Радость и горечь отца Героя России
Я помню, с какой радостью преподаватель 3-го факультета Краснодарского высшего военного авиационного училища летчиков Александр Иванович Аржаных (в главе «Майор Аржаных» он значится как Аржаных-старший. – Примеч. авт.) мне сообщил о присвоении его сыну, боевому летчику, звания Героя России и как потом меня бросило в жар его сообщение.
3 июня 2024 года Аржаных-старший мне прислал эсэмэску:
«Михаил Иванович, здравствуйте. 5‑го увольняюсь. Нет возможности быть, как бы соучастником в “развале” подготовки военлетов Б (боевой. – Примеч. авт.) и ША (штурмовой авиации. – Примеч. авт.) к БД (боевым действиям. – Примеч. авт.). Начальник 3‑го факультета г. Борисоглебск КВВАУЛ… создал мне условия работы, в основном моральные, после присвоения моему сыну Героя России, неприемлемые для выполнения своих обязанностей и передачи своего опыта и боевого опыта своего сына будущим военлетам. 5‑го увольняюсь. Морская пехота, специализация моего начальника сейчас. Предыдущая работа его преподаватель в КВВАУЛ г. Краснодар, по предмету “Огневой и строевой подготовки”. Ну как бы так…»
У меня перехватило дыхание: морской пехотинец.
То пехотинец всей авиацией командовал…
Снова перепадало моей армии.
Я лишь ответил первым попавшим на душу словом:
«Жуть».
Увольнялся опытнейший летчик, который военным делом жил и воспитал сотни летчиков, в числе их сына – Героя России.
Охватившее меня никудышное настроение подогревала и установившаяся прямо июльская жара.
По адвокатским делам мне предстояла командировка в Волгоград, и вот ранним утром 5 июня я запрыгнул в микроавтобус. Он резко стартанул в Воронеже и под палящим солнцем мчал по полям и лесам Черноземья, свернул около Борисоглебска на юг и, отмахав по словно выжженной приволжской степи шестьсот километров, «приземлился» на автовокзале в Волгограде.
Я раз за разом читал эсэмэску Аржаных и написал ему:
«А до морпеха кто был начальником факультета?»
Через пять минут получил ответ:
«День добрый. До него… был полковник… автомобилист…»
Мне стало еще тяжелее. Опять перехватило дыхание. И рвалось изнутри: да чему же морпех и автомобилист научат…
У меня кипело на душе. Вспотел, толком не зная от чего: от горьких известий или от жаркой погоды.
Переночевав в гостинице, весь день 6 июня мотался в Волгограде по делам. Проезжая Мамаев курган, заглядывался на исполинскую фигуру матери с поднятым мечом, наводившую на мысли о когда-то гремевшей здесь Сталинградской битве[56]. Тогда наши бойцы сковали на себе трехсоттысячную группировку немцев.
Под вечер у подножия другой исполинской статуи Ленину при впадении Волго-Донского канала в Волгу плюхался в реку, надеясь охладиться.
Рядом в затоне бултыхались дети, они резвились и на площадке перед памятником вождю в струях фонтана: бегали, прыгали, их возгласы разлетались далеко над Волгой.
А меня тяготило. Плавал, надеясь отвлечься, забыться, но это мало помогало. Несмотря на то что холодная вода обжигала, через минуту-другую меня снова разогревало извне солнце, а изнутри – мысли об отце Героя, которого «выпроводили».
После очередного заплыва получил от Александра Аржаных фотографию: на красочном бланке с золотистой надписью «Благодарность» прочитал:
«Уважаемая Елена Викторовна!
Выражаем Вам глубокую благодарность и искреннюю признательность за воспитание сына – патриота нашей Родины, мужественного защитника Отечества, который с честью и достоинством выполняет свой воинский долг, проявляя стойкость и героизм.
Вы воспитали настоящего мужчину, чем по праву можете гордиться.
Директор…»
У меня на душе немного отлегло:
– Директор школы поблагодарил учительницу-мать… Вот так должны чтить родных воинов.
Дальше снова обожгли слова под фотографией:
«… так отреагировали вообще не в военной организации…
Почувствуйте разницу, как говорится. Чудны дела…»
Контраст отношения директора в школе и начфака в училище поражал.
Представил, как тяжело отцу Героя России от такого отношения.
Летчик из звена Героя России
Следом читал:
«… Вот мой курсант, в звене моего сына, 3 июня совершил… После попадания птицы на высоте 50 метров и на скорости 850 км в час при атаке цели, вернулся на базу в составе пары и произвел посадку, управляя “грачом” левой рукой, которая менее пострадала. В правой перебиты сухожилия…»
Я понял: летел на Су-25.
