вно была опытным воином и прошла не один поход. Это Кий наметанным взглядом уловил сразу же. С ней на берег высыпало несколько сотен данов, которые вытащили на песок свои корабли.
— Ну до чего страшна! — совершенно искренне восхитился Кий, который по достоинству оценил тяжелую челюсть и широкий нос девушки. Впрочем, она не была лишена некоторого кокетства, а потому длинные рыжеватые волосы заплела в косу, на конце которой болталась какая-то золотая висюлька. Ожерелье на ее шее тоже было золотым, как и браслеты на запястьях. Богатым оказался и пояс, и рукоять меча, и даже рубаха, на которую пошел отрез шелка.
— Кто такие? — спросил Кий, в упор разглядывая эту деваху.
— Я Гудрун Сигурддоттер, походный конунг, — ответила та. — Кто спрашивает?
— Я князь Кий! Зачем ты врешь? Не бывает баб-конунгов.
— Согласна, не бывает, — девка равнодушно пожала широкими плечами. Видимо, она уже привыкла к подобному отношению. — Я такая одна, и свое место отстояла в бою. Троих зарубить пришлось. Они тоже думали, что баба не может быть конунгом. Но те придурки из Ангельна были, они меня просто не знали. Больше желающих надрать мне задницу не нашлось и, пока я кормлю этих бездельников, они меня слушаются.
— Я много слышал о Сигурде Ужасе Авар, но никогда не видел его. Зато я хорошо знаю твою бабушку и мать, — усмехнулся Кий. — Кстати, как поживает королева Леутхайд?
— Плачет и молится за свою непутевую дочь, — криво усмехнулась Гудрун. — А что ей еще остается, если ее единственный сын родился смазливой бабой, а настоящий мужчина — это я.
— Зачем ты пришла сюда, Гудрун Сигурддоттер? — спросил Кий. — Ты ищешь службы?
— Да, — кивнула она. — Отец велел мне найти тебя. Сказал, что ты воюешь с вендами и продаешь в их рабство. Нам не рады в Британии и в датских землях. Со мной без малого пять сотен парней, и они готовы продать свою кровь за твое серебро и еду.
— Я принимаю вашу службу, Гудрун Сигурддоттер, — едва сохраняя спокойствие, сказал Кий. — Я жду вечером на пир тебя, твоих ярлов и самых лучших воинов. Вы будете пировать со мной, а остальных накормят и дадут вина. Я распоряжусь насчет ночлега. А пока я попрошу тебя об одной малости. Ты расскажешь всем, что со своими людьми идешь к дяде Олафу, в Константинополь, чтобы наняться в армию моего брата. Но на самом деле вы пока поживете в лесной усадьбе. Скоро сюда подойдут словене с севера. Твоих воинов они увидеть не должны. Так нужно.
Гудрун посмотрела на него удивленно, но спрашивать ничего не стала и просто кивнула. А Кий вернулся к себе и, едва закрыв дверь, замолотил кулаками по столу от восторга. В его план только что лег последний пазл. Тот самый, без которого не складывалось ничего.
Глава 9
Сентябрь 658 года. Окрестности Новгорода.
Локош из ободритского племени глинян шел с воями из своего рода так, как учил отец и дед, мягким лесным шагом. До Новгорода еще оставался день пути. Чудно тут, люди живут чуть ли не на голове друг у друга, не как на севере, где селятся широко. И зверя здесь почти нет. По крайней мере, Локош видел только следы кабаньих копыт, да кое-где волчью шерсть на коре деревьев. Ни оленя, ни лося, ни зубра… А уж про пугливого тарпана и говорить нечего. Маленькие злые лошадки с твердыми, словно камень, копытами не терпят близкого соседства с человеком, как и туры, дикие быки. Тут их или побили давным-давно, или откочевали они дальше, в непроходимую Ляшскую Пущу, где для зверя еще полное раздолье. Нет лучше добычи, чем жеребенок тарпана. Мясо нежное и сочное, не сравнить с жесткой сохатиной. Локош задумался: неужто они тут с земли живут, без охоты? Этот вопрос пока остался без ответа. Здесь, казалось, даже птицы поют не так, и куда жиже. Пугливая тут птица, и мало ее. Тетерева так вообще не слыхать. У них, на севере, только зайди в лес, тут же услышишь «чу-и-и-ш-шь», «чу-и-и-ш-шь». Это тетерев так об опасности предупреждает. И следов его на опушках не видно. Тоже побили, наверное. Тетерев, он вкусный, особливо, когда глиной его обмазать и в углях горячих запечь…
Локош только что спрыгнул с плота, срубленного на левом берегу Дуная, и осторожно осмотрелся по сторонам. На плоту идти дольше и приметнее, но уж слишком холодна вода, чтобы перебираться через реку вплавь. А если нет нужды, то к чему рисковать? Сколько воинов застудилось в походе, а потом умерло, выплюнув легкие в кровавом кашле. Нет славы в такой смерти, глупость это. Локош не дурак, он охотник и воин, хоть и молод пока. Он дважды на соседей-лютичей ходил, и не раз брал на копье кабана. Тут, на юге словенских земель, куда лучше, чем в родных краях. Здесь и леса уже свели немерено, прорубив насквозь широкие просеки. Тут и там они находили веси, густо обсыпавшие берега Дуная. Богато здесь жили по меркам бодричей, очень богато. Одни пустые загоны для скота чего стоят. В том смысле, что стоили… Пепел от тех весей оставили захватчикам хорутане. Локош даже языком поцокал от зависти, разглядывая следы, отпечатавшиеся на влажной осенней земле. Бараны, свиньи, коровы и даже лошади. Немыслимое богатство для нищего рода, что сеяло жито, бросая зерно в теплый пепел сведенного леса. Тут строились на годы, а не как у них, где приходилось кочевать, бросая насиженные места, в поисках отдохнувшей от человека землицы. Локош ходил по сожженной деревушке, поглаживая рукой уцелевший бок сгоревшей избы.
