Среди тех троих, что остались из всего многочисленного экипажа станции, двое были пионерами проекта: Додж – один из выдающихся астрономов своего времени и Ирквин – математик, аналитические работы которого имели решающее значение в продвижении космической науки. Что касается психолога Мэлтона, – на сегодняшний день никто не превзошел его в познании человеческой души. А глубокое знание тонких душевных струн человека очень важно, говорил ему Додж, чтобы работать с экипажем, когда хочешь найти контакт с людьми.
Только высокий научный и духовный потенциал давал им силы дольше, чем другим, сопротивляться монотонности жизни в лунной обсерватории. В течение первых нескольких лет дежурства перед молчаливо прослушивающими космическое пространство устройствами и застывшими неподвижно регистраторами связи они проводили время в разговорах и сложнейших расчетах, касающихся вероятности существования внеземных цивилизаций. Всесторонне обсуждая одну за другой все известные гипотезы и привнося в них собственные идеи, чтобы найти новую логически выверенную концепцию для исследований, они пускались в жаркие споры о способе, который следовало бы избрать для отправки послания, чтобы заявить о себе далеким существам, которые – никто в этом не сомневался – принадлежали более развитой, чем наша, цивилизации. Прилагая сверхчеловеческое напряжение мысли, они демонстрировали незаурядные воображение и изобретательность, свойственные лишь неординарным личностям. В особенности Ирквин – его мысль была запредельна: он представлял себя внеземным существом.
Так пронеслись первые годы их жизни на станции: в достаточно высоком интеллектуальном напряжении, которое не позволяло им расслабляться, а тем более поддаваться хандре и унынию. С течением времени, однако, безнадежное ожидание начало испытывать и их нервы. В результате чего и наступила некая прогрессирующая духовная деградация, выразившаяся в этих их досужих, довольно странных повседневных увлечениях.
К научным или философским темам обращались все реже и реже, – к тем, что прежде постоянно занимали умы, – теперь они испытывали к ним что-то вроде отвращения. Былые воодушевление и исследовательский пыл уступили место скорбному, рутинному исполнению обязанностей. Вначале самый фанатически настроенный из всех на работу, Ирквин стал теперь наиболее подавленным и с отчаянием отдавал себе в этом отчет, потому зачастую изображал бурную деятельность, чтобы таким образом вдохновить остальных. Додж во время разговора иногда вдруг не договаривал до конца фразу, будто ища смысл в том, что хотел сказать. Мэлтон чувствовал себя в некоторой степени ответственным за моральный настрой экипажа, поэтому нашел способ – резкими критическими замечаниями, порой недоброжелательными – осаживать любителей мрачно теоретизировать, тем самым уводил обитателей станции от непотребных разговоров, расхолаживающих трудовой коллектив. Правда, не всегда ему это удавалось. Мало-помалу высокие отвлеченные рассуждения о разуме уступили место шахматам, бриджу, потом покеру и вот настал черед других игр, которые требовали совсем незначительных интеллектуальных усилий. Сеансы спиритизма[15], к которым они пристрастились с некоторых пор, стали единственным наивным развлечением, всецело поглощающим нескончаемое время. Как-то раз в один из самых мрачных, чем обычно, дней во время очередного сеанса Ирквин неожиданно принялся убеждать всех, что ответы геридона, возможно, предопределены – в связи с соответствующей поверхностью Луны и слабой силой тяготения. Никто из троих так не считал, но все согласились с этим высказыванием, отдавая должное математику, так как оно вносило причудливый нюанс в их нелепое занятие.
Вскоре и эти незатейливые игры оказались бессильными победить изнуряющую меланхолию, которая была небезопасна для людей, волею судеб заброшенных на неосвещенную сторону Луны, увлеченных восторженной, но безрассудной и отчаянно недостижимой целью.
2
– Это искусственный сигнал! – с трудом переводя дыхание, снова выпалила стремительно ворвавшаяся в отсек Ольга. – Он явно не космического происхождения!
Ольга – молодая ассистентка-астрофизик. Несколько месяцев назад, окончив учебное заведение, она попросилась стажироваться в обсерватории «Космос». Лунные отшельники оценили этот ее шаг, когда она появилась на станции, потому что в штате недоставало единицы по обслуживанию сверхчутких приборов, кроме того, это был четвертый – недостающий – игрок для бриджа.
И вот что странно: известие, которое она принесла, должно было вызвать бурю эмоций, однако присутствующие восприняли его с явным спокойствием. Разве что судорожно дрогнула рука Ирквина, чтобы оторваться от стола и схватить стакан с вином.
Додж неожиданно громко и членораздельно спросил:
– Откуда отправлен сигнал?
– Со звезды из Скопления М-13, из Геркулесовых координат…
– Скопление М-13!!! Что я об этом думаю? – вздохнув, проговорил Ирквин. – А то, что эта девушка – обезумела, или она пьяна.
– Сорок тысяч световых лет?! – воскликнул Додж. – Ирквин прав. Это абсолютно невозможно, Ольга.
– Но это так, – упрямо сказала Ольга. – Я проверила. Говорю вам, что я в этом уверена.
– Покажи запись датчиков.
Девушка протянула бумажный свиток.
