О том, что Лузгин приглашал к себе Авдотью, Константин узнал от других. Дома она последние дни была насупленная и злая, кричала по пустякам на ребятишек, а однажды, не вытерпев, ударила по щеке сына, выскочила в сени и расплакалась. Ребятишки присмирели, молча сносили обиды, словно понимали, что они тут ни при чем. Раньше они каждый вечер протискивались в его крохотную комнатушку, разглядывали картинки на стенах, листали журналы, любопытствовали, как пробиваются стрелки лука в продолговатых деревянных ящиках на подоконнике, а теперь сторонились Константина, сидели за учебниками или неприкаянно бродили по избе.
Сегодня с утра, несмотря на воскресный день, Авдотья затеяла большую стирку. Поставив в железное корыто стиральную доску, она терла о нее мокрое белье. Константин морщился, когда скрежетали о железо пуговицы, отрывался от скопившихся на его столике бумаг. Где-то требовались все новые и новые сведения о колхозе, и он вынужден был уносить домой старые отчеты и бухгалтерские книги, чтобы ответить на бесконечные запросы из района и области, добыть кому-то необходимые цифры. Предписания, которые он получал, печатались на тонкой папиросной бумаге под копирку и, судя по всему, рассылались во многие хозяйства, словно те как близнецы походили друг на друга. Почти в каждом письме ему грозили персональной ответственностью, если он срочно не ответит и не удов-
лотворит чьей-то тоски по свежим цифрам. Создавалось нелепое и противоестественное впечатление, будто он, живя в Черемшанке, обладал куда меньшим чувством государственной и партийной ответственности, чем тот, кто приходил каждый день в свой служебный кабинет в городе...
Стукнула дверь в сенях. Авдотья вынула из мыльной пены распаренные руки, выпрямилась у корыта и нахмурилась, увидев на пороге избы Нюшку.
— Здоровенько живете! — расточая льстивые улыбки, сказала сторожиха и притворно удивилась: — Ты чего это надумала стирать в праздник? Будней, что ли, не хватает?
— А у тебя, поди, сроду будней не бывает! — не привечая незваную гостью, сумрачно ответила Авдотья.— Бегаешь с утра до ночи по деревне...
— Эх, не завидуй моей жизни, Дуня! — Притворство слетело с Июшки, как шелуха, стоило ей заговорить о том, что касалось ее самой.— Говорят, что волка' ноги кормят. А у меня ведь ноги тоже не чужие, не напрокат взятые... Обе мы вдовы горемычные, чего нам друг дружке язык показывать? Я твою нужду вот как понимаю! — Сторожиха провела ребром ладони по горлу.
Она прошлась по избе, поводя крутыми плечами, в плисовой жакетке, резиновых ботах и ярком полушалке.
— Дома твой квартирант?
Константин отвел ситцевую занавеску, вышел из-за перегородки, поздоровался с Нюшкой за руку.
— Что стряслось? — спросил он.
— Может, еще стрясется, раз начальство звонит! — посмеиваясь, сказала Нюшка.— Позовите, грит, мне срочно вашего парторга, вас то есть!..
«Все ясно — Коровина проинформировали!» — подумал Константин, продолжая молча смотреть на нарядно одетую сторожиху.
— Велел вам позвонить в райком,— договаривала Нюшка, пытаясь догадаться, как относится парторг к этому воскресному вызову.— Буду, мол, ждать. Пусть поторопится, это вы то есть...
— Хорошо, я сейчас...
Он уже справился с замутившей его неприязнью и быстро собирался. В последние дни по Черемшанке носились слухи один нелепее другого. Люди собирались кучками у магазина, у колодцев, на фермах, говорили, что Лузгин, чтобы принудить людей продавать скотину в колхоз, намеревается лишить колхозников пастбища, на которое они
вот уже два десятка лет гоняли своих коров. Называли и цену, какую он предполагал платить за килограмм живого веса, но откуда взялась эта цена, никто толком не знал, а спросить и проверить было не у кого: Аникей не показывался ни в правлении, ни на улице, а, сказавшись больным, отсиживался дома. Однако каждый день его навещали самые разные люди,— то доярка, то бригадир, то зоотехник. Все считали, что Лузгин не стал бы зря поднимать шум, если бы не надеялся выполнить то, что обещал,— как-нибудь извернется, найдет какую-то замену мясу и молоку, у него всегда что-то есть в запасе такое, о чем никто не знает. Не лыком шит мужик, чтоб лезть в драку с пустыми руками!
Но стоило кому-нибудь в разговоре упомянуть о том, что коровы должны уже выходить на ранние выпасы и приносить даровое молоко, как всех охватывало сомнение: неужели Аникей ни с чем не посчитается, неужели он решится на такое безрассудство?
Следом за Нюшкой Константин вошел в правление — большую, забитую канцелярскими столами комнату, неприютную и пустую в воскресный день.
Быстро найдя себе работу, сторожиха ходила с тряпкой и неторопливо стирала пыль с подоконников и столов и делала вид, что ее ничуть не интересует, о чем Константин будет говорить по телефону. В другое время он, может быть, и попросил бы оставить его одного, но сейчас ему было все равно — пусть подслушивает и докладывает кому угодно.
Едва он назвал свою фамилию, как тут же услышал недовольный голос Коробина:
— Ну, что там у вас происходит? Почему не находите общего языка с Аникеем Ермолаевичем?