— Добрая работа, — шептал он. — Ох и добрая. Топором рублено все. Неужто в каждом доме по топору имеется? Это ж богатство какое!
Северяне прощупывали проход дальше, двигаясь по засохшим следам скота, но натыкались на засеки, из-за которых летели дротики и стрелы, любовно вымазанные дерьмом. Скверные после них раны оставались. Если не вырезать сразу, в считанные дни сгоришь от огненной лихоманки. Но, как бы то ни было, весь лес не завалить, а для таких воинов, как глиняне, дорога все равно найдется. Так оно и вышло.
Род Локоша, который явился на войну, почитай, что весь, пришел в Прагу совсем недавно, и владыка его, едва успев обняться с князем Кием и получить подарки, был отправлен на юг, чтобы разведать, готовы ли хорутане к отпору, есть ли скот, зерно и целые дома. А за ними и войско двинулось. Торная дорога к Новгороду известна, да только не пройти там сейчас. Первый Германский, что оставил по себе недобрую память в северных землях, ее стережет. Локош даже зубами скрипнул от ненависти. Приходила как-то к ним полная тагма, половину соседнего рода побили, а остальных угнали неведомо куда. Обвинили в набеге на земли сербов. А что тут такого? Ну, пошли в набег удальцы, обычное дело. Только великий государь Само не любит такой лихости и карает до того безжалостно, что бояться стали княжьих воинов пуще обров. Хотя и обры порой со словенами приходили и ловили арканами девок и мальчишек. Локош сам гогот воинов и крики тех девок слышал потом, когда в кустах прятался. Он зарево над лесом увидел и на разведку тогда пошел.
— И чего вам, сволочи, не хватает? — парень водил по сторонам жадным взглядом. — Тут зерна много, скотина есть. У нас-то куда холоднее! К северу ведь живем на месяц пути!
Он брал в руки землицу, что колосилась озимыми, и растирал ее в пальцах. Добрая пашня, и урожай добрый даст. Локош позавидовал даже.
— И зачем вы к нам приходили тогда? Из-за тех коров, что у сербов угнали? Да тьфу на тех коров! У вас самих вон сколько всего!
Схожие чувства испытывал и отец Локоша, и его дядьки, которые из своей лесной глуши не вылезали никогда, а если и вылезали, то только для того, чтобы побиться с соседями, что жили в дне пути. А так далеко на юг никто из них и не ходил никогда. Волхв в поход позвал, поманил добычей. Сказал, что места тут необыкновенно богатые. И впрямь, не обманул. Вот бы поселиться здесь! Так думал Локош, так думали и остальные.
— Землю возьмем, где захотим, — владыка широко повел рукой, словно угадав их мысли. — Князь Кий в том клятву на мече принес. Если в бою покажем себя, то любые дома, пашни и скот наши. Только ткни пальцем, все твое будет.
— О-ох! — обрадовались родовичи.
Им уйти из нищих земель за счастье, и даже собираться не нужно. Голому собраться — только подпоясаться. Баб и детей привел, вот тебе и новый дом. А жито — вот оно, посеяно уже. Только собрать успей весной. А на следующий день они увидели это…
— Батя! — Локош ткнул локтем отца. — Глянь, диво какое!
Но батя молчал, подавленный невиданным зрелищем. Каменная громада Новгорода поднималась ввысь на двадцать локтей, хмуро глядя на окрестности бойницами квадратных башен. На стенах стража в железных шеломах ходит. Да… Не взять такую твердыню нипочем. Тут ведь и франки зубы обломали, чего уж о нищих лесовиках говорить. И даже пригороды Новгорода были сейчас пусты. Множество изб горожан победнее, амбаров, сараев и прочего сгорит в одночасье, только поднеси факел. Не найдет тут приюта осаждающая армия.
— Я думал, что наш Потлустим (1) большой град, а он словно мышонок супротив медведя. — завистливо протянул парень. — Да как Новгород вообще взять-то можно?
— Это, Локош, не твоего ума дело, — хмуро ответил батя, отворачиваясь от города. — И не моего. Нам велели разведать тут все, и мы разведали. Осталось только вызнать, где сейчас легион стоит, а дальше пусть князь Кий и владыки думают. Наше дело копьем бить да дротик бросать.
Легион нашелся тут же, в миле от города. Он из своего лагеря и не думал никуда уходить. Ровные ряды казарм, окруженные частоколом, кузня, откуда доносился веселый перезвон молотов и конское ржание. Тут кипела жизнь, а воины за частоколом отрабатывали перестроения и работу со щитом. Локош слышал, что княжьих мужей гоняют как рабов. Не то, что у данов, где конунг пирует со своей дружиной в Медовом чертоге.
— Уходим за Дунай, — сказал владыка вечером, когда малые отряды, рассыпавшиеся по окрестностям, снова собрались вместе. — Мы тут вызнали все, что надо. С войском сюда вернемся.
Они ушли спокойно, не тревожимые никем. И даже засеки, откуда Локош то и дело чуял внимательный взгляд, в этот раз молчали. Ни одна стрела не вылетела. Впрочем, они к ним и не подходили близко. Дураков нет.