Перипетии с учебой в училище
Однажды бывший директор Михайловского кадетского корпуса Голомедов встретил меня:
– В отпуск приехал мой ученик по кадетскому корпусу майор Алексей В… Он начштаба батальона у десантников на спецоперации…
– Мне бы с ним пообщаться…
Казалось, он, как и многие другие офицеры, откажется, скажет: «Вот закончится СВО, тогда поговорим», но я услышал совсем иной ответ.
12 июня 2024 года он приехал ко мне. Я показал свою книгу «Воины Новороссии. Подвиги народных героев» и, когда он увидел фото одного из героев книги майора Вострикова, сказал:
– Мы с ним в Рязанском десантном училище учились. Койки стояли рядом…
– Теперь в Верхнем Мамоне стадион назван его именем…
А когда он увидел фотографию кадета Черешнева, воскликнул:
– Это же Ярослав! А он до меня в кадетском корпусе учился, потом в Рязанском… Но значительно старше.
– Вот какая земля тесная! – вырвалось у меня.
Кадеты
Теперь майор Алексей рассказывал о себе.
– Я поступил в Рязанское десантное училище в 2005 году. Там учился. Все шло хорошо, но в 2009 году меня отчислили.
– За криминал? – испугался я.
– Да нет, я считаю, юношеский максимализм. В училище мы с моим дружком на войсковой стажировке во Пскове были и получилось, что не поладили с командиром. Стажировка заканчивалась, и нас решили придержать на полевом выходе. Мы же стажировались в дивизии. И доложили командованию училища, а командование рубануло шашкой.
– Понятно, в профилактических целях, – мне знакома была эта реакция командиров:
– То есть подошли тяп-ляп…
– Считаю, что да. Там-то проблем не было. И нам надо было поумерить свой пыл. Что самое интересное, мы через год восстановились. И нас повторно в эту же часть отправили на стажировку в эту же роту, к этим же офицерам. Только на этот раз мы отстажировались на «отлично».
– А раз отчислили, должны отправить в армию.
– Да. Раньше два года служили срочную. И четыре года училища приравнивались двум годам армии. А мы полгода, вернее, четыре месяца с небольшим оставалось до четырех лет, и нам насчитали: по два месяца и три дня надо дослуживать. И я попадаю в Тулу в 51‑й полк в разведроту. Ну, два месяца и три дня я там отбарабанил.
– Небось переживал?
– Я переживал только за одно: чтобы родители не узнали. Они узнают, и им будет, мягко сказать, неприятно. Поэтому все время, пока я находился в той же Туле, я им сообщал: учусь. Все нормально. И решил сказать только тогда, когда приеду со службы. А может, я бы даже не приехал, заключил бы контракт. Кстати, собирался заключить контракт, но на тот момент в Туле был очень своеобразный командир полка. Такие отношения в полку, что мог подойти к солдату и разорвать на нем тельняшку, если ему не понравилось. Ну, вот такой. И я не стал заключать контракт. «В этом полку точно не останусь», – решил для себя. 26 мая демобилизовываюсь и приезжаю домой. Полгода я здесь на гражданке. И потом я еду на ученый совет в училище и восстанавливаюсь в рядах курсантов. Меня восстановили на этот же курс, но мои ребята ушли на курс выше. Были на пятом. Грубо говоря, я потерял год. Не со своими выпускался. И вот тут как раз с Востриковым Димой оказываюсь койка к койке.
В ВДВ попал – гордись. Не попал – радуйся
– И как Дима?
– Он боксер. Он вышибал там. Вроде наш простой воронежский парняга, никогда не выделывался, что он умеет. На соревнованиях по боксу выступал и всегда брал призовые места. Один раз до него на улице гражданские докопались, он всех вырубил.
– Десантник!
– И вот я учусь половину четвертого и пятый курс.
– Учеба, ведь были преодоления. Прыжки…
– Как говорят: в ВДВ попал – гордись. Не попал – радуйся. Вот так же и там, поступил в училище – гордись. Не поступил – радуйся. Я ведь в кадетке учился. И на первом курсе училища солдатской науки не было никакой. Нас достаточно хорошо готовили. Строевая подготовка. Единственно, в кадетке ВДП, воздушно-десантной подготовки, не было. Это прыжки. Ну, понятно, такого количества стрельб у нас в кадетском корпусе не было. С пистолета стрелял, с автомата, а здесь постоянно со всех видов оружия. И здесь постоянно физические нагрузки. Вот сразу только поступили, и переход из учебного центра в Сельцах в Рязань, 60 километров с полной выкладкой. Переход растягивается, грубо говоря, на два дня. То есть мы выходим, доходим до Заборья, есть такой населенный пункт. Там разбиваем лагерь. Из плащ-палаток сшиваются палаточки. Там ночуем и с утра продолжаем марш на Рязань. И где-то в районе обеда приходим в училище. Это когда мы поступали, а в дальнейшем, как правило, туда пешком и обратно пешком. Специально тренировали силу воли. Ну это на самом деле. Даже когда пройдешь, не весь переход, состояние здоровья разное, где-то ногу натер, где-то нога опухла, что-нибудь такое. Терпишь. Такие переходы были на постоянной основе.
На дереве
– А прыжки?
– Первый прыжок вообще не боялся. Ты еще не знаешь всех ощущений, когда тебя к нему готовят. Первый прыжок ты совершаешь как бы чисто на автомате. Все делаешь. Комплекс мероприятий по подготовке, то есть ты парашют укладываешь, там много учебных укладок, потом боевая укладка, уже на прыжок конкретная укладка. Везде расписываешься в паспортах. Расписывается тот, кто тебя проверял. И есть воздушно-десантный комплекс. На земле отрабатывается все то, с чем ты столкнешься или можешь столкнуться от момента посадки в самолет и заканчивая приземлением. То есть как вести себя в самолете по сигналам, по командам. Как вести себя в воздухе. Нештатные ситуации при приземлении. И после приземления. Вот ветер может парашют надуть. Приземлишься не в поле, а на лес, на здание. И чтобы ты знал, как себя вести… Первый прыжок было не страшно, а вот второй и последующие, конечно, уже появляется страх. Потому что знаешь, что будет, как это будет происходить и что может произойти. Ну я скажу, у меня, по-моему, сто шестнадцать прыжков, и прежнего страха уже нет. Наверно, это приходит с мастерством.
– И когда состоялся первый прыжок?
– Во время курса молодого бойца.
– Даже еще присягу не приняли? – удивился я.
– Да, не приняли. На момент принятия присяги уже совершили по три прыжка.
– А кто-нибудь отказался прыгать?
– Я что-то не помню, чтобы отказался. Как сейчас помню, первый прыжок состоялся 12 августа 2005 года. Ну, а потом пошли прыжки разной сложности.
– А было, чтобы попал на дерево?
– Было! В Иваново. Я уже служил, и получилось так, что нас выкинули, а я был выпускающим, мне прыгать, а поле практически закончилось. И я как мог подруливал, подруливал, то есть парашютом можно подруливать, но он не спортивный. На спортивном можно управлять как хочешь. А здесь нет, но тем не менее можно. Кто опытный, тот может. Мне нужно было побыстрее глубокое скольжение применить, но поздно начал и меня понесло на лес.
– Деревья, как пики, торчат.
– Да. А я сколько раз сам солдат тренировал. Знал, как действовать. Но когда тебя несет на все эти палки, коряги и ты все это видишь…
– Радости мало…
– Я, естественно, изготовился, как меня учили: свести ноги вместе, лицо руками закрыть, – Алексей руками закрыл голову. – Меня несет, и купол – раз, завис на деревьях. А вишу на ветках, до земли не достаю. Ну и дальше, как учили, отстегнул запасный парашют и по нему, как по канату, спустился. Правда, это требует определенных физических усилий. Но справился.
– А потом снимать парашют…
– Конечно. Снял как? Потихоньку стянул, там же стропы.
– А если на камень налетишь…
– Всякое бывает. Бывает, люди погибают в момент приземления. Такие случаи, особенно когда сильный ветер. Такой случай был. Курсанты нашего училища в 80‑х годах шесть или семь человек разбилось. Они приземлились. Но из-за того, что был сильный ветер, их понесло по полю, кто головой о пенек ударился… Парашют никак не удержишь, он же тебя волочет. Какой бы ты массы ни был. На этот случай предусмотрено расчековочное устройство. Отрасчековал. Но не знаю, на тот момент, может, оно не было предусмотрено на парашютах или они не сумели, не успели воспользоваться им. В случае чего ты должен применить расчековочное устройство, но в воздухе, пока ты летишь, нельзя. Ты расчековал, один свободный конец остался, и парашют превратится в тряпку. Из надутого в свечку. А на земле можешь расчековать, и он сложится и можешь вставать и собирать его.
С интересом слушал особенности поведения десантника с парашютом, которые были мне в новинку.
– Отсев в училище был? – спросил.
– Отсев происходит по разным причинам. У одних по неуспеваемости, причем на первых курсах из-за математики. Хотя как она в дальнейшем влияет, не знаю. Тем не менее к этому относились серьезно и кто-то по неуспеваемости уходил, кто-то по здоровью. Ведь пошли нагрузки. И насколько человек к ним готов. Я сам поступал с плоскостопием. Я его скрыл. Получилось, что на местную комиссию я отправил за себя брата.
– Похож на тебя?
