Тогда чеченская милиция начала создаваться.
– В 2001 году уже пошло формирование отделов, хотя начали еще в 2000‑м. Вот в селе Самашки был участковый Хусейн, который тоже прошел и Афганистан, служил тогда. Потом он вернулся на должность участкового. Но, к сожалению, когда я уже дома был, мне сообщили, что Хусейн погиб… Расстреляли его. Не простили ему то, что он надел милицейскую форму…
Снова в Чечню
Львов:
– В 2001 году я снова приехал из командировки, ранение начало давать о себе знать, снова операции, снова больницы, снова госпиталь, снова служба. Но в 2006 году я снова обхитрил врачей и снова вернулся в Чечню. Но тогда командировки были у нас три месяца, а тут стали командировки по полгода. И вот я вернулся в командировку уже на полгода. 2006–2007 год. И снова там. Теперь я находился в самом Ачхой-Мартане, но мы выезжали и в Самашки. Теперь у меня должность была не оперуполномоченный, потому что когда я в 2001 году вернулся, ранение дало осложнение и начальник принял решение перевести меня на более спокойную должность – сначала я был дежурным в приемнике-распределителе горрайотдела, а потом стал начальником. И вот вернулся в Чечню – сначала специалист по связи, обеспечение связи в отделе и при проведении мероприятий. Поддержка связи с группами…
– Это какая по счету Чечня у вас?
– Третья…
– И вот вы там.
– Год там служил. Выполнял свои обязанности. Многое было. Был у нас четвероногий друг, собачка. Ее подобрали. Видимо, от наших ребят где-то отстала или что. Потому что натаскана на обнаружение, видно, наше воспитание… Ее брали с собой. И она помогала. Раз мы ехали, нас обстреляли. Мы выскочили, заняли позицию, так она встал и показала направление, где были чечены. И верно показала.
– А как звали?
– Да мы долго гадали, как назвать. Ведь имя-то уже было. А командир: «Была у меня собака Грей». Во, Грей! Так и назвали… Мы ее никому не отдали, а командир потом забрал ее с собой… Есть фото: повесили Грею на шею автомат, я ей на голову свою кепку надел…
– Чем не милиционер!
Мы смеялись.
Львов:
– Она как талисман. На любой выезд, куда бы мы ни собирались, первый, кто сидел в машине, – это наш Грей. Куда бы мы ни приезжали, где возникала какая-то угроза, она чуяла это все и нам показывала. Вот выехали, она почувствовала, что здесь кто-то присутствует, она своим видом показывает: к уазику. Давайте, ребята, собираемся и отъезжаем отсюда. Как только мы уехали, буквально через два часа там вояки попали под обстрел. В том месте, где мы были. Этот пес чувствовал опасность и всегда показывал, что, ребята, неспокойно… Даже вот выезжали, останавливались, его выпускаешь: «Грей, ищи». И она уходила, бегала, осматривала территорию, и если где-то что-то, слышим лай. Приготовились: значит, Грей кого-то там… То есть предупреждает своим видом. Вот это для нас…
– Талисман…
– А дальше жизнь шла. В 2008 году опять обхитрил врачей – опять вернулся в очередную командировку.
– В четвертую…
– Да, 2008 год. У меня уже была крайняя командировка. Там тоже всего хватало… Вот рано утром нас подняли по тревоге. Была информация, что в населенный пункт зашли боевики. Количество их не было установлено. И вот личный состав, который подняли по тревоге, выдвинулся к населенному пункту. Военнослужащие были подняты. Там и сотрудники милиции местного Ачхой-Мартановского отдела внутренних дел. Мы развеяли боевиков и заблокировали недалеко от населенного пункта. Они отошли в сады. До рассвета не было никаких действий: ждали, что с их стороны. Неизвестно количество боевиков. Потом информация прошла, что боевики все-таки где-то проскочили. Но, возможно, под видом мирных жителей. Рассосались. И при обследовании территории был обнаружен схрон с оружием, боеприпасами, снарядами для подрыва. Готовые к применению. Но боевики ушли. А чем запомнилась эта командировка, это были ежедневные передвижки у нас. Проверка, выявление лиц, находящихся в розыске. Изъятие оружия. Но боестолкновений, как в 2000‑м, 2001 году, не было. Есть фото, где мы ведем ответный огонь из-за УАЗа. Он бронированный. И прикрываемся им…
Со службы списан, но защитником остался
Львов:
– И после того, как вернулся из Чечни, во мне начали сильно шевелиться осколки. Ну, у меня больше десяти операций. Из меня достали много инородных тел. И я дослужил до 2010 года, и так как и двигаться было трудно, ранение давало свои последствия, меня направили на военно-врачебную комиссию и на ВВК меня подчистую списали.