Отец прислал фотографии разбитого стекла фонаря у самолета и летчика, присевшего на корточки, руки которого чернели от многочисленных ран.
Я позвонил Аржаных, и он рассказал, как птица 3–4 килограмма веса попала в стекло, пробила его. Объяснялось такое тем, что лобовое стекло в кабине толстое, бронированное, а боковое – тонкое. Пилот от удара, от осыпи стекла не растерялся, удержал самолет, сумел управлять им и вернулся на базу.
Проявил самообладание!
Аржаных:
– Позывной у летчика «Башкир».
Мне стало еще горше за отца Героя, у которого в звене летают асы, а самого отца Героя обходят стороной.
С запада потянулись облака. Где-то гремел гром и сверкали раскаты. Я еще несколько раз искупался, читал и перечитывал сообщения и направился на железнодорожный вокзал.
Из Волгограда ехал на поезде и, огибая Мамаев курган, не мог оторвать взгляда от вознесшейся над округой фигуры, чей меч устремился вертикально вверх, которая приближаясь, словно зависла над моим окном и, размахнув руками, взывала ко мне, к пассажирам, ко всем-всем на весь видимый простор, и мне казалось, ее возглас слышался далеко отсюда на Донбассе, на полях Северной Таврии, на Луганщине.
В кабине
Смотрел видеоролик, присланный Аржаных о летчике из звена его сына. Вот «Башкир» зашел к новобранцам. Его приветствовали: «Здравия желаем, товарищ старший лейтенант!» Встреча с бойцами проходила где-то в прифронтовой полосе рядом с аэродромом в редкие для летчика часы отдыха. Диктор сказала о готовности летчиков нанести удар по врагу в шквалистый ветер, ледяной дождь и туман. А «Башкир» рассказывал бойцам о перегрузках в самолете 6–7 единиц. Его спросили: «А как это понять?» Он ответил: «Вот ваш вес умножьте на 6 или на 7, это будет нагрузка. Такой перегруз испытывает на себе летчик». «Башкир»: «Летим на предельно малой высоте 25–30 метров». «Пузом по земле», – заметил кто-то. «Да, словно пузом», – согласился «Башкир». – «Скорость самолета?» – спросили. «Порядка 800 километров в час… – отвечает летчик. – И еще маневрируем…»
Слушатели с восхищением замирали.
«Башкир» описывал свой самолет, который еще называл «Воздушная кавалерия…» Самолет работал на самой передовой: пуск ракет, маневрирование, выход на аэродром посадки…
«Башкира» спросили: «А ваш первый боевой вылет?» – «Первый боевой вылет представлял иначе. А вышел на рубеж, то ли сон, то ли нет. Только потом пришло ощущение происшедшего…» – «Страшно было?» – «Сначала страшно… Но теперь нет места страху». – «У вас сколько вылетов?» – «150 вылетов». – «Мало это или много?» – «Это мало… У боевого летчика по 400–500 вылетов…» – «Вас сбивали?» – «Меня нет. Были товарищи. Подбит, катапультировался, выходил к своим… несмотря на травму, восстановился…» – «А как это вы умудряетесь одновременно: летаете, управляете, стреляете?» – «Нас же учили этому…» – «В парах летаете?» – «Да, спарка. Ведущий более опытный, а ведомый должен удержаться… Идти за ним…» – «А когда захотели в летчики?» – «Мечтал стать летчиком с детства… Рядом был аэродром и вот – тяга… И я дал себе слово: должен попробовать… Сразу поступил в Краснодарское летное училище… А впервые полетел на самолете, уже будучи курсантом… После училища было время, не летали и уже подумывал перейти командиром взвода в пехоту. Но мне сказали: ты пять лет проучился, куда ты… И я остался…»
Я оглядывался на удалявшуюся фигуру на Мамаевом кургане, и словно звучали ее слова летчику:
– «Башкир»! На вылет…
Теперь меня гнал домой шквалистый ветер. Черные облака пытались нас нагнать, а когда в Борисоглебске пересаживался с поезда на автобус, обрушились ливнем и застучали по крыше градом. Не позволяя забыть про себя, как я не мог забыть про отца Героя России, про его сына, про «Башкира».
Попадание птицы, как снаряд
Вернувшись в Воронеж, я позвонил Аржаных:
– Александр Иванович, вот птица в 3 килограмма попала в самолет. Это опасно?
