В больших голубовато-серых глазах его светилась такая нежная и глубокая преданность, что Ксения не выдержала.
— Меня сняли с работы, Дым! Я не хотела сразу расстраивать отца, понимаешь?
— Сняли? За что? Что ты такое сделала?
— В общем, если по правде, то ни за что… Просто я тут наступила кое-кому на любимую мозоль. Я потом расскажу, история долгая. — Она вдруг прислонилась к Ни-кодиму и порывисто поцеловала его в щеку. — Ты не представляешь себе, как я рада, что вы приехали!..
Смущенный проявлением столь внезапной и непривычной ласки, брат пробормотал:
— Ясное дело, свои… Чего уж тут!.. Ты особо не трави себя — мы в обиду тебя не дадим.
Он покосился на свои огромные ручищи, медленно сжал их в кулаки. Ксения рассмеялась и оттолкнулась от него.
— Вот дурной! Да разве тут твои кулаки помогут? Нет, ты, Дым, сумасшедший…
Она не успела отсмеяться и вытереть брызнувшие из глаз слезы, как увидела сворачивавшую к дому новую грузовую машину. В кузове ее, держась за крышку кабины и хлопая по ней рукавицами, подпрыгивали и качались от толчков двое мужчин в полушубках.
„Молодец Кеша! — обрадованно подумала Ксения. — Постарался все-таки, прислал кого-то“.
По проложенной в глубоком снегу колее машина прошла до старых столбов. Дверца кабины со стуком раскрылась, и Ксения обмерла: из машины неуклюже выбирался Константин Мажаров.
Он был в серых стеганых штанах, такой же теплой стеганке, новых серых валенках и пушистой шапке-ушанке, с каким-то нелепым ухарством надетой на самую макушку. Если бы Ксения не видела его тогда в ночном лесу, она ни за что не узнала бы Мажарова в этом одеянии. Золотистый клок бороды и очки, остро блестевшие стеклами, придавали ему несколько комический вид.
„Хорош! — с насмешливой неприязнью определила она, но тут же внутренне насторожилась. — А что ему здесь нужно?“
Она не собиралась щадить его и готова была ответить ему любой дерзостью, как только он заговорит.
— Поздравляю вас! — расплываясь в широкой улыбке, сказал Мажаров, и не успела Ксения спрятать руки в карман, как он сжал ее пальцы и затряс. — Я рад за вас. Дождались, значит, своих? Привез вот вам печника и столяра…
„Ну до чего же нахальный! — Выдернув свою руку из его теплой и сильной руки, Ксения резко сунула ее в карман. — Смотрит мне в глаза, улыбается, как будто и не было того разговора в лесу. Или он делает вид, что выше личных обид и мелких уколов самолюбия? Нет, ему сейчас же надо дать понять, что мы не нуждаемся в его благодеяниях“.
— Надеюсь, не забудете пригласить меня на новоселье?
Он сам напрашивался на колкость, и Ксения уже собралась с духом, чтобы достойно ответить наглецу, но. Роман опередил ее. Воткнув в снег лопату, он вразвалочку подошел к Мажарову и тронул его за плечо.
— Это председатель колхоза прислал людей? — спросил Роман. — Значит, не такой уж Лузгин жмот, как нам расписывали, а? Или он после сентябрьского Пленума подобрел?
— Насчет его доброты или скаредности я, к сожалению, пока ничего не могу сказать…
— Понятно! — Роман засмеялся — звонко, раскатисто, запрокидывая голову. — Еще бы начал ты поносить свое начальство! Да ты не бойся, парень, мы тебя Аникею не выдадим. — Посмеиваясь, он дружески так хлопнул Мажарова по плечу, что тот даже пошатнулся, и, весело подмигивая, сказал: — Не оправдывайся! Я, братишка, все схватываю на лету и бью без промаха. Ты экономически зависишь от Лузгина, а это значит, куда бы ты ни зарулил, все равно приведешь свою машину к его личности.
Ксения понимала, что брат ставит себя в смешное положение, но не решалась остановить эту самодовольную болтовню. А Мажарова, похоже, даже забавляло недоразумение, глаза его, за стеклами очков искрились от еле сдерживаемого смеха.
— Бери-ка, дружище, топор! — предложил Роман Ма-жарову, и тот с охотой подчинился его просьбе. — Помоги нам оторвать доски с окон, все равно тебе сейчас делать нечего.
Ксению бросило в жар, она сделала два шага навстречу брату, намереваясь предупредить его, по Роман понял ее по-своему.
— Ладно, сестренка, не моргай! Ничего лишнего я не скажу — твоей биографии не испорчу. Да и шофер парень свой, представит нас председателю в лучшем виде.
„Ну и черт с тобой! — с тайным злорадством решила Ксения. — Распускай свой павлиний хвост“.
Она хотела было скрыться в дохм, но вопрос Никодима заставил ее насторожиться и застыть на крылечке.
— Ну как тут, жить можно? По совести только!
— Почему же нельзя? Здесь такие же работящие люди, как везде, — ответил Мажаров и, отбросив первую с легким скрежетом оторвавшуюся доску, добавил: — Если захотите жить получше, начинайте тогда все менять на новых»! лад. Ведь вы затем и вернулись домой. Теперь все зависит от вас самих…
— А ты тут ни при чем, что ли? — грубовато, с вызовом спросил Никодим, — Силен ты, мужик, если па одних приезжих надеешься!
Мажаров, не сдерживаясь, откровенно рассмеялся.
— Да нет, я с себя ответственности не снимаю. Я просто хотел сказать, чтоб вы особенно ни на кого не рассчитывали, а все, что по силам, брали бы на свои плечи.