– Не то что похож. Но там никто особо и не всматривался. Назвал фамилию и все. Потом брат сделал снимки. Но меня не пропустили на областном призывном пункте. Хирург сразу: «Это не твои снимки. Ты обманываешь. Неси свои». Ну, а у меня как бы врожденное плоскостопие. Что делать? Пришлось к директору кадетского корпуса Голомедову идти. На тот момент у нас учились два кадета – племянники начальника призывного пункта. Голомедов позвонил ему, я приехал туда, он вызвал хирурга, и он поставил «здоров». Кстати, плоскостопие не повлияло никак, через год-два двадцать лет, как в ВДВ, и все нормально.
– Итак, в училище…
– Поступил в 2005‑м, выпустился – в 2011‑м.
– И куда по выпуску? Вот Востриков поехал в Севастополь в морскую пехоту…
– А я в 76-ю десантно-штурмовую дивизию, где проходил стажировку.
– Во Псков…
– Именно туда. У нас как, говорили: рейтинговая система, будете заходить и выбирать места. Если бы это так было, то было бы круто. Сначала заходят золотые медалисты. Вот вам места, пожалуйста, выбирайте. Лучшие выбрали себе лучшие места. А кто хуже всех, ему-то и выбирать нечего. У нас такого не было. Нам дали листочек, сказали: напишите основное место службы и запасное. Я написал основное – Севастополь.
– С Востриковым.
– А запасное – Псков. И попал во Псков. А Востриков. Он был спортсменом, ему многие оценки ставили так, и у спортсменов была прерогатива. Он ведь выступал за училище, много раз, это был плюс. Конечно, он училищу приносил призовые места и это учитывалось…
Михайловский кадетский корпус
– Теперь давайте вернемся чуть-чуть назад. Вы родом откуда?
Алексей отвечал:
– Из поселка Отрадное под Воронежем…
– Блатное место… Там дачи воронежских начальников…
– Это сейчас оно называется «Воронежская Рублевка». Но на тот момент это был обычный поселок.
– А родители военные?
– Нет, мама медсестра, батя на стройке…
– Обычные трудяги… А как же в кадетский корпус?
Алексей В. рассказал:
– Я 5-й класс окончил в школе в Отрадном. А учителем истории был ветеран Великой Отечественной войны Владимир Игнатьевич Иванов. Он очень интересно вел. Он был у нас кавалером медали «За боевые заслуги», «За отвагу». Он ушел добровольцем на фронт в 1944 году. Приписал себе год, потому что не брали. Ему было семнадцать лет. А тогда что за документы, можно исправить. Он приписал себе год, и в апреле 44-го он ушел на фронт. Он был артиллеристом и в мае 45-го войну закончил там, где курляндский выступ. Курляндская группировка противника, которая не сдавалась. Она сдалась только 12 или 13 мая. И то, как он говорит, ее блокировали, а группировка на полуострове. Только когда выпустили все снаряды по нашим, много, кстати, наших погибло, весь боезапас свой выпустили, немцы начали сдаваться. Он очень увлекательно вел историю. Сам после войны окончил Житомирское, а потом Севастопольское, куда его перевели, зенитное училище и служил в Польше. Служа в Польше, попал под хрущевское сокращение, уволился из армии с должности командира батареи. Окончил педагогический институт, какое-то время работал учителем. Учил мою маму, был директором школы, ну, а когда я пришел учиться, он был просто учителем истории. Он уже немного пробыл в школе, музей сделал, и я стал ходить к нему домой.
Наш земляк Василий Михайлович Песков, будучи школьником, у директора школы перечитал всю библиотеку.
Майор Алексей:
– Мы с ним беседовали на разные темы, и он моей маме сказал: «Мальчишке нравится все военное, что вы его в кадеты не отдадите?» В общем, я не знаю как, но он начал звонить в военкомат. А он очень активный. У нас в лаборатории в школе какого-то оборудования не хватало. Он письма президенту, губернатору, всем напишет. И оборудование привезут… Вот он все разузнал про кадетский корпус, дал адрес моей маме, грубо говоря, ее подтолкнул. И вот летом я окончил 5-й класс и с мамой поехал на улицу Торпедо (там в бывшем детском садике находился корпус) сдавать экзамены. Сдал все экзамены, меня зачислили, и я с сентября начал там заниматься в шестом классе.
– Как вам там, ведь еще ребенок…
– У нас много воспитателей поменялось. Они приходили, уходили. Но вот у нас воспитателем пришел Игнатенко Леонид Григорьевич. Подполковник. Афганец. Он человек легендарный. Еще в Группе советских войск в Германии в Шпандау Рудольфа Гесса[59] охранял. Да, еще Гесс сидел, и он его застал. Он вообще сирота. Окончил Московское общевойсковое училище. Служил в Германии. Поехал в Афганистан. В Афгане получил тяжелое ранение: его из автомата полоснули. У него вырезали несколько метров кишки. Очень грамотный, очень авторитетный. С опытом. Педагогика у него была поставлена на высшем уровне! Поэтому нас, шалопаев, он быстро взял в кулак. Это в восьмом классе.
– А чем он брал?
– Вот Макаренко. Если брать его «Педагогическую поэму», то он же беспризорников воспитывал. Еще шла Гражданская война. Он там и увещевал их, и призывал к порядку до тех пор, пока они его не вывели из себя, и он самого авторитетного из них, грубо говоря, ударил. И после этого они стали его уважать. Потому что он показал силу. Это не педагогично было, но получилось так, как получилось. А тут человек пришел в корпус, он не выпивал, всегда подтянут, строг. Без всяких шуток, мог прикрикнуть и, грубо говоря, «леща» дать. И сразу мы…
– Зауважали.
– Ну, и он за класс стоял. В обиду не давал. А после него пришел другой офицер Колганов Виктор Васильевич, подполковник запаса. А тот нас по физо гонял, несмотря на свои годы. Офицер запаса. Игнатенко стал у нас командиром роты, а Колганов командиром взвода. 9, 10 и 11-й классы он был у нас воспитателем. Вот два офицера, которых я запомнил.
– А Голомедов?
– Александр Иванович, это да, глава нашего кадетского семейства. Он очень много сделал для возрождения вообще кадетского движения. Он, может, не был таким строгим, как Игнатенко, Колганов, у него можно было в кабинете кино посмотреть, он, как отец, был у нас.
– И с военкоматом помог, а так бы отмахнулся: сам решай, и все.
– Подходит к концу учеба в корпусе, куда дальше идти?
– Когда подошло время выпускаться, мне попалась книга про ВДВ. А Ярослав Черешнев на тот момент учился в Рязанском воздушно-десантном училище. Приезжал к нам, рассказывал. Я видел его в форме. Ну и я же увлекался историей и знал, что десантники – это настоящие войска. Поэтому я решил: если уж идти в военные, то идти в самый боевой род войск. В тех, кто воюют. А это училище ВДВ. И по примеру его я решил поступать в Рязанское военно-воздушное.
– Одноклассники куда?
– Каждый выбирал для себя сам. Я поехал в Рязань со своим дружком. Мы с ним сидели за одной партой, но он физо не сдал. Не пробежал. И причем я его тянул за собой на трех километрах. Я: давай, давай, давай. А в последний момент поворачиваюсь, а его нет. А ему поплохело, он вообще сошел с дистанции. А мне поступать по-любому, и я побежал дальше. Конкурс был приличный, многих отсеяли. Нас Колганов гонял так, что сдать физо для меня не представляло труда. Я бы еще лучше сдал, не рассчитал силы. Когда километр оставался, я рванул, как на стометровке, и мне не хватило сил. Потому что я пятьсот метров пробежал, как стометровку, а на оставшихся пятьсот метрах выдохся. И не так бежал. А вот надо было последние пятьсот метров выложиться. Рванул бы и одним из лучших стал… А геометрия, математика. У нас Кудренко Надежда Григорьевна вела. Она вообще учитель от Бога. Она требовательная, могла ругать, от нее можно было и по голове получить, но у нее самые плохие ученики, которые вообще ни бельмеса в математике, становились крепкими троечниками. Потому что она вдалбливала. Поэтому когда зашли сдавать математику в огромный лекционный зал, то я одним из первых вышел, практически первым сдал. Она нам на каникулы задавала по Сканави (задачник. – Примеч. авт.), а он для института. Она на каникулы задавала, и ты решал по 10–15 примеров в день. Она очень принципиальная…
Во Пскове
Майор Алексей:
– Когда я поступил на первый курс, Черешнев перешел на пятый курс.
– Общались?
– Там график учебы очень насыщенный и времени ходить встречаться нет.
– И вот по распределению едете во Псков…
– Да, в 234-й десантно-штурмовой полк имени Александра Невского. Причем на тот момент мы попадаем под реформы. Это 2011 год.
– Мебельщика…
– Да, министром обороны был мебельщик. Было большое сокращение. И мы приходим, а офицерских должностей нет. Нам предлагают на выбор: либо вы увольняетесь, либо пишите рапорта, что согласны на сержантские должности. Там была одна офицерская должность, но ее придержали скорее всего для того, у кого какая-то маза была. Я согласился и становлюсь на старшего техника 7-й роты 3-го батальона.
– Офицер на должность сержанта…
Можно было поражаться тому, сколько перипетий выпало армии. Сколько молодых лейтенантов, выучившихся на офицеров, приехавшие в части с женами, а кто и с детьми, вдруг для армии становились сержантами, для чего пятилетнего, четырехлетнего срока учебы вовсе не требовалось. И каким оскорблением такое становилось для молодых семей, молодых жен, родных молодых командиров. И многие офицеры-сержанты это вынесли.