Аржаных:
– Да, не менее трех килограмм. Конечно, опасно. Потому что на такой скорости она, как снаряд. Дело в том, что во время спецоперации, да и вообще таких случаев очень много. Но «грача», Су-25, спасает то, что у него бронированное стекло 5 сантиметров толщиной и, когда попадает в лобовое стекло, максимум, что может быть, это его повреждение и замажет кровью. Такие случаи были, и пацаны садились, но без повреждений боковых. А боковые – там плексиглас. Птица попала в боковое. И повредила…
– Я на фото смотрю, все руки у «Башкира» синие…
– Это от осколков плексигласа, который всего полтора сантиметра толщиной. Правая часть стекла кабины. И они разлетелись как осколки от гранаты. И поранили правую и левую руку. Правую перебило, которой он управляет самолетом, а левую немного зацепило.
– А руки у него чем накрыты?
– Обычный летный хлопчатобумажный комбинезон. Управлять самолетом надо свободной рукой. И ничем серьезным летчик не прикрывается.
– Вот в машине по дороге едешь, тебя в зад ударили, ты уже в прострации… А тут?
– Вы же смотрели видео, там «Башкиру» задают вопрос: вот вы летаете на такой высоте, на такой скорости, еще маневр, надо определить еще цель… Как такое возможно? А он отвечает: «Нас же этому учат…» На самом деле мы их готовим. Рассказываем разные случаи. Терять самообладание никак нельзя. Потому что главное выполнить боевую задачу, прилететь и сохранить машину. И их учат. Эти моменты даются и на тренажерах. И особые случаи разбираем. Пожары, атаки, отказы систем, как зенитно-ракетные комплексы действуют. И в частности, на Су-24, где все это можно смоделировать. И они в этой ситуации уже знают, как делать, что делать… «Башкир» старший лейтенант, всего три года, как выпустился в 2021 году. Он и по национальности башкир, и позывной… – рассказывал о летчике Аржаных-старший.
– Вот самолет летит и в него удар… – я выяснял.
– Понимаете, самолет весит пятнадцать тонн и для него этот удар незначительный. Даже бывали моменты и у моего сына птица подпадала в кромку крыла: вмятина обалденная… Кстати, в этот борт «Башкира» птица уже попадала. Носовая часть у него тоже повреждена. Там есть прицел «Клен»[57]. Он покрыт прозрачным материалом. В него смотрят, чтобы атаковать цель с помощью лазера. Так вот птица при попадании уничтожила и стекло, и сам «Клен» уничтожила. Да его восстанавливать и нет смысла. С «Кленами» сейчас не работают. Лазеры применяются тогда, когда цель видишь непосредственно, а не тогда, когда издалека стреляешь. Поэтому просто закрыли плексигласом и закрасили краской. Это у него второе попадание. В этот же самолет. И таких случаев очень много. Особенно сейчас, когда они ходят по верхушкам деревьев, особенно летом… С «Башкиром» и произошло это непосредственно над водной гладью. Там пруд или озеро было, и точка начала маневра была конкретно у этого пруда. Скорее всего это был «летательный аппарат» под названием «цапля» или «гусь». В данном месте находился и, естественно, попал в правую часть фонаря кабины.
– Надо человека подготовить к стрессовой ситуации, – спрашивал я, – не тогда, когда через час пожарник приедет, а где секунды решают все…
– Ну, да… Доли секунд. Он, кстати, и не смог бы прыгнуть. Почему? Потому что руки перебиты, а там держки надо нажать и дернуть. Скорее всего у него такой возможности не было. Хотя левой рукой он мог бы дернуть и прыгнуть. Но машина управляемая, двигатель работает, поэтому надо идти на базу и держаться за ведущим. Что он и сделал: держался за ведущим. И парой произвели посадку. Как он обороты двигателя убирал, не понятно, но левой можно. Ручку управления бросить и убрать обороты на малый газ и в момент касания отжать.
– Рука перебита. Стресс, укол не уколишь. Обезболивающий…
Раны у летчика
Аржаных:
– Вы знаете, стрессовая ситуация. Сын, когда катапультировался, – Аржаных-старший вспомнил случай, – там были небольшие повреждения. Но он говорит: «Я не ощущал ничего». Выброс адреналина такого наркотического действия, что ничего не чувствуешь. Единственно, после того момента, когда приходит осознание, ты понимаешь. И тогда начинается боль и нестерпимая жажда. Сын говорит: «Пить хочется, как будто ты неделю по пустыне ходил». Все запасы, какие у него были – неприкосновенный запас, который был, он весь выпил. И когда вертолет прилетел, он первым делом попросил у спасателей воду. Все так рассказывают. И Каштанов, который катапультировался, первым делом стрессовая ситуация, на адреналине, в каком-то наркотическом опьянении и пить, пить, пить.