Ирквин вырвал его у нее из рук, удалился в угол комнаты и принялся внимательно рассматривать.
– Почему это вы так уверены? – спросил Додж.
– Для проверки я перестраивала контрольную антенну. Нет никаких сомнений. Стоило ее сдвинуть, как сигнал исчезал. Он появлялся сразу, как только я наводила антенну на эту звезду. Она находится довольно далеко от центра М-13.
Обсерватория имела в своем распоряжении две антенны, которые были всегда одинаково настроены, одна из них служила именно для такой цели – проверки, чтобы прослушивание космоса шло непрерывно. Это была необходимая предосторожность. Со времени запуска проекта OZMA-1 в первые же минуты в обсерватории Green Bank был перехвачен один весьма отчетливый сигнал, когда радиотелескоп был направлен на звезду Ипсилон Эридана. Увы! Сигнал прослушивался так же чисто и тогда, когда прибор перевели на некоторые другие небесные точки. Он был просто-напросто земного происхождения – это было подтверждено дальнейшими испытаниями. Здесь подобное наложение помех исключено наличием самой Луны, которая служила своего рода защитным экраном от них, но не от тех, что вызваны межпланетными природными механизмами и космическими явлениями.
Итак, Ольгин проверочный тест имел большое значение. Дыхание Доджа слегка участилось. В какой-то момент огонь блеснул в его глазах. Вскоре, однако, холодная рассудочность ученого взяла верх, он сказал:
– Сорок тысяч световых лет?! – Додж отрицательно покачал головой. – Невозможно, Ольга. Чтобы передать сигнал, который мы смогли получить с такой отчетливостью с такого расстояния, им понадобилось использовать для этого немыслимое количество энергии, превосходящее наши расходы на обеспечение производственных и социальных нужд всей Земли в течение многих лет!
Спокойный все это время Мэлтон неожиданно запальчиво возразил:
– А что если их цивилизация настолько развита, что она располагает баснословными энергетическими ресурсами? Или, может быть, они придают такое значение некоему сообщению, что имеют все основания использовать энергию подобной мощности?
– Не увлекайтесь! – сказал Додж. – Я уверяю вас, что речь идет о природном явлении. Ведь уже не впервые мы ловим волны, вызванные пульсацией звезд.
– Это искусственный сигнал. Он передан разумными существами, – стояла на своем Ольга.
– Додж!
Астроном вздрогнул. Голос Ирквина, все еще склоненного над бумажным свитком, выдавал его необычную взволнованность. Никогда, даже во время самых оживленных дискуссий, Додж не слышал у него подобной интонации.
– Додж! – повторил Ирквин. – Ольга не сошла с ума!
– Что?
– Она права, Додж. Послание отправлено мыслящими существами.
– Я умею считать до двух тысяч пятисот, – тихо проговорила девушка.
Додж, охваченный нервной дрожью, воскликнул:
– Как вы сказали? Две тысячи…
– Посмотрите, Додж. Считайте, как это делает она, как только что это сделал я.
Для большего удобства он положил свиток с записью полученного сигнала на пол. Она начиналась так:
Начало записи № 1
Додж лег животом на пол и принялся, тыча пальцем, считать последовательность знаков датчика от 0 до 1. Когда через несколько минут он встал, его лицо преобразилось.
– Вы правы… Дети мои, я считаю, что сегодня великий день.
– Мне хотелось бы понять… – начал было Мэлтон.
– Послушайте, старина… – вскрикнул, прервав его Ирквин. – Ольга! Быстро дайте мне разграфленной бумаги и чем писать!
– Вот, возьмите.
Несмотря на то, что торопилась сообщить новость, она успела подумать и о том, чтобы принести необходимые рабочие принадлежности. Ирквин поблагодарил ее оценивающим взглядом, потом, небрежно оттолкнув других, суетливо пробрался к письменному столу и принялся изучать закономерности подачи сигнала, тоже водя пальцем по бумаге.
– Считайте, Ольга. У меня дрожит рука… или лучше диктуйте мне – так скорее дело пойдет.
– Давайте, быстрее, – затаив дыхание, Додж следил за их действиями, – быстрее!
Ольга взяла свиток и принялась диктовать:
– Пятьдесят раз – единица… Пересчитываю… Да, пятьдесят единиц. Потом одна единица, потом… сорок восемь раз – ноль и единица… Все верно. Потом одна единица и сорок восемь нулей. Я бы сказала…
– Никаких комментариев! – взмолился Додж. – Быстро дальше!
– Дайте нам поработать спокойно, – возмутился Ирквин.
Додж нехотя отошел и, чтобы утолить свое нетерпение, решился дать несколько психологических пояснений Мэлтону:
– Две тысячи пятьсот, Мэлтон, – это абсолютный квадрат!
– По правде говоря, я об этом не подумал. Да, это так…
– Ну да, это значит, пятьдесят помноженные на пятьдесят, черт побери! Как вы думаете, природное явление, пульсация звезды, например, может показывать такое число последовательных знаков и дать такой своеобразный результат? Случайность из ряда вон выходящая, почти невероятная, Мэлтон. Надо делать выводы. Как вы считаете, каковы будут действия Ирквина? Итак, Ирквин?