Алексей В.:
– Я лейтенант, но должность сержантская. Я отвечаю за технику. Но не долго я на ней пробыл. Буквально полтора, может, два месяца. И так как заместителем командира дивизии был полковник Чобан Николай Петрович, он был замкомдива, а я ему сдавал выпускную работу в училище «Берлинская наступательная операция». По кафедре тактики. Он был членом госкомиссии. И когда я прибыл, он, как замкомдива, встречался с нами и сказал: на первую освободившуюся офицерскую должность назначить меня. Ну и получилось, командир 1-го взвода 7-й роты уходит на повышение замкомроты, и я становлюсь командиром взвода. Полтора года я в этой роте командиром взвода.
– С личным составом тяжело? Вот я был замполитом роты милиции: это как на взрыв-пакете сидишь…
– Когда я курсантов учил, то говорил: «Подведет вас не оружие, не техника, подведет личный состав. Как вы поведете себя, правильно ли людей воспитаете, и оружие будет вычищено, и техника вовремя выйдет на рубеж». В первую очередь ты должен заниматься людьми. Вот взвод в ВДВ – двадцать один человек. Три отделения по семь человек. Мне было легко, потому что повлиял опыт. Я в кадетском корпусе был замкомвзвода. В училище я был замкомвзвода. Поэтому опыт был. И с солдатами мне было не так трудно. Да, были великовозрастные контрактники, но они недооценили моего опыта. Поэтому я их быстро воспитал.
– Как?
– Ну, во-первых, кто был простыми курсантами, им, конечно, тяжело. Более старые контрактники там: «Да ладно…» Я их сразу поставил на место. Обращение ко мне: на вы. Строго по воинскому званию. Я стал очень жестко требовать с них дисциплину, как положено разговаривать со мной. Я мог прикрикнуть, поставить на место. Ну, и я естественно, всех под общий порядок. То, что он сержант, это не дает ему право на занятиях просто стоять и дурачка валять. Должны и стрелять, и переползать, как все. А так как я был отличником: стрелял отлично, по физо у меня проблем не было, то я очень быстро всех прибрал к рукам. Я застал те времена, когда рота неполная. Солдат не хватало, и постепенно часть их вообще убыла, а остальных стали переводить в воинские части первоочередного применения. И у нас в третьем батальоне оставались фактически одни экипажи боевых машин. То есть у меня каждая машина – три человека: наводчик, механик, командир. Поэтому взвод состоял из десяти человек. Я и три экипажа. У нас пришел комбат и, когда уходил на другой батальон, грубо говоря, меня перевел к себе во второй батальон, где уже была и пехота. То есть я полтора года в третьем батальоне командиром взвода, потом перевелся и во втором батальоне полгода. Два раза я за время службы был командиром роты по набору новых солдат. То есть набираем, готовим, присяга и потом их по подразделениям. Я ведь в третьем батальоне, как бы кадрированном подразделении (нет личного состава. – Примеч. авт.), меня и посылали на эту роту новобранцев. Учил их, как парашюты укладывать, готовил их к первому прыжку, меня заметили. И когда заканчивался второй год, как я командовал взводом, ко мне подошел начальник отделения ВДП (воздушно-десантной подготовки. – Примеч. авт.) и говорит: «Командиром роты десантного обеспечения не пойдешь?» Я: «Можно, а почему не попробовать. Хотя меня не этому учили». – «Да ладно, ты освоишь». Ну и я оказался командиром роты.
– А что это за рота?
– Рота десантного обеспечения отвечает за хранение парашютов, укладку парашютов. Все, что связано с парашютами. У меня специалисты-ремонтники, специалисты-укладчики, водители КамАЗов. Но это не боевая рота. Это подразделение десантного обеспечения. И год я пробыл командиром роты.
Десантные университеты молодого офицера продолжались.
– А в кадетском корпусе появлялись?
– Конечно. У Александра Ивановича Голомедова. В классы приходил, рассказывал. Не забывал, а как же иначе. И когда в училище, и служил, бывал в корпусе…
Лейтенант Стюжнев. Командир роты в Рязанском училище
– 2014 год. Крым…
– Я не был в Крыму, – ответил Алексей В. – Участвовал 1-й батальон нашего 104-го полка нашей дивизии. Они непосредственно охраняли Олимпиаду, и, как только там закончилось, их сразу перекинули в Крым. И они там участвовали, а я нет. В дальнейшем был командиром взвода, ко мне еще курсантом попал Владимир Стюжнев, погиб на СВО[60]. Так вот Владимир Стюжнев еще срочником в 104-м полку был в Крыму.
В Интернете нашел стихотворение в честь гвардии лейтенанта Стюжнева[61]:
Мы долго ждали извещение, в надеждах утопая,
Злой рок судьбы преподнесет нам огорчение —
нам не увидиться с тобою, милый брат.
Семья убита горем, так тоскливо, и только слышен плач,
мать потеряла сына, её единственный, любимый мальчик.
Он жил с мечтою в голове: «Служить я буду в ВДВ!»
Учился долго, торопливо и защищая честь мундира.
Мечта сбылась, и так красиво, знамение вознёс, и все твердили —
вот так и должен выглядеть Мужчина!
Наш милый братец, ты такой счастливый,
Ты вёл товарищей отряд, но жаль, припрятан был снаряд…
Отважный, честный, молодой
Запомнился ты нам такой.
Хвала и слава героизму, он брат и сын, отдавший долг Отчизне.
– А как дальше?
– В 2016 году замкомандира полка, который в свое время был командиром соседней с моей ротой, говорит мне: «Алексей, пойдем в Рязанское училище». Потому что надо будущих офицеров воспитывать, а он в училище уходил. «Пошли в училище!» Меня в это время уже мало что связывало со Псковом: рота моих солдат-срочников мобилизовывалась, и я: «Ну, давай». Меня отпускать сильно не хотели, но я сказал: «Я обещал. И должен слово сдержать…» В училище я набираю сто двадцать человек. У них кмб (курс молодого бойца. – Примеч. авт.). И я в течение трех лет командовал курсантской ротой. Ну я их там держал крепко. Тем более после пяти лет в войсках опыта понабрался. С 2016 по 2019 год вел первый курс, второй курс, третий курс.
– А в Рязанском училище были кто из Михайловского кадетского корпуса?
– Я интересовался. Был бывший воспитатель из корпуса. Тимченко Олег Константинович. Он сам меня нашел. У него жена была начальником аптеки, она закончила службу, им дали квартиру в Рязани. И в училище он уже был гражданским. Еще Черешнев, я вам о нем говорил.
Выпускников и работников Михайловского кадетского корпуса можно было найти в частях и учебных заведениях по всей стране.
Проверка курсантов на честь. «Прости нас, Василий Филиппович»
– В училище вы как рыба в воде. А были у вас стрессовые ситуации?
Майор Алексей:
– Стрессовая была на тот момент, когда на третьем курсе возникла одна история. Мы были на полевом выходе, и до нас доходит не то в виде слуха, не то указаний, что голубые курсантские погоны, а они еще с советских времен и как бы власть ни менялась, эти погоны оставались, – нужно снять.
– Свою ценность…
– Василий Филиппович Маргелов всегда говорил: «Тот, кто носит или когда-либо носил голубые погоны с десантными эмблемами, всю жизнь будет с гордостью произносить слова: “Я – десантник”». На этом воспитывались. И вот якобы эти погоны надо снять. Едет какая-то комиссия. На самом деле, как я потом выяснил, все не стоило выеденного яйца. Ну, а курсанты решили объявить бойкот.
Погоны у памятника Маргелову
– Еще бы, свое, родное…
– В общем, они со всего батальона срезали погоны, им же сказали: «Снять погоны», собрали и выкладывают эти погоны на площади имени Маргелова у его памятника. Траурная рамка: «Прости нас, Василий Филиппович». Что не уберегли… Они положили погоны, венок, траурную рамку. Может, фотографии сделали. Эти фотографии вылетели в Интернет. И это произвело фурор в средствах массовой информации.
– Молодцы, ребята!
– Да, они молодцы. Они постояли за честь. Но командование оценило это немного по-другому. В Министерстве обороны шум. Потому что это выскочило в Германии в новостях: бунт рязанских десантников. То есть нет бы им свою оценку дать, а они: бунт. И в Москве: «Ну, давайте их». Прислали специальную комиссию в Рязань.
– К ногтю «бунтарей»…
– Что-то подобное.
– А погоны чьих курсантов? И вашей роты?
– Батальона всего. Двух рот. Я, честно, даже не знал об этом. Я просыпаюсь идти на службу, а кто-то прислал мне: вот, новости, курсанты выложили погоны. Я про себя: «Кто-то есть…»
– Думает о памяти…
Майор Алексей:
– Я даже не предполагал, что это мои. Ну, может, и потом что-то возникало. Но с утра у меня даже такой мысли не было. Потом командиров рот собирал замначальника училища: вот такая ситуация, сейчас будут…
– Комиссия едет…
– Я опять даже не думал, что это мои. Пускай разбираются. А прислали комиссию: подключили всех – МВД, ФСБ…
– Делать нечего этим ни МВД, ни ФСБ…
– Из Москвы приехал первый заместитель министра обороны Панков. Статс-секретарь… В общем, чисто случайно на одной из фотографий наш комбат узнает курсанта из 22‑й роты. Я 21‑й командую. Там 22‑я.