– По состоянию здоровья…
– Да. Пришел к начальнику медотдела с обходным листом, он: «Ну что, слышал, тебя списали?» – «Так точно, товарищ полковник». – «Вот видишь, одной командировки не хватило тебе…» Я говорю: «Никак нет, еще одна командировка». Он понял, что я проскочил врачей, у меня этих командировок столько и: «Как тебя могли пропустить?!» Я: «Сейчас ни к чему эти разборки, но я возвращался туда снова и снова… Была и вторая контузия. Поэтому ничего страшного. Это наша мужская работа…» Вот так оно было по жизни.
– А увольняли с какой должности?
– С должности начальника отделения милиции. Меня перевели на эту должность перед тем, как отправить на пенсию. Спасибо руководству ГУВД, узнали, что меня «списывают», и перевели в Кантемировский РОВД, а там отделение милиции в Митрофановке, и туда я начальником.
– Известная вещь, так многих перекидывали… В каком звании вы уходили?
– Майор милиции. Должен был получать подполковника, но так как меня списали…
А из меня вырвалось:
– Настоящий майор!
И я спросил:
– Увольнял Володя Швецов? – Я вспомнил своего коллегу по УВД, ставшего заместителем начальника ГУВД по кадрам.
– Да. Он сам россошанский, у него жена архиповская, а я ее отца хорошо знал. Тот был механизатором… И вот в 2010 году я был со службы уволен…
– С какой выслугой?
– У меня служба со всеми льготными двадцать два года…
– Но каких! Все, как говорят теперь, «на передке».
– Конечно, я расстроился из-за того, что службу прекратил. Вовсе не из-за подполковника… Было огромное желание и дальше служить, но здоровье подкачало. Столько операций. А при последней операции прямо на операционном столе меня накрыл инфаркт…
– И вот вы уходите из воронежской милиции… Это случилось?
– 22 июня…
– В день начала войны…
Я помолчал: Львов ушел, а к нам снова пришла война.
Спросил:
– И как дальше судьба распорядилась?
– Я поддерживал с ребятами связь, у нас ветеранское движение. Его у нас поднял Владимир Иванович Будаев. Он бывший следователь.
– Сказалось следовательское начало: во всем дойти до сути…
– С его приходом ветеранское дело закипело. Ну, а у меня тесные отношения и с афганцами, и с десантниками, и с пограничниками, одно время даже был заместителем председателя совета ветеранов труда, войны и правоохранительных органов. Болезнь, травма, врачи ограничивали движение во всем. Хотели ногу отнимать, но боролись. Ампутировать по колено. Но появилась опухоль и ушла в бедро, и не знают, от чего это. Каждые полгода ложусь в больницу, там чистят, режут, лечат.
Слева – Львов с внучкой Ариной
Досталось же майору.
Он:
– Но это не отменяет основного. Мы и до этого ходили в школы, в другие учебные заведения. Проводили Уроки мужества. Стараемся молодому поколению передать то, что нам в свое время передавали ветераны войны, которых мы застали, которых видели, слушали… В какую бы школу я ни шел, где бы ни было возложение, всегда беру со мной внучку Арину…
Она растет патриотом, как ее дед.
Награды. Помощь участникам СВО
Я спросил:
– На открытии музея в Россоши видел на груди у вас… – хотел сказать: медали, ордена, но решил, что и так понятно.
Львов:
– Орден Мужества…
– Это когда?
– В 2000 году…
Я понял: за Чечню.
– 2008 год. Медаль «За отличие в охране общественного порядка».
– Это чья награда?
– Госнаграда. Указ Президент России прописывал. «За доблесть в службе» – это наша, МВД. 2007 год. Медаль «За боевое содружество». Тоже МВД. 2008 год. Знаете, их семнадцать штук, куда их там перечислять…
Я вспомнил одного своего коллегу по МВД, полковника, у которого вся грудь, как иконостас, а когда я попросил его: «Покажи хоть одну боевую», то удивился: ни одной. Майор же Львов не смог толком перечислить свои боевые награды.