— Вот это правильная идейная установка! — согласился Роман и, собрав в кучу несколько полусгнивших досок, выпрямился. — В общем, как говорится, никто не даст нам избавленья… Пиши, Дым, своей Клавдии, чтобы она долго не засиживалась.
— Клавдия — это жена? — поинтересовался Мажаров.
— Законная, — ответил за брата Роман. — Только у них сейчас разыгрывается ужасная драма в пяти частях…
— Ромка! — угрожающе предостерег Никодим и стук-пул топором по доске.
— Ладно, не рычи! Шуток не понимаешь, медведь. — Роман чуть потянулся, расправляя плечи. — Ты теперь человек, закабаленный бытом, не то что я. Куда хочу, туда и лечу. И никто меня с утра до ночи не пытает: когда придешь, да к кому заходил, да сколько выпил, да на какие деньги? Тоска смертная! И чего люди находят в семейной жизни, не понимаю.
— Ну, пошел раскручивать свой моток, — покачал головой Никодим. — Теперь не остановишь…
— Я ведь, знаешь, дружище, вначале на целину хотел махнуть, — не обратив внимания на замечание брата, продолжал Роман. — А потом поразмыслил, и дай, думаю, оставлю хорошую память в своей родной деревне. Чем плохо? Благородная инициатива семьи Яранцевых! Славная семья патриотов! Звучит, а?
— Звучит, — согласился Мажаров.
— Мы с братом куда хошь! — хвастливо заявил Роман. — И в слесаря, и в трактористы, и в самодеятельные артисты! Замечай — в рифму сказал, это у меня бывает. Я бы и стихи писал, если бы только захотел и начал тренироваться. А ты давно шоферишь?
— Да так, от случая к случаю…
— А на тракторе приходилось работать? — словно обрадовавшись чему-то, стал допытываться Роман.
— Когда-то практиковался…
Роман многозначительно хмыкнул и вдруг с душевной щедростью предложил:
— Слушай, парень! Ты мне по душе, и я не люблю разводить всякие чувства на десятой воде. Айда ко мне в тракторную бригаду! Соглашайся, и с тебя пол-литра.
— Ловко ты! — удивленно протянул Мажаров. — Еще ни одного дня в колхозе не работал, а уже бригаду набираешь.
— Имею, выходит, такие права. Такой уговор был в области, когда я заявил о своем желании. Так что не бойся, иди ко мне и не пожалеешь.
— Но в колхозе уже есть от МТС одна тракторная бригада, и как будто неплохая. И бригадир Молодцов вроде бы па месте.
— Что-то я о нем не слышал. Был бы орел, его далеко было бы видно. А на своем месте можно и штаны просидеть. А я так понимаю — уж если браться за дело, то чтобы по всей области гул шел. И, само собой, переходящее знамя держать в своих надежных руках. Правильная постановка вопроса?
Ксения по-прежнему была в замешательстве, не зная, как прекратить глупое скоморошество Романа. Она уж хотела было войти в дом и сказать отцу, но Корней сам показался на крылечке вместе с печником, столяром и дедом Иваном.
— Товарищ уполномоченный! — позвал негромко печник. — Дело за материалом. Полтыщи кирпича, и завтра дым из трубы.
Мажаров обернулся, и Роман с Никодимом ошалело уставились на него.
«Так вам и надо, хвастунам!» — подумала Ксения.
— А как с рамами? — спросил Мажаров.
— Если бы одни рамы, тогда пустое, — ответил столяр. — Через три дня застекляй и живи. Тут подоконники сгнили, половицы надо кое-где менять. Поглядите сами, чтоб уж потом прижать нашего Аникея всем миром. А то даст несколько досок да скажет еще, что я украл половину.
Едва Мажаров скрылся в доме, увлекая за собой отца и деда, как Роман сорвался с места и подскочил к Ксении.
— Ты что же это, а?.. Мы что, мальчики тебе? Мальчики? Нарочно потеху себе устроила? Нарочно?
— А я тебе не моргала? Не моргала? — крикнула Ксения. — Да разве тебя остановишь, когда ты пыль в глаза пускаешь! Говори спасибо печнику, а то ты бы весь наизнанку вывернулся!
Никодим молча переводил взгляд с брата на сестру, потом неловко подогнулся в коленях, плюхнулся на ступеньку крыльца и затрясся от смеха.
— Ромка!.. В бригаду его!.. Пол-литра требовал!.. Ох, смертынька моя!..
По лицу его уже слезы катились, а он все продолжал колыхаться, пока брат не ткнул его кулаком в плечо.
— Закатился, младенец! Гляди, не начал бы тебя бить родимчик. Ты-то где был? Не рядом стоял?
— Я ему один только раз сказал, а ты-то ведь на всю катушку разматывался. Даже по плечу его хлопал…
— А главное — было бы перед кем душу раскрывать, — как бы мстя братьям за их непростительную развязность и доверчивость, сказала Ксения. — Нашли себе товарища, нечего сказать! Могли бы и узнать этого гуся.
Никодим перестал смеяться, Роман смотрел на нее, сжав губы.
— Это ведь Мажаров, — чувствуя вдруг, как занимаются огнем ее щеки, сказала Ксения. — Тот самый…
Но братья, казалось, и на этот раз ничего не поняли, и Ксения пожалела, что сказала им об этом человеке.
— Дошло! — повертев у виска пальцем, сказал наконец Роман. — Это тот принципиальный товарищ, который был когда-то твоей симпатией и дал потом деру от тебя?