– Как узнает?
– Они в масках. Там с погонами… А у одного клок высовывался из-под маски. Он его вызвал, начал «колоть», и тот…
– Выложил…
– Да, по ниточке он вытянул всех участников… Там очень все серьезно было. Замминистра – статс-секретарь, при нем куча генералов.
– Будто им тоже делать нечего.
– И я о том же.
– По идее, проходной случай. А тут чуть ли не измену увидели. МВД, ФСБ, – вспомнил я ведомства, в которых когда-то служил.
Майор Алексей:
– Мало того, что нас собрали, всех командиров рот, замполитов батальонов, комбатов. Ну и уже какие-то зацепки на наш батальон были. Но еще неподтвержденные. В лекционном зале. Замминистра Панков: «Вот, неприятность…» Сказал так нейтральненько. И: «Я предлагаю всем высказаться». Сначала высказывались генералы. И все, как один, вот, такие сякие…
– Понятно, воспитательная работа хромает…
– Потом выступили наши десантники. Генералы из штаба ВДВ. Тоже. Вышел бывший начальник училища, он нейтрально высказался. Потом еще кто-то хотел высказаться. Там один комбат встал. Ну и тут говорят, вот на ваш батальон якобы всё указывает. Командир батальона, что вы скажете? Ну, командир батальона, как бы не доказано. Командир соседней роты, а на мою роту ничего не указывало. Панков: «Ну еще офицер с вашего батальона, вот красивый сидит, капитан. Может, вы?» – обратился ко мне.
– А вы капитан.
– Да… А у меня в душе все переворачивается. Я, может, просидел бы и промолчал, но раз он решил меня поднять, я решил все высказать. Думаю, как это так, никто в защиту курсантов не встал.
– Вперед вышли?
– Да нет, со своего места поднялся. И: «Вы знаете, товарищ генерал, товарищи офицеры. Вы все осудили курсантов. Но у нас в училище культ Маргелова, культ погон, культ тельняшки. Это же не просто форма одежды. Это символ русской чести, офицера. Мы же на этом воспитываем курсантов. А тут взяли и просто: отменить погоны! Никто толком не объяснил. Это же не так должно делаться…
– А не рубить…
– Да, хотя надо было людям объяснить. Почему это так происходит. Говорю: второй момент. Прошла неделя, а до сих пор никто не может найти, кто это сделал.
– Исполнителей.
– Мы готовим офицеров ВДВ и спецназа, которые в тылу врага действуют. Значит, мы правильно готовим?
Я засмеялся: должны намертво держать язык за зубами.
– Мне: «Да». Я: «А то, что они такой поступок сделали, так они постояли за честь. Разве это неправильно?» В общем, ну наверно, я много сказал лишнего. Я надеялся, что меня поддержат другие. Там сидел целый зал офицеров. Может, кто-то из командиров рот, комбатов. Я думаю, что если бы встали еще, никто бы наказания не понес.
Вспомнилось, когда уходил из кадетского корпуса Голомедов, кадеты в знак протеста уехали из корпуса и потребовали возвращения Голомедова. Вот так еще в юности наша молодая поросль заявляла о чести, которую у них не отнять.
Раздача. Мытарства по воинским частям
Как и в истории с директором кадетского корпуса, кадетам досталось, так и в истории с погонами досталось, только на этот раз не курсантам, а их командирам.
Майор Алексей:
– Причем я закончил, а еще неизвестно, что там мои курсанты. А утром меня вызывает начальник отдела кадров и говорит: «Тебя приказали уволить». А получается как? Ночью узнают, кто это сделал, положил погоны. Получается, весь батальон сдал погоны, а выкладывали пять человек. Один был с моей роты, а четыре со второй. А идея вообще была моего курсанта из моей роты. Но он не ходил выкладывать и остался в стороне.
– Исполнителей выявили.
– Да, исполнителей было пять. Те, кто конкретно ходили. Ночью это выяснилось, с утра это доложили начальнику училища, замминистра обороны. Панков курсантов пожурил, ну зачем, ребята… Отчислять, конечно, мы вас не будем. Они покаялись, а я утром, надо было на другую территорию, и мне: «Тебя вызывает статс-секретарь». Я еду, приезжаю, а он уже уехал. И мне кадровик вываливает: «Приказали уволить». Думаю, не за ребят, а за то, что я высказал свое мнение, которое шло вразрез с генералами. Я кадровику: «Это мне за то, что я свое мнение имею? Значит, будем судиться. На каком основании вы меня увольняете?» Ну и все. Я уехал… Но увольнять не стали. Это произошло в конце апреля, вроде все затихло. Я думаю: «Ну, беда пронесла».
– Все улеглось…
– А командиру другой роты тоже: уволить…
– Нет, ему ничего не говорили. Проходит парад 9 Мая. Конец мая, и нас вызывают – комбата и двух командиров рот – в отдел кадров. И знакомят нас с приказом командующего воздушно-десантными войсками, что нас по собственному желанию переводят на нижестоящие должности в войска.
– Проснулись…
Майор:
– То есть юридически неверно, ведь мы рапортов не писали, что мы согласны. Но там написано: «Основание: рапорт военнослужащего на нижестоящую должность». Ну с кем ты пойдешь бодаться? С министром обороны? С командующим? Это бесполезно. У меня приказ явиться в город Иваново, войсковая часть такая-то, комбату – во Псков часть такая-то… Командиру второй роты – в город Улан-Удэ, это Забайкалье, войсковая часть такая-то. А я смотрю на дату: дата как раз тот день, когда выяснилось, кто из курсантов выложил погоны… То есть, когда выяснилось с курсантами, издали приказ.
– Может, задним числом, когда Москва стала трясти: какие меры приняли? Вот и издали, – сказал я, хорошо знавший кухню кадровиков.
– Ровно месяц прошел, нас не трогали, и вот выдали. Всё, передавай роту. Хотя передать роту толком не дали. Я сказал своему сменщику, подписывай. Здесь все нормально. Командир роты ведь материально ответственное лицо. В общем, я передаю, беру вещи, закрываю квартиру, мне уже некогда ею заниматься, мне надо явиться в часть. Взял парадку, самые необходимые вещи и поехал в Иваново.
– А на какую вас должность?
– На замкомроты. Хотя в училище должность на ступень выше, чем в войсках. В училище командир роты – это майор. Причем в 2019 году я уже экзамены сдал в академию. Я уже здесь все инстанции прошел, скоро надо в Москву ехать…
– В какую академию?
– Общевойсковую…
– Раньше имени Фрунзе.
Алексей В.:
– Я приехал в Иваново. Это 1 июня 2019-го. Я прихожу представляться, сначала зашел к кадровику, а кадровик мне: «Вот новый приказ. Ознакомьтесь». Новый приказ читаю, а я уже назначен замкомроты в Костромской десантный полк. Я беру новый приказ, опять в гостиницу, забираю вещи и в этот же день еду в Кострому. Благо близко. В этот же день вечером приезжаю в Кострому, иду представляться, представился начальнику штаба полка. Он мне говорит: «Пиши рапорт на командира взвода».
– То в замкомроты, а тут…
– Еще ниже. С чего начинал. Я говорю: «Не буду писать». Может, мы там на повышенных тонах поговорили.
– С командиром полка?
– Командир полка был в Сирии. А за него обязанности исполнял начальник штаба полка. Результат такой, несмотря на то, что поговорили на повышенных, нашли точки соприкосновения. Он позвонил, узнал про меня, меня охарактеризовали. А у меня еще медаль «За отвагу». И тут выясняется, что я и войсках служил, и опыт, и он говорит: «Я против тебя ничего не имею, но мне приказ командира полка: либо ты командиром взвода в этом полку служишь, либо вообще не служишь». Я говорю: «Ну, значит, я буду искать себе место. Но на командира взвода рапорт писать не буду». А они обязаны меня оформить, у меня же приказ. Он: «Ну, ладно, пиши рапорт пока на замкомроты, но ищи себе место». В общем, пока я два месяца пробыл в Костроме, я успел в Нижний Новгород съездить два раза в бригаду разведки, в Балтийск в бригаду морской пехоты слетать, в Медвежьи Озера в бригаду управления… Но везде ждут молодых лейтенантов.
– Выпускников училищ.
– Да, цепочка смещается. Я туда-сюда.
– Везде «забиты» места.
– Хотя в бригаде морской пехоты комбриг, мы с ним в госпитале вместе лежали. Он в свое время был начальником штаба 104-го полка. Он меня готов взять, но тоже кадровик говорит: «Ждем лейтенантов. Когда все устаканится, мы тебя возьмем, но тоже на замкомроты пока». И в Костроме в конце июля приходит приказ: опять убыть на замкомроты в Иваново. Видимо, кадровики между собой порешали. Ну я пришел в полк, представился и замкомроты стал служить там. Потом видят, что можно дальше меня двигать, ставят на командира роты. С 2020 года я уже командир роты. И в ноябре 2021-го меня назначают начальником штаба батальона. Быстро пошел…
– А у начштаба работенка невпродых…
Миротворец в Курдистане
– И как дальше сложилась судьба?
– В сентябре 2021 года мой батальон улетает в Сирию. Мы стояли на Евфрате. Там территория так и называется Заевфратье. Контролируемая курдскими отрядами самообороны. За Евфратом все контролируют курды и американцы. На самом деле там слоеный пирог. Там мы, там курды, там турки, там американцы, там курды, там иранцы… Восток – дело хитрое.