Львов:
– Но, знаете, после возвращения в 2008 году мне вручили автомобиль ВАЗ-2107.
– Автомобиль пригодился?
– Очень. Очень. Для передвижения. Вы знаете, нога больная, а здесь вручили новый автомобиль. Из 137 сотрудников МВД, которых награждали, только мне одному подарили автомобиль…
– А когда это?
– Мы вернулись из командировки, и получил ключи от машины…
– Молодцы, заботились…
Разговор не прекращался.
– А насчет СВО, здесь вы…
Львов:
– Мы сейчас тесно взаимодействуем с администрацией нашего города Россоши и Россошанского района. В январе провели выезд в зону СВО. В Луганскую республику. Практически на передовую мы ездили с художественным коллективом для поддержки наших бойцов. Коллектив – это четыре музыканта. С нами с Исторического общества. Он рассказывал о возникновении конфликта. Я – от старшего поколения ветеранов боевых действий. Мы выступали. Выступали не только в закрытых помещениях, как Дом культуры. Там был маленький, сельский.
Фото на память. СВО. 2023 г.
«Там ведь обстрелы, а майор Львов ехал туда».
Львов:
– Выезжали непосредственно на полигоны, где ребята проходят подготовку. Выступали там.
«Молодцы», – повторял я про себя.
Львов:
– Знаете, письма школьников им привозим. Они их на стенах развешивают. Носят с собой. А я потом школьникам: «Ребята, вы молодцы. Не верьте, что ваши письма выкидывают… Они у бойцов рядом с сердцем»…
Госпиталь
Майор продолжал:
– Взяли под свое крыло госпиталь, туда ребят привозят для прохождения реабилитации. Они передают пожелания, стараемся их выполнять. Исполнять…
– Ведь там ребята уже хлебнули на войне…
Львов:
– Вы знаете, даже когда приезжали в Луганскую Республику на передовую и подходили там и офицеры: «Ну, что приехали… Что вы можете рассказать… О чем вы будете с ними разговаривать… Мол, ребята и так озлоблены… Песни? Они могут и не понять, тут перед вами приезжали одни – они их освистали…» Я говорю: «Товарищи полковники, давайте не будем впереди паровоза. Сначала дело, а потом будем обсуждать». А мы, когда только выехали, нам: «Концерт не дадите? Ребята на передовую выезжают!» Мы: «Конечно, выступим. Сейчас все сделаем». Ну и достали аппаратуру, все там. Я выступил, потом…
Я перебил:
– А что вы сказали?
Львов:
– Я как ветеран боевых действий…
Понял: Сергею Викторовичу с его опытом было что сказать.
Львов:
– Политолог о событиях, приведших к СВО. Ребята дали мини-концерт. И, вы знаете, когда ко мне стали подходить, жать руку, обниматься. Просто, знаете, я смотрю на этих полковников. Они потом подходят: «А вы извините, мы не так хотели сказать…» Я говорю: «Ребята, поймите, для нас, будь мы моложе, они постарше, они братья. Это общение, тем более когда скоро они уйдут на передовую…» И к нам подходят: «Командир, а можно с вами сфотографироваться?» Я: «Мужики, хоть тысячу раз!» И вот мы общались, практически в районе передовой. И ни один из них не сказал: «Все, надоело. Я готов все бросить и уйти…» Ни один!
– А в чем секрет, что не сказал?
– Я им рассказал о своем боевом опыте. И для них это стимул в общении с нами. Вот я рассказал, как нам приходилось на блокпосту на перевале… И ко мне подошли разведчики: «Давай сфоткаемся».
Побратимы. СВО. 2023 г.
И сфотографировались.
– И когда мы с Будаевым приезжаем в госпиталь, везем подарки для бойцов. Тесное взаимодействие с врачом в госпитале, со старшей медсестрой. Они озвучивают, какие проблемы. Вот простая вещь: нет телевизора, и мы – ветераны – скинулись и купили за свои деньги телевизор и повесили ребятам. Помимо того что везем подарки, художественные коллективы, они озвучивают: «Ребятам охота рыбки жареной». Вопросов нет. Мы едем, договариваемся, вкладываемся, спонсоров подключаем. Всем, чем можем, обеспечиваем ребят в этом госпитале. То есть в любой момент нам поступает заявка, тушенка им надоела, хотелось мяса, и мы едем, решаем эти вопросы.