— С ним не находит общего языка вся Черемшанка, не я один! — стискивая трубку и мысленно призывая себя к спокойствию и выдержке, ответил Константин.— Как же он мог, не советуясь ни с кем, выдать и эти обязательства, и пообещать провести закупку коров? Зачем он это делает за спиной колхозников? Народ просто кипит от возмущения!..
— Ну уж это вы оставьте! — Из трубки словно повеяло студеным сквознячком.— Настроение у нашего народа хорошее, и я бы на вашем месте не обобщал, не сгущал краски, а главное, не противопоставлял бы партию народу — это может вас завести так далеко, что и я не смогу вам помочь.
— Не надо меня пугать, Сергей Яковлевич,— твердо сказал Константин.— Я вам рассказываю о том, что делается в нашей деревне, а что происходит во всем районе, это вам лучше знать. И неужели вы думаете, что люди в Че-ремшанке, над которыми куражится Лузгин, считают, что он действует так потому, что ему велела партия? Они как раз думают наоборот, что это Лузгин кому-то втер очки, что это он обманывает партию, и хотят его вовремя остановить. А то, что вы лично поддерживаете этого человека, не делает вам чести.
— О своей чести, товарищ Мажаров, я позабочусь сам. Вы лучше подумайте о своей ответственности за все это дело, если оно сорвется. Я всерьез предупреждаю вас!
— А я вас ставлю в известность как секретаря райкома, что Лузгин ведет себя как управляющий имением, а не как председатель колхоза!.. И вы напрасно так низко ставите черемшанцев — они давно выросли из пеленок и понимают, что идет от партии, а что идет от личной корысти и желания выдвинуться и нажить славу за счет бесславных дел.
— Довольно! Значит, вы хотите меня уверить, что ваши колхозники не поддержат такую инициативу? Бросьте!.. Конечно, всегда найдутся несколько скандалистов, которые живут отсталыми настроениями, но это уже будет на вашей совести: значит, вы плохо работаете, оказываете не то влияние на людей, какое нужно...
— Послушайте, Сергей Яковлевич! Не выворачивайте, пожалуйста, все наизнанку! При чем тут я?
— А при том, что вы, вместо того чтобы стать опорой председателю, с первых же дней ставите ему палки в колеса!
— Жизнь ему ставит палки в колеса, а не я! — Константин уже забыл о всякой выдержке и почти кричал в трубку.— Как можно лишать людей того, чем они живут? Кому нужны эти непродуманные планы и обязательства? Чем колхоз будет кормить закупленных коров, если нынче весной пало от бескормицы пятьдесят коров и больше двухсот свиней!.. И наконец, не можете же вы не знать, что себестоимость литра молока в нашем колхозе равна закупочной цене. А про мясо я и не говорю — она выше закупочной!.. Как же при таких условиях вы решаетесь обязать нас дать три с половиной плана? Это же полное разорение! Мы и так не сводим концы с концами!..
Коробин ответил не сразу, но то, что Константин услышал, повергло его в тяжелое уныние.
— За цифрами, товарищ Мажаров, нужно видеть живых людей. А цифрами вы нас не удивите, мы не хуже вас их помним... Да я и не уверен, что вы и в цифрах разобрались... То, что стоит за этой замечательной инициативой, за этими чудесными ростками, имеет историческое значение! Не видеть этого не к лицу коммунисту!.. Вы что, не верите, что партия справится с этим?
Всякий раз, когда Константину приходилось слышать, как люди бездумно произносят высокие слова о том, что являлось для него смыслом жизни, он испытывал чувство стыда. В такие минуты он не сомневался, что эти люди сами не верят в то, о чем говорят с искусственно подогретым пафосом.
— Давайте без демагогии, Сергей Яковлевич! Можно подумать, что вы у партии на особом счету и только на вас она и опирается!
— Я попросил бы вас выбирать выражения!
— А что тут выбирать — авантюра всегда авантюра, как ее ни прикрашивай!
— Вы что же, считаете себя умнее Центрального Комитета? — повысил голос Коровин.— Скажите какой мудрец и провидец!..
— А при чем тут Центральный Комитет? — Константин обрел вдруг удивительное спокойствие, подобное с ним случалось и раньше, когда все напрягалось в нем до предела и мысль становилась ясной и острой.— Если кто-нибудь в Москве поддержал эту инициативу, вы что ж, предлагаете мне перестать думать самому?
— Короче! — резко оборвал его Коробин.— Не будем сейчас дискутировать, обождем до другого раза. А пока, будьте добры, отмените то общее собрание, которое вы наметили.
— Не могу. Мы уже вывесили объявление, и все знают, что оно должно завтра состояться...
— Снимите объявление, придумайте любой повод, но чтоб собрания не было...
— Я этого делать не буду.— Мажаров слышал, как тяжело дышал в трубку секретарь.— Если хотите — приезжайте и снимайте сами... Но тогда мне придется обратиться в областной комитет! А возможно, и в ЦК!
— Я так и знал, что вы окажетесь склочником и жалобщиком! — сердито заключил Коробин.— Ну что ж, обращайтесь куда хотите... Но должен вас предупредить, что нам придется всерьез подумать, сможете ли вы быть парторгом в Черемшанке.