– А местность…
– Там есть и горы, но в основном глиняная пустыня. За исключением, где Евфрат протекает. А задача перед нами миротворческая. У нас разделение. Зона операции «Источник мира». Турки захватили 30‑километровую зону. Только там не совсем турки. А протурецкие боевые формирования. Но и сами турки стояли. Вот эта 30‑километровая зона – зона безопасности, чтобы по турецкой территории курды не стреляли. Как вот сейчас санитарную зону создают из-за обстрела Белгорода, там такую же турки создали. То есть они 160 на 50 километров захватили кусок сирийской территории. У моей базы стояла конкретная задача – разделение конфликтующих сторон. То есть я сопровождал колонны по трассе. С одной стороны – турки, с другой – сирийцы и курды. Я сопровождал колонны; гуманитарные миссии, местному населению раздавать, потому что там бедно живут. На мне сопровождение сирийцев, потому что если едут под российским флагом, турки не будут стрелять, а так они молотят. И получилось так, что там был полгода.
– Там и змеи, и скорпионы.
– Скажу так: там все это есть. Но в местах деятельности человека и если ты смотришь под ноги и в ботинках, то не опасно.
– Столкновения были?
– Нет, но могли быть. Но не доходило до этого. Вот Телль-Тамр – это одна из самых горячих точек.
– Селение?
– Город. Курды, народ, борются за отдельное государство. Так называемое Рожава[62]. И у них есть огромные анклавы проживающих на территории Турции, Сирии, Ирана и Ирака. И они хотят соединиться. И они в этом пограничье живут, у них огромная территория, и их много. У них внутренний стержень есть: они борются за свою независимость. Турки и курды – злейшие враги. Получилось, что курды ведут подземную войну. Потому что турецкая армия очень сильная. Я видел много раз, как они противостоят курдам. Буквально у курдов миномет выстрелил по турецкой территории, в ответ через несколько минут полетит куча снарядов. Причем очень быстро. То есть они быстро навели, моментально обстреляли. У них везде камеры высокого разрешения. Там стоит вышка, они все просматривают. У них беспилотники летают…
Я узнавал проблемы, которые еще до Спецоперации сваливались на Россию.
Майор Алексей:
– Но курды приспособились вести партизанскую войну. Копают тоннели под землей. Там глиняная местность и копается легко. Грунт не осыпается. Они потом еще бетонируют. Делают подкопы. Стреляют и скрываются. Там огромные города под землей. И вытравить их не просто. Там все это подрывать замучаешься. И ни на один день у них работа не останавливается. Там копают, копают, копают. День и ночь. Работа постоянно идет. У них есть военный совет, и этот военный совет контролирует всю эту работу на территории всего Заевфратья. Вот миномет. Все у них закопано. Там плита железобетонная на колесиках. Она отъезжает, миномет делает два выстрела, плита назад возвращается. Если в этот момент беспилотник не смотрит, то ты никогда не определишь, что там миномет стоит. Вот за счет партизанской войны они и приспособились. Они вот как: всячески старались нас вовлечь в конфликт с турками. Вот они подъезжают на машине, так называемом «головастике» – небольшие японские с тентом. Вот она подъезжает к перекрестку, тент откидывает, а там реактивная пусковая установка и выпускает пакет шесть-семь ракет по туркам, тентом накрывается, и машина тут же уезжает. И соответственно, полетели снаряды и разрывались вокруг нашей базы. Осколки на базу залетают. А у них крупная артиллерия работает. Байрактар может выпустить ракету. Осколки летят, и нам частенько в бомбоубежище приходилось спускаться. Такая вот служба.
– И часто там обстрелы?
– Редко бывает, чтобы неделю затишье. И все возобновляется… Курды постоянно обстреливают, постоянно стремятся нанести поражение.
Слушал и у меня возникали ассоциации с Донбассом, который ВСУ обстреливают с 2014 года. Вот турки и создали зону в 30 км, о чем говорят и наши власти.
Майор Алексей:
– А турки заняты тем, кого бы ликвидировать. В основном с беспилотников охотятся за главарями курдов и стараются их ликвидировать. Был у курдов генерал Салах Ад Дин, он вашего возраста, и он долго был в Советском Союзе. Он по-русски говорил спокойно. На него посмотришь и подумаешь: обрусевший с Северного Кавказа. Смуглый. И он очень хорошо к нам относился: «Ребята…» Постоянно нам фрукты. Он очень был заинтересован, чтобы мы дружили. Но у них тоже разные партии. Есть, которые с американцами дружат. На территории Заевфратья и американские базы, и которые с нами сотрудничают. Они там тоже мечутся, с какой стороной быть. Вот этот генерал больше с нами. И вот турки постоянно за такими охотятся. И машины подрывают, и с помощью боевиков. Всякие провокации друг против друга устраивают, и ты внутри этого котла. К моей базе в Амуде, я семь месяцев пробыл на базе Телль-Тамр, а потом переехал в Амуду. Город Амуда находится рядом с сирийско-турецкой границей, и у меня основная задача ее патрулирование. Вот едешь, там трасса федеральная, а на некоторых участках рядом забор и Турция начинается. И получается, что мы как миротворцы там находимся, а курды от нас хотят как бы большей защиты. Трижды к моей базе местные жители приходили и устраивали митинги. Огромная толпа с лозунгами, с плакатами. Скандируют что-то. Я старался разруливать, потому что могли и камнями обкидать. Оружие ведь не будешь применять против мирных. А если начнут лезть на базу, что ты будешь делать. Разные ситуации…
– А сама база?
– Небольшой бетонный забор и бывшее здание школы… Ну и у меня что, в подчинении тридцать человек. А толпа человек под двести. Женщины, дети. Ну нет, если кто с оружием пытался, то будем тоже применять. А это повлечет…
Капитан Алексей в Сирии
– Трудно сказать. Толпа – страшное дело. Вот нашего посланника Грибоедова в Персии со всей русской миссией растерзали…
– Там дипломатия очень важна.
– А как говорить? Местный язык надо знать…
– У меня переводчик был. Наш военнослужащий. На каждой базе обязательно есть переводчик. Хотя и у курдов тоже переводчики. Кроме того, много русскоязычных среди сирийцев, среди курдов. И там у курдов очень жестко. Очень жестко контролируют, чтобы мы за периметр своей базы не выходили. Без согласования с ними мы выйти не могли. Вот патрулирование, к нам по компьютеру приходит задача: завтра провести патрулирование. Мы вечером с курдами должны согласовать, что будем делать завтра. Потому что либо они дают машину сопровождения, либо в нашей машине едут. Они контролируют, чтобы мы лишнего ничего не сделали, ну и как бы за нашу безопасность отвечают. А скорее всего, чтобы мы лишнего чего не сделали. Год мы там находимся, и в сентябре 2022 года мы оттуда вылетаем. Передали участок другому батальону.
– Там платили больше? Ведь за границей…
– Нам платили российскими рублями и долларами. Там расчеты только долларами. И суточные. 1/3 часть тебе долларами отдают, а 2/3 переводят в российские рубли, и они уходят тебе на карту. А здесь доллары дают, чтобы ты их поменял на сирийские лиры и чтобы мог себе что-то купить…
– В магазине…
– Там магазинчики есть, но нас туда особо не пускали. Кого-то одного отправляли, потому что всех курды не пустят. Ему список, и он шел покупал на всех. В магазин, на рынок…
– А подготовка питания…
– У нас повара свои.
Джанкой – Кременная
– И вот домой…
Майор Алексей:
– Да, мы прилетели в Сирию в конце сентября, там оставалась неделя плюс-минус. В день нашего вылета объявили мобилизацию.
Вспомнил вчерашние 14 июня 2024 года новости, когда Путин сказал, что на СВО почти 700 тысяч военнослужащих. Эта цифра немного успокаивала, ВСУ противостояли внушительные войска.
Алексей:
– В день вылета объявляют мобилизацию. Мы прилетаем, часть офицеров и сержантов задействована для обучения мобилизованных, мы пока оружие сдаем. Приводим себя в порядок. И нам дают месяц отпуска с 1 по 30 октября 2022 года. Я съездил в Воронеж, еще куда-то и 1 ноября вышел на службу. Я начальник штаба. Доукомплектовываем батальон. Батальон проходит боевое слаживание. И 13 ноября мы вылетаем на аэродром Джанкой с Иваново. А техника в эшелоне ушла раньше с замом по вооружению. В Джанкое приземлились, выгрузились. Совершили марш в Херсонскую область. На тот момент наш полк уже вышел и дивизия находилась в резерве главнокомандующего группировкой. То есть мы приехали и начали заниматься боевой подготовкой. Весь ноябрь и весь декабрь мы провели в занятиях.
– А Балаклея, Изюм, – вспомнил я отход наших войск.
– Это до нашего прибытия… Наступает новый 2023 год. Нас командир дивизии собрал всех, поздравил, что-то неопределенно сказал. 1 января 2023 года наступает, нас с комбатом вызывает: срочно готовить войска к погрузке, на Кременную. Потому что на тот момент обстановка там была швах. ВСУ практически подошли к Кременной. 2 января я уже возглавил колонну, мобильную технику собрал. И пошел на Кременную через Мелитополь, через Мариуполь, через Саур-Могилу.
– Как вам Мелитополь?