Я слушал.
Львов продолжал:
– И при выступлении мне с ними легко. Да, есть, кто поначалу косо на нас смотрит: «Мы в окопах, а вы…» Но пять минут общения: «Ребята, я, как и вы, прошел…И жил в землянках, и вшей там подхватывал, также ранение, и продолжаю лечение…» И смотришь, они после концерта походят и: «Командир…» А для нас это как? Им хорошо и нам хорошо, мы ребят поддержали… Я же с ними: «Ребята, я такой же как и вы…Только я это все прошел немножко пораньше…» Из меня двенадцать осколков вытянули, из меня до сих извлекают эти осколки… Для меня только одно тяготит: да, я – здесь, а они – там… И ни один из них, что в госпитале, что на передовой, ни один не подошел и не сказал: «Мне тяжело. Я брошу». Все сказали: «Мы дойдем до конца, только лишь бы дали». И на душе, знаете, возвращаюсь, жена: «Ну что, как дома побывал?» – «Да, дома побывал»…
Если понадобятся наши навыки, мне собраться три минуты
Львов:
– Если понадобятся наши навыки, мне собраться три минуты…
– Вот вы в госпиталь… Но там же и вагнеровцы… Бывшие судимые, а тут пришел милиционер…
– Я вот вам приведу живой пример. 9 Мая возложение у братской могилы в городе Россошь. Мы туда приходим каждый год. Это наш долг. Память наших дедов. Я прихожу, стоит мужчина с бородой. Когда человек бороду отрастит, можешь его не признать. Он на меня смотрит, я на него посмотрел. Все: вагнер…
– Вагнеровец?
– Да. У него медаль вагнеровская. И он смотрит-смотрит, потом подходит: «Сергей Викторович, вы меня узнали?» Я присмотрелся, а вижу: он неоднократно был судим. По молодости начал, и пошло. И он: «Спасибо, что вы в свое время меня…» Ну, по-мужски воспитывал. Когда по кражам, вы давали мне подзатыльники. Тумаки. «Вот видите, а я вас увидел, когда вы пришли из Чечни. И когда у меня подвернулась возможность, я тоже ушел на войну. Вот видите, я вас не опозорил». И вот вы знаете, это же как на душу. «Спасибо, что учителя по жизни». Я: «А я тебя сразу не признал». Он: «Я с вас взял пример». Ушел на СВО. И ему спасибо за теплые слова… Вы знаете, когда мы встречаемся с «Вагнером», даже вот последнее посещение госпиталя: там вагнеровцы. И когда сказали: «Бывшие милиционеры придут. Ветераны», некоторые, знаете, на их лице сначала была злость.
Бывший разведчик Львов с нынешними разведчиками. СВО. 2023 г.
– Еще бы! Милиционеры приехали…
– Но потом, когда мы пообщались, концерт там, потом, когда они подходили, – лица совсем другие. Они подходили: «Командир, спасибо, спасибо за поддержку». А для нас это самое главное. Они сами понимают, что милиция. Кто-то где-то оступился, но на данный момент все делают одно единое большое дело. Кто там, кто не может – здесь, в тылу. Я им всегда говорю: «Ребята, если бы мы могли, мы бы были там вместе с вами. Но так как нас таких не берут в “космонавты”, мы делаем наше общее дело здесь. Поддерживаем вас в тылу. Занимаемся патриотическим воспитанием молодежи, чтобы молодежь знала своих героев, знала, за что вы воюете. И против кого вы воюете. Чтобы завтра не пришли сюда эти… и не переманили молодежь на свою сторону. Мы занимаемся здесь в тылу». – «Спасибо, командир, вам». Бывает, малость употребит: «Да я, за вас». Я: «Сынок, тебе сколько лет?» Столько-то. «Вот отними двадцать три года. Тебе сколько тогда было?» – «Семь». – «Вот когда тебе было семь лет, ты с мамой. А мы были уже там (в Чечне). Мы теряли своих ребят. Теряли свое здоровье, но стояли стеной, чтобы никто не пришел на нашу землю и не обидел и ни тебя, ни твою маму, ни твоих родных, ни твоих близких. А теперь, когда мы немножко постарели, потеряли свое здоровье, пришла твоя пора нас защитить. Поэтому, ребята, никогда не надо этим козырять, что вы там в окопах, а кто-то здесь в тылу. Никогда нельзя этим кичиться». И они, знаете: «Командир, я понял, извини». Я говорю: «Не надо. Мы вас уважаем, ценим, дорожим. И горе, когда ребят привозят в гробах, хоронят. Это горе для родных и близких. Но сейчас мы делаем общее дело. Не надо, кто где находится. Можно сказать, все находятся на передовой. Кто крысы, те давно с корабля сбежали. А те, кто в России живет, все занимаются, мол, кто-то по магазинам ходит и улыбается, мол, в стороне. Нет. Вы обращаетесь: надо то-то и то-то. И весь народ готов последнее отдать, помочь вам… Я в таком ракурсе разговариваю… И никогда, вот вагнеры там, судимые, находишь подход. Там же все кто-то с одной биографией, кто-то с другой, но когда общее дело, и все нормально…
Спасибо от майора Львова
– Вот ваша жизнь, многое было… Кого бы вы хотели поблагодарить по жизни, что вам что-то сделал, помог так прожить?