– Каштанов мне рассказывал[58], пить они со штурманом хотели страшно.
Не паниковать, будешь паниковать, ты – покойник
Аржаных:
– Когда ты в стрессовой ситуации, не паниковать, будешь паниковать, ты – покойник. Эти мгновения растягиваются в секунды и минуты, это уж точно. Потому что, когда у меня возникла ситуация, что через 10 секунд я должен буду разбиться, то время растянулось практически в минуты. И в этой ситуации я не паниковал. У меня на Су-24 тормоз был с правой стороны. Принял решение. Если все нормально – то нормально, если все плохо – то придется катапультироваться. Командованию придется объясняться. Ну там моя ошибка была и группы руководства, но это еще, когда я лейтенантом был. Буквально десять секунд оставалось, но грамотно построил и самолет спас, и никто и не узнал, кроме командира звена. Такую оплошность я в воздухе допустил. Поэтому время растягивается. Да. Кстати, параллельно, помимо того, что время удлиняется, еще какими-то потусторонними силами оказывается помощь. Перед тем как разбиться, мне внутренний голос извне подсказал, что сейчас произойдет экстренный случай. И я уже сконцентрировался.
– Я поражаюсь, как на высоте 50 метров лететь по территории, где и холмы, и низины, и лес… Настолько сложно…
Спарка Су-25 на взлете
Аржаных:
– Я вам сейчас расскажу. В принципе по различным документам должны лететь по ориентирам. Смотреть. Но на скорости 900 ориентиры смазываются, ты их не видишь. А смотреть на карту по документам, которая у тебя на коленях, ты не должен. Ты все время должен смотреть за кабину в пространство, ты даже не можешь на приборы посмотреть. Ты просто на слух определяешь, работают двигатели или нет, и, чтобы найти какой-то ориентир, это нереально. Скорость под 900. В принципе я сам летал на Су-24, но у нас в принципе маршрут был известен. А в полках в те года, не по войне же, ходили по маршруту, который хорошо знали. А этот – нет. Каждый раз меняется. Им помогают планшеты, джипиэс. У них перед глазами типа смартфона, как на машине. То же самое, маршрут у них проложен, нарисована линия, и они по этой линии выходят в точку начала маневра, на кабрирование. А как вышли в заданную точку, сразу маневр, нажимает боевую кнопку, все снаряды ушли, сразу переворачивает его в верхней точке, где их захватывают вражеские ЗРКа, захват происходит, но не успевает реагировать. У зенитно-ракетных комплексов от момента обнаружения до момента пуска, время реакции, где-то 10 секунд. От момента обнаружения до пуска 10 секунд, а летчики на этой высоте находятся 10 секунд. Переворачивают его, прямо на землю кладут и на эту же высоту опять выходят. Но они за ландшафтом не видят. И за холмами, деревьями – пропадает… И происходит срыв обнаружения и все. И вот на этих высотах они и работают… А вот ребята, которые бомбы с модулем коррекции планирования используют, бросают их с дальности 60–70 километров с высоты 8—12 тысяч метров. Су-24, они вообще не входят в зону поражения и им менее опасно.
– «Башкир», неожиданно получив удар, сумел взять себя в руки, – не мог отойти от поступка летчика.
Александр Иванович:
– Это же они парой: вот-вот маневр, и птица попадает. Над водной территорией. Естественно, задачу не выполняет, ему только бы удержаться за ведущим и вернуться на аэродром взлета, что он и сделал. Вернулся с полным боекомплектом, не отстреляв, зато машину спас и все обошлось.
– А ведущий знал, что с «Башкиром» произошло.
– Нет. Когда отработал, на обратный курс они легли, выполнили противоракетный маневр, отстреляли тепловые ловушки, по крайней мере, ведущий, и потом уже на обратном пути ему «Башкир» доложил. Рация работала, ну и в принципе, ведущий его довел непосредственно до аэродрома, и они парой произвели посадку.
Слушать Александра Ивановича Аржаных можно было часами, и я переживал за курсантов, которые по каким-то странным причинам лишились опытного преподавателя. И надеялся, что до них все равно дойдет «дело Александра Аржаных» через его сына, через летчиков, которых он учил, через того же «Башкира», и от этого становилось легче на душе.
Что только нашим бойцам не перепадало.
Все снесли. Все осилили.
Лето жарило.
Жарило и на фронте, где ученики Александра Ивановича Аржаных изо дня в день поднимали «грачи» в небо.
10 июня 2024 года