– Я шел по объездным дорогам, в город не въезжал. Саур-Могилу видел только издалека. Ночью светится. Хотел зайти, но сами понимаете, не до этого было. Мариуполь весь разбитый – шли по нему. И Азовсталь видел, и драмтеатр разбитый. Город в плачевном состоянии. На окраинах начали строить, но было плачевное зрелище. Люди на нас смотрели без радости. Колонна шла, и я не видел, чтобы улыбки, руками махали. Это не Крым 2014 года. За несколько ночёвок – первую организовал в Бердянске, нашел местечко; второе местечко – не доезжая до Саур-Могилы, и на третьи сутки я утром подошел к Луганску. Мы убыли с командиром дивизии рекогносцировку проводить. Батальон еще шел эшелоном. На Донбасс заходили снова с территории России. Я поехал в Кременную. Приехал, там канонада идет. За ночь мы с командирами прошли, где батальоны должны стать в оборону. Где мой батальон. Всё, мой батальон прибыл. Разгрузили технику и бегом-бегом, быстро смотр провели, и на линию. Это 6 января. Там снега, и мороз хороший, я вывел подразделения и мы там стали в Серебрянском лесничестве. Торский выступ. Справа от нас Торский выступ, дорога из Торского на Кременную и часть этой дороги. «Десятка». Так роща называется. Если на нее смотреть из космоса, она цифрой «10». И вот в этой роще весь январь мы провели в обороне. Мы прибыли, до нас стояли «Барсы». У них слабое отношение к обороне. Там ни количества блиндажей не было, ни – окопов.
Вспомнил, как мне рассказывали, что не хватало наших войск, почему и оборона была растянутая.
Майор Алексей:
– То есть что-то было. Но в целом батальон в обороне стоять не мог. И даже я не знал, куда с комбатом идти. Сейчас приедет комбат, а куда нам с ним идти, у нас ни блиндажа, ничего нет. Стал ходить по лесу искать, нашел какой-то полублиндаж, там один накат бревен был. Решили: здесь. Печку поставили. Но морозы жахали серьезные. Я помню, до утра мы с комбатом просидели около этой печки, потому что мороз жахнул такой, что жуть. А с утра начали сами копать. Долбили, копали. Чуть отогревали землю, долбили, копали. И вот так вот с ним блиндаж сделали.
– А тепло как держать?
– Завесили, хоть как-то повышало температуру. Сами постепенно еще один накат сделали. Потом еще один. У меня сложное отношение к добровольческим формированиям. Может, они и патриоты, но в целом, как военное подразделение…
Понимал командира, который съел собаку в военных науках, чего, конечно, недоставало у добровольцев, только столкнувшихся с военной, да еще с боевой, работой.
Майор Алексей:
– Когда мы прибыли к «Барсам», мне надо от них принимать рубеж. Я у них спрашиваю: «Где у вас линия обороны?», «Где у вас это? То?», «Где минные поля стоят?» Видимо, они там стояли и друг к другу не лезли. Им повезло, что хохлы не сунулись. Второй момент: они по нам не стреляют, ну и мы по ним стрелять не будем. То есть деньги платят и хорошо, вот и всё! – начштабу не нравилось отношение к службе предшественников.
Я понимая степень переживаний офицера с высокими командирскими познаниями, навыками и требованиями к себе и воинам, которые впитывались в него со времени кадетского корпуса, училища и службы.
Алексей В.:
– И как только наш батальон зашел, мы беспилотники подняли. Давай там артиллерией крошить. Ну, естественно, нам хохол начал отвечать. Вы чего тут делаете? Ведь просто стояли. И конечно, были недовольны (хохлы), что мы туда залезли. Мы-то пришли с настроем воевать. А не в «би-би» с ними играть.
Вспомнилась детская игра в машинки.
– Говорите, окопы никакие…
– Ну, мы все выкопали. Постепенно, постепенно. Сначала одиночные окопы, потом уже начали траншеи. Блиндажи совершенствовали… Там и «Грады» использовали, и артиллерию. Но тогда беспилотников было немного. Поэтому более-менее можно было спокойнее передвигаться. И оборудовать позиции. Да, у них было большое количество боеприпасов. Все корректировалось. Но тогда не столь много было и у нас тоже.
В Серебрянском лесу
Майор Алексей:
– В конце января нашему батальону поступила задача провести наступательные действия на Червоное Диброво. Это самый западный населенный пункт между Торским и Кременной. Оно прямо в лесу находится. В тот год (2023-й. – Примеч. авт.) это самая горячая точка была. Обстреливали нас часто. Комбат погиб второго батальона. Снаряд залетел прямо в блиндаж: связистов с ним поубивало…
Мы стали готовиться к наступательным действиям. Возглавил их я. Мой комбат остался стоять в обороне с отдельной ротой. А у меня две роты. В каждой роте по два взвода. И вот 1 февраля 2023 года мы начали наступать. К нам «Шторм» привлекался. «Шторм» – это добровольцы, которые готовы были наступать, штурмовать. Дело в том, что в Российской армии в тот момент не оказалось подразделений, которые могут наступать. И хотят наступать. Мотивации нет. А у нас батальон кадровый. Нас же не потрепало в начале Спецоперации. Мы с Сирии вернулись полноценным кадровым батальоном. Батальон массу учений прошел, в Сирии пробыл. На мой батальон сделали ставку…
Так вот у меня одна рота ушла вперед на пятьсот метров от переднего края. Разведчики вышли: противника нет, и мы пошли, чтобы противник не подошел. Но «Шторм» получил от хохлов по зубам и откатился. И получилось, что у меня одна рота полностью оторвалась от переднего края. Вторую роту, которая за «Штормом» должна была выдвигаться, я ее начал заводить во фланг, чтобы прикрыть фланги первой роты. Это удалось сделать, но все очень долго. Потому что под минометным обстрелом, артиллерийским. Пулеметчики по нам работали, снайпера. Но фланги, несмотря ни на что, удалось состыковать.
– Прорыв получился в лесу или по полю?
– Всё в лесу. С утра 2 февраля хохлы начали прощупывать нашу оборону. В обед пошли на нас в атаку. Я не знаю, сколько там народу, но бойцы они хорошие. Они максимально близко к нам скрытно подошли, насколько это было возможно. Причем это 14 часов дня. И они попытались ломануть по всему переднему краю. Где одна рота и вторая. У них фронт по переднему краю составлял где-то километр. И когда один командир доложил: «Атакуют по всему переднему краю. Обходят с одного фланга, с другого фланга», мне ничего не оставалось как: я начал вызывать всю артиллерию, всё, что у меня было под рукой. Я вышел на командира полка, вызвал полковую артиллерию. Вышел на командира дивизии, вывал дивизионную артиллерию. А дело швах! Там песчаная местность, автоматы заклинивают. Ребята гранаты начали готовить на случай чего. Кто стрелял, кто гранаты выложил. Ну и я вышел: «Кто меня слышит, все, что есть, ударьте по моему переднему краю». Тут один комбат на меня вышел, у него минометная батарея «васильки». Я: «Бей васильками!» Другой комбат вышел, у него в 104‑м десантно-штурмовом полку орудие на БМД-4… В общем, я так разложил огни, сделал окаймление батальона… С боков и по всему фронту. Просто начал утюжить артиллерией. А ребятам из другого батальона: «Давайте, сюда стреляйте. Чтобы хотя бы отвлечь». Получилось, мы атаку отбили. Сколько мы там уничтожили, не знаю, но, думаю, прилично там побили.
– Все это 2 февраля…
– Да, это было 2 февраля 2023 года. Вечером мы опять пошли вперед. Начали фланги расширять. В глубину было пятьсот метров, и надо было расширить. И получилось так, что к исходу 2 февраля нам удалось взять территорию где-то километр на пятьсот метров лесничества. Плюс-минус. Командир дивизии даже не поверил. Фактически мы выполнили задачу, которая должна была быть выполнена через много-много дней. То есть мы выполнили и ближайшую, и дальнейшие задачи, которые стояли. Командир дивизии: «Проверим». Но я же сам указывал рубежи командирам рот, так оно и вышло. Получилось, что 2 февраля мы вышли и заняли рубежи, причем правый фланг не состыковался со вторым батальоном, был риск. Но я пошел на этот риск, чтобы можно было получить как можно больше территории, оттяпать, чтобы потом не вести бои за этот участок. Но и выгорело: с утра мы растянули фланги.
– А окопы хохлов?
– Перешли их, даже не остановились. Там были опорники, а мы прошли дальше за них. Там были полянки, и я решил наши опорники перед полянками поставить, чтобы лучше просматривалось. В лесу видимость очень маленькая, а за счет полян мог дальше просматривать. Рубеж обороны построил так, что передо мной везде поляны. И все получилось.
– Дальше…
– Дальше мы врылись. Мне подтянули резервы. Командир дивизии придал двадцать человек с костромского полка, еще взвод с моего батальона подтянулся. Ну и у меня получается одна рота на левом фланге, в центре костромская рота, справа моя рота. 5 февраля на нас диверсионно-разведочная группа вышла. Вышла она на костромичей. Пользуясь тем, что они вальяжно несли службу. Ну, они выкопали окопы, но профилонили. Хохлы вышли так же, как и мы, в белых маскхалатах, также с красными повязками. Они, видимо, оценили, что костромичи спят, и начали по окопам ходить и убивать. Восемь человек они убили, семерых они увели в плен. Прямо среди бела дня, в 9 часов утра. Ребята они дерзкие. Подготовленные. Спокойно зашли и спокойно расправились.