Львов:
– В первую очередь родителей за то, что они привили качества: если начал работу, ты должен довести ее до конца и сделать так, чтобы люди не были на тебя обижены. Спасибо отцу. Он всегда воспитывал. Прилетишь со школы, тебя там отец: «Сынок, учись давать сдачи. Учись!» Огромное спасибо преподавателю НВП (начальной военной подготовки). У меня был такой преподаватель Архипенко Иван Алексеевич, он капитан-танкист. Мы выросли на его рассказах, на его делах. Он нас наставлял: «Ребята, делайте так… Так…» Это были первые азы военного. Скорее всего, глядя на него, я и захотел стать офицером. Он фронтовик, была последняя волна призыва, и он попал туда. Когда я поступил на службу, спасибо руководителям, которые поддерживали меня. Не дали сломаться тогда, когда после ранений меня охватила безнадега… Поддержка родных, близких, друзей. Боевых товарищей. Вот это и дало мне толчок к дальнейшей жизни. Тому, чем я и сейчас продолжаю заниматься. Это мое любимое дело. Ребят воспитывать. Оказывать помощь бойцам на СВО… Но в первую очередь родителям и моей семье, которые и сейчас меня поддерживают. И моя жена, которая рядом со мной тридцать три года. Бок о бок со мной. «Что ж с тобой поделаешь», – сказала, когда я собрался на Украину. «Ну, ты куда? Тебе Чечни не хватило?..» Я: «Надо. Ты же жена офицера и знаешь…» И она: «Ничего с тобой не поделаешь. Раз ты решил – это твое решение. А мы поддержим». Это очень дорогого стоит. В этой жизни поддержка…
– Видимо, и ваше окружение. Сельское…
– Естественно. Когда и помощником комбайнера, у меня наставник комбайнер. Председатель колхоза. Жители… Это дорогого стоит. Вот на этом мы и выросли, стали такими, какие есть.
– Что снится? Поется на душе…
– Снится часто война. Очень часто. До сих пор еще… Проснешься ночью, а я-то не курил и не курю. Может, другой бы сигаретку пошел закурил, а я встану, выйду на балкон, посмотрю, вспомню ребят… Ничего, нормально все. Спасибо, что мы живы. А все остальное, как говорится, прорвемся.
Вот именно прорвемся!
16 августа 2023 года
P.S. Когда 25 января 2024 года я позвонил Сергею Викторовичу по сотовому, чтобы сообщить о выходе моей книги «Воины Новороссии. Подвиги народных героев»[40], он оказался в пути.
– Сергей Викторович, говорить можете? – спросил.
– Конечно…
– Мы с вами последний раз говорили летом, а сейчас середина зимы. В Воронеже температура опускается за минус двадцать. Как там нашим ребятам на передовой?
– Вы знаете, и тяжело, и снег, и ноги, бывает, отмораживают. Тяжелая пора, когда ни отопления, ничего нет. Конечно, в таких условиях тяжеловато. Но держатся. Вот мы приезжаем и пытаемся их поддержать. Привозим теплые вещи… Помимо этого направления, мы продолжаем шефствовать над ранеными в госпитале. Детишек везем, они перед бойцами выступают. В течение часа-полутора дают полную концертную программу от и до. Вот я как раз сегодня возил школьников: они перед ранеными выступили. И когда закончили выступать, каждому бойцу вручили конвертик – треугольничком письмо, и подарочек, который подготовили сами дети: «Письмо солдату от школьника». Взрослые мужики, видя детей, вспоминают своих. Свою семью. Это, знаете, очень и очень…
На концерте в госпитале
– За душу берет…
– Да, вот поступили раненые, а перед ними дети… Ведем открытые уроки для школьников. Уже к ним привозим ребят из числа раненых. Со школьниками живое общение…
– Взаимное проникновение… Раненые – детям… Дети – раненым…
– Я бойцам говорю: «Письма получаете, отвечайте детям». И записываем ролики.
Мне прислали ролики. В одном из них воин идет по коридору госпиталя, увешанного листочками с детскими надписями, рисунками, и комментирует содержимое этих посланий.
Львов мне рассказывал:
– Чтобы раненые были чем-то заняты, материю привозим. Они шьют маскировочные сети. Привозили девушек, которые занимаются плетением сеток, и сегодня, когда я туда приехал, меня позвали и сказали: «Смотрите, как мы научили их…» Приятно. Вот ребята выписывались, им вручили маскхалаты «грязный снег». В пятнах. На мокрую погоду…
– А материя откуда?
– Несут даже свадебные платья.
Вот народ! То, что составляет самое ценное в семье, отдают ради спасения бойцов.
– А на передовой когда были? – спросил я.
– Полмесяца назад…
– В самый разгар морозов и метелей. И снег по колено… Как у них с пропитанием? Им-то из окопа не выбраться…
– Да, сейчас коптеры, контрбатарейная борьба. Ребята выбирают момент. Когда уходят на боевые задания, стараются больше взять запас воды, еды, чтобы там продержаться. Потому что понимают: могут и не принести. Их меняют там. Но как? Ребята рассказывают: нас сменили, мы стали уходить, а тех начали долбить. Мы отходим, видимо, где-то коптер был, и по нам пошло лупить. Хорошо, что по звуку определяешь, – свист, падаешь, бабах метрах в пятидесяти – шестидесяти, ага, значит, временной промежуток есть, и дальше бежать. Слышат, свистит, упали, снова промазали. И такими перебежками выбираются. Рассказывают: ночью слышим украинскую речь недалеко от нас. А утром их попытались штурмануть, выбить с опорника. Но они-то знали, что хохлы рядом, и отбили атаку… А с одним общался, он шесть часов на СВО побыл. Их привезли, даже еще оружие не дали, и сказали: «Идите через лес». Его нагрузили питьевой водой для бойцов, а оружие, сказали, там дадут. Только они пошли, тут по ним начали работать минометы, кассетные снаряды. Они, где смогли, укрылись, а он получил ранение в ногу. Для него война закончилась. А мы узнали, у парня день рождения: девятнадцать лет! Поехали, купили торт, свечки. Зажгли свечи, зашли с тортом в палату. Он не ожидал. Радости…
Сергей Викторович ехал проводить очередную встречу с ранеными, и я желал удачи не стареющему душой и телом ветерану моей милиции.
И смотрел ролики…
В одном из них боец стоит у стены, обклеенной письмами, и говорит:
«Как ты думаешь, что рисуют дети в своих рисунках, в своих письмах к солдату? – и отвечает: – Они рисуют мир через белых птиц».
Следом другой боец показывает на рисунки с парящими на фоне солнца винтокрылыми машинами:
«Через вертолеты, которые летят домой».
Третий показывает картинки с держащимися за руки папами, мамами и детьми.
«В детских рисунках мир – это дом. Это вся семья в сборе».
Четвертый:
«Конечно, каждый ребенок желает возвращения домой живым и здоровым…»
Еще боец держит двух белоснежных птиц:
«Дети в большинстве своих рисунков рисуют мир на земле и птицу над головой. Эту птичку зовут Грета, – посмотрел на одну пернатую, потом на другую. – А ее друг, который сидит рядом, – Ричард. Почему же названы нерусскими именами? Так как у нас многонациональная страна и нет ненависти к другим народам, даже там, где их правительства учат ненавидеть Россию».
И лейтмотивом звучит:
«Дружить намного приятнее, чем испытывать чувство ненависти».
Мне яснее стал майор, который воевал с боевиками и мирил враждующие стороны в Чечне и сохранил с той поры неистребимое желание мира, которое нес в очередную военную годину.
25 декабря 2024 года