– Как наши, с красными повязками…
Майор Алексей:
– Да, это система взаимного опознавания, чтобы своих не положили.
– И как же, вот вам доложили…
– Во-первых, когда доложили, там была неразбериха. Я послал туда с одного фланга командира роты, с другого фланга. Хохлы очень быстро действовали, и я еще послал командира роты из другого батальона, чтобы он раненых забрал, убитых. А тогда выяснилось, да, к ним ДРГ зашла. То есть они в течение ночи нас прощупывали, роту прощупывали на левом фланге. Там постоянно отстреливались. На другом фланге прощупывали. А в центре боевого порядка ребята вальяжно себя чувствовали.
– Еще бы! Вроде прикрыты с обеих сторон…
– Вот и поплатились. Фактически их уничтожили.
– Теперь латать оборону надо…
– Ну, я немножко растянул фланги. Силы и средства позволяли. А 6 февраля батальон, который за нами стоял, он начал дальше выдвигаться. И занял наши позиции, а я начал выводить своих. Вот так закончилось выполнение первой наступательной задачи.
Какую задачу ставили, чем овладеть, овладевали и ни одного метра не сдали
– Вроде вы углубились на пятьсот метров…
Майор Алексей:
– Я вам как скажу, это значительное продвижение. На тот момент наша армия либо везде отступала, либо вела оборонительные бои. Это было первое наступление всей группировки. Оно оказалось очень успешным. Все воспрянули духом. А для батальона, конечно, это стало тем, что первый бой мы выиграли. Да, у нас были погибшие, были раненые. Погибших, кстати, не много было, всего два человека погибли за весь период. Батальон после этого поверил в свои силы. Сказали себе: мы можем! И после сколько мы воюем, батальон выполнил все наступательные задачи. Где какую задачу ставили, чем овладеть, мы овладевали и ни одного метра не сдали.
– Ушли с позиции и долго отдыхали?
– Нет, не долго. Мы вышли, нам дали некоторое время и перекинули на другое направление. К танковому полку, у них не получалось овладеть частью лесного массива. Все происходило в этом же лесничестве. Ну и мы на этом направлении выполнили задачу. Там получилось, мы вышли, а противника там не оказалось. То ли он все бросил, эти позиции, раньше. Мы просто заняли позиции, закопались. Там не было ни убитых, никого. Хотя несколько дней до этого там месила все наша артиллерия, несколько дней нас мурыжили, мурыжили, в конечном итоге мы легко выполнили задачу. Конкретного штурма там не было. Ну и потом постепенно в этом Серебрянском лесничестве мы начали продвигаться дальше. Уже и на том участке, где мы первый раз штурмовали. Мы пошли дальше. И постепенно мы дошли до бетонной дороги. То есть постепенно выдавливали, выдавливали, опорник за опорником. И вышли к дороге.
– А дорога сейчас?
– Она до сих пор частью у хохлов…
На конец июня 2024 года.
– Куда дальше?
– Наступил конец июня, нас перекинули на Бахмут. Как раз украинское наступление шло. Контрнаступ. Основные это Работино, это Времьевский выступ и третий удар наносился на фланге Бахмута. То есть они через Клещеевку, Андреевку и через Берховку. Там Берховское водохранилище. В конце июня мы сдали позиции в лесничестве и приехали на Бахмут. Это были первые числа июля (2023 год).
– Бахмут чей был…
– Наш, но на фланге они перли с неимоверной силой. Мы, когда приехали, там просто ад. С Серебрянского лесничества самые тяжелые бои показались самыми легкими. Потому что там, просто… Ну я думаю, им там просто помогали. Там огромная масса беспилотников. Артиллерия утюжила, что не пройти, не подойти. Радиоэлектронная борьба связь давила. А мы приехали, а они уже вышли к Берховке. А Берховка – это уже север Бахмута. Ягодное, Берховка. Мы подъехали, а хохлы уже около Берховки стоят. Первый штурм хохлов. Наша рота человек сорок заходила. У нас человек двадцать раненые. Ночью пришлось проводить эвакуацию. Тяжело. Нам просто не давали эвакуировать. По одному солдату стреляла артиллерия. Потому что количество боеприпасов море. И пришлось ждать практически целую неделю, чтобы погода ухудшилась, и только тогда мы смогли к ним подойти вплотную, провести штурм и выбить их немножко. Через неделю мы новую роту ввели, тоже провели штурм. Еще дальше их…
– От Берховки?
– Да, от Берховки. И так постепенно штурм за штурмом мы их от Берховского водохранилища начали дальше, дальше откатывать. И таким образом батальон с боями дошел до Часова Яра. 4 апреля 2024 года мой батальон приступил к штурму Часова Яра. Там есть лесной массив, который между нами, называется «лес Баобаба», а так географически он лиственный лес. Он на востоке Часова Яра. Широкий лесной массив. Но без его овладенья можно и не пытаться брать город. Потому что лесной массив, с одной стороны железная дорога его пополам рассекает, и южнее сама федеральная трасса Часов Яр – Бахмут. Но ты к Часову Яру не подойдешь, и по-любому придется брать этот лесной массив. Хохлы к тому времени создали хороший укрепрайон. Там много позиций. Ребята руку набили: беспилотники пустили и сделали съемку. Там внутри леса овраг, за оврагом у них отрыты позиции. А на обратной стороне оврага колючая проволока натянута. У них несколько эшелонов оборонительных. Долго я планировал, как эту задачу выполнять. Решили заходить по просеке. Я заметил, что там есть просека, по которой не предусмотрели минирование. Скорее всего они не предполагали, что мы можем оттуда пойти. Все дороги заминированы, поля заминированы. Долго я искал маршрут. Три раза штурмовали, три раза неудачно. Ну, выбор на мой батальон пал. 4 апреля мы в 4 часа на БМД выехали, еще было темно, чтобы к началу рассвета подойти к лесному массиву под прикрытием темноты. Ночные беспилотники дорогостоящая вещь, их не будут использовать. Был расчет на это. Да, и удалось заскочить, высадить пехоту. Но овраг оказался непреодолим. Внутрь леса-то зашли, но овраг не удалось проскочить. Пришлось спешивать пехоту тут. С ходу она вступила в бой. Техника БМД вышла, часть позиций мы взяли. Но часть сразу с наскоку не удалось взять. Были погибшие, раненые. Их сразу с поля боя изолировали. Техника свою задачу высадить пехоту выполнила и ушла, чтобы ее не сожгли. Ну и потом пришлось смекалку проявить. И пехотой в течение десяти дней брали позицию за позицией. Постепенно, постепенно, мы на 14 апреля в течение десяти дней полностью овладели лесным массивом.
– Лес Баобаба взяли.
– И это позволило в дальнейшем приступить к штурму самого города. Понятно, они будут за него биться, потому что он находится на господствующей высоте. Она над всей местностью.
– Как Саур-Могила.
– Там и застройка. В любом случае выживает тот, у кого есть подвальное помещение. Вот Бахмут: весь город разбит, он уничтожен, но за счет подвалов можно войска концентрировать. В этом плане плюс. И большую часть микрорайона хохлы уже отдали. Там бои сейчас идут. Задача выйти на рубеж канала Северский Донец – Донбасс. Он сейчас разрезает город. Микрорайон находится на востоке, а весь основной город за каналом.
У нас солдаты должны быть лучшие из лучших
Я спрашивал:
– Девчонки-медсестры есть в вашем батальоне?
– Нет. У меня по штату в каждой роте фельдшер есть. Три фельдшера и медпункт батальона. Два фельдшера и санитар. А вынос раненого осуществляется специально назначенной эвакуационной группой, либо вот штурмовая группа, ранили у них человека, они его и выносят на точку эвакуации. Его БТР или квадроцикл оттуда увозит. Но есть такое понятие «изоляция поля боя». В наших академиях только сейчас начали этому учить. Чтобы те войска, которые обороняются, чтобы их быстрее уничтожить, надо их изолировать. То есть отрезать снабжение. Человек ведь пьет, ест, нужны боеприпасы, средства обогрева, одежда. И они отсекают пути снабжения. Вот при взятии этого места (лес Баобаба) получилось так, что три квадроцикла уничтожили. Три квадроцикла. Но на них я самых тяжелых отправлял, потому что люди умирали, так и не дождавшись помощи. Первую помощь мы оказали, я даже фельдшеров послал туда. При этом один боец погиб, другой был ранен. Может, какие-то жизни спасли, потому что я каждого заставил брать систему, брать капельницы, жгуты, чтобы остановить кровь. Потому что основная масса от кровотечения умирает. Но пришлось раненых толкать за три километра до одной из известных полос. Этот участок местности весь простреливался. И только в этой лесополосе дожидаться, когда стемнеет, и подгонять туда БТР забирать раненых. Потому что по-другому это не получалось. Туда же подвозить припасы и оттуда с людьми таскать в этот лес. Потому что машина просто не доедет, ее уничтожат. Приходилось принимать непопулярное решение: либо ты погубишь машину и экипаж и ничего не привезешь, либо на себе. Так все гораздо медленнее, но хотя бы есть шанс.
– А на стороне хохлов воюют поляки?
– Я думаю, там все воюют. Весь блок НАТО там воюет. Но так, чтобы конкретно в окопах, нет. В окопах обычные хохлы сидят. А вот артиллеристы, ПВО, радиоэлектронная борьба, беспилотники, ракетчики, думаю, это все НАТО. Думаю, там много воюет.
– Был в Костроме, там кладбище десантников. Флаги-флаги-флаги. Вдова-вдова…
– Там же как. С поля боя не вынесешь. Понесут, а всех положат. Если человек не может передвигаться, то эвакуационная группа, как правило, четыре человека. Вдвоем очень тяжело тащить. Это нереально. Я вытаскивал раненых сам. Я и бронежилет скинул, и шлем скинул. Очень тяжело раненого вытаскивать, когда он без сознания. Одного тащит четверо – это пять человек. Беспилотник-камикадзе отправили, снаряд – это минус пять человек. Один раненый и за ним четверо.
– А пятисотые у вас были?
– Пятисотые в основной свой массе были вначале. Тогда это массовый характер носило. На момент вылета в Джанкой у нас один солдат сбежал. После приговора он участвовал в СВО. Причем у нас тяжело система работает. Сколько времени прошло, он сбежал перед вылетом 13 ноября 2022 года, и только в марте 2024 года он прилетел. Пока вся эта судебная система раскрутилась. Документы подаешь: сбежал солдат. А тебе: ну и езжайте, его ищите. Вы его представьте нам, найдите. А почему я должен его искать? Это и не мои обязанности. Мне бои надо вести. Суть такая, что пока мы солдата не найдем, ничего. Вот находим, представляем в прокуратуру, в военно-следственный отдел, только после этого они заводят дело. А до этого: нет, мы ничего делать не будем, пока вы его сами не найдете.
– Все свалили на войсковую часть…
– А у нас кому искать? Пятисотые, у нас в батальоне массовый характер не носило. Да, были те, кто с отпусков не прибывают, пятисотятся, есть, которые убыли по ранению и очень долгое время отсутствуют, пятисотятся, перед боевой задачей иногда сбегают. Но если сравнивать в процентном соотношении, это не характерно. И я от таких стараюсь избавляться, потому что на штурмовые действия с такими идти нельзя. Остальные батальоны оборонительные, то есть сидят в обороне. После меня закрепляются, а я батальон вывожу. А на штурме ты должен надеяться, что твой товарищ тебя не подведет и не сбежит. У нас солдаты должны быть лучшие из лучших. Поэтому я от ненадежных избавляюсь.
– Вот помните, Александр Мальцев[63] вражеский окоп захватил, – я вспомнил Героя России, штурмовика.
Майор Алексей:
– Случаев таких много. Очень многим солдатам можно присваивать Героя. Но это звание всем не присваивается. Пока мне удалось добиться присвоения Большакову Станиславу Владимировичу[64]. Он был замкомвзвода, погиб. Я подал ходатайство на присвоение ему звания Героя России. И еще на двух с батальона подал. На одного документы пока идут, а на одного – нам надо его тело вытащить. А вытащить тяжело. Документы сдали, а вот что погиб…
– Да, это устанавливается. Нужно тело или через суд, – я знал эту процедуру.
Майор Алексей:
– А тело на поле боя. Я туда пошлю поисковую команду, и эти люди просто лягут там же рядом. Как командир, в первую очередь я должен думать о живых, а не о нем. Просто у нас вот 1 июля 2023 года штурм, как только на Бахмут прибыли. Первый штурм без погибших был, а во втором штурме у нас погибло четверо ребят. Там что получилось. Там местность такая, что есть труба под железной дорогой. Под насыпью. В ней в полный рост можно идти, причем по ширине втроем. Там вход заложен ящиками. Лейтенант взял саперов, машину, фельдшера, и они зашли туда. А хохлы заметили этих людей, что они туда зашли. А там вроде в полной безопасности. Сверху ничем не пробить, потому что этот колодец – эта труба, над тобой пять или шесть метров земли под железной дорогой. Она длиной метров сто. Достаточно глубокая труба для отвода грунтовых вод. Вот они сидели в безопасном месте. А хохлы стреляли, стреляли, и один-единственный снаряд попадает во вход. Попадает во вход, прошивает все эти ящики осколками, и все осколки летят в трубу. В общем, кто более-менее целым был, докладывает мне, что один убит, все остальные раненые, кто в трубе. Я посылаю фельдшера туда: там много тяжелых. Он начинает бежать, снаряд, и фельдшер трехсотый. Ранен. Контужен. У меня хорошо, группа сидела четыре человека. Говорю: давайте его вытаскивать. А что делать? Мы решили дождаться утра, потому что ночью ни черта не видно. Как их в темноте искать. Выждали. Вот мы пошли. Там расстояние где-то километр. Пока мы дошли, начало светать, и нам повезло. Скорее всего пошла переменка у беспилотников хохлов. Скорее всего «ночной» (кто управлял беспилотником) пошел уходить, а «дневной» еще толком ничего не видел. И получилось так, что мы пошли, обстрел прекратился в это время. Я зашел в трубу: убитый, здесь раненые. Нас двое и плюс группа четыре человека. Раненые, но могут ходить. Кто мог ходить, я их сразу отправил. Вызвали машину и их в госпиталь. Там дорога рядом проходила. А кто тяжелые, пришлось вытаскивать. Там еще после дождя, спуск, скользко. Ухандокались, всех раненых забрал. Причем в этот перерыв, может, час, мы успели вытащить всех. И после этого я себе зарок дал, что за убитыми ходить только тогда, когда максимально безопасно для тех, кто пойдет за ними. Потому что в первую очередь нужно о живых думать. И вот сейчас, 14 апреля штурм прошел, а двадцать человек в этом лесу (Баобаба. – Примеч. авт.) лежат. Как бы рад их забрать, но… И матери, жены пишут, звонят: где, что… Им сообщили, что «без вести пропал». Я придерживаюсь такого мнения, до тех пор, пока мы тело не вытащили, пусть будет «без вести пропавшим», чтобы не растягивать момент горя для них. Сказать, что он погиб, его тело где-то лежит, они хотя бы вот это не будут знать. Рыдать, плакать все эти месяцы. А когда тело вытащили, мы можем сообщить. Там несколько дней, тело доставили, похоронили по-человечески, поплакали, уже не так это растянуто по времени. Это я придерживаюсь…
Вот жизнь, я не мог найти слов. Но и в этой жуткой ситуации командир думал о том, как бы меньше доставить горя родным бойца.
Успех в бою решают командиры, а солдаты не проигрывают бой
Я спрашивал:
– А насчет убеждения перед боем? Кто-то не захочет идти…
– Убеждение перед боем, – повторил за мной Алексей. – Солдат костяк сохранился. А ты – командир. И боевой дух в батальоне передается. Батальон не сломлен морально. Когда большие были потери и то, все пережилось внутренне. И сейчас батальон со своих морально-волевых качеств не сходит. Да, понятно, что умирать не хочется, но люди в бой идут. Люди тем не менее идут. Я всегда считаю, что успех в бою решают командиры, а солдаты не проигрывают бой. И в вопросах воспитания тут больше не замполит, а командир. Если стоит толковый командир, он главный воспитатель, и командир, он все функции в себе совмещает…
– А если у бойца истерика, не идет…
– Ну, бывает. Но не у моих. У моих как бы… Я управляю командирами рот, командиры рот – солдатами. Было такое, что один раз отказался за раненым идти, а дело происходило ночью. Но я сказал командиру роты, что сейчас приду туда и его пристрелю. Что если не пойдет за раненым, там и останется… Но пошел… Где-то метод подействовал и…
Я понял, что он припугнул солдата, сам никогда бы не пристрелил. Но слова отрезвили и солдат пошел за раненым. Такой способ был понятен в условиях военных действий.
Майор Алексей:
– Но после этого я его убрал из батальона.
– Раз он один раз, может и второй…
– Нет, он за своих товарищей должен быть. Ведь основная мотивация не за что-то, а самая главная мотивация всех, кто воюет, они воюют «за пацанов». То есть ты в этой ячейке, ты с ними служишь, ты воюешь за них. Чтобы они были живы, чтобы их не убило, чтобы…
Я понимал: и за маму, за жену, за детишек…
– У хохлов оборона оказалась крепкой…
– Еще бы, с 2014 года укрепляли. На тот момент армия у них не была такой сильной… А теперь укрепления плюс вооружение, которое им передали массу. Ну и я говорю: блок НАТО не в стороне стоит.
Мы говорили…
Алексей рассказал и о, возможно, своем дальнем родственнике легендарном полярном летчике, который родом был из села, совсем рядом с родовым селом Алексея, и что деда Алексея репрессировали, но из-за того, что у него пятнадцать детей, по миру не пустили… И теперь хотелось поговорить о его корнях, но время поджимало. Его ждали на передовой.
Напоследок я спросил:
– Награды у вас?
– Я их не ношу… – сухо ответил майор. – Я знаю, какой большой кровью они политы…
Мы договорились встретиться через полгода, когда он снова должен будет уйти в отпуск.
16 июня 2024 года
P.S. 17 июня 2024 году, убывая в батальон, майор Алексей прислал мне сообщение: «…можете написать, что из моей курсантской роты, выпускников 2021 года, погибло шесть офицеров: Кривинчук Вадим, Перков Юрий, Тамазян Эдгар, Стюжнев Владимир, Вискунов Александр, Таран Александр. По любому из них есть информация в открытом доступе. Так же из моей курсантской роты два Героя России старшие лейтенанты Муссагалеев Нурсултан и Еремин Андрей».
Вот она героическая поросль рязанских десантников.
Светлая им память!