– Да, нету! – хлестанул во внезапной злости Владимир Иванович. – Кто-то спи…
– Вот видите, – зачем-то прокомментировал проверяющий помладше.
– И что собственно с того? – грубо спросил Корташов.
– Недостача, однако, – пожал плечами «враг номер один».
Подполковник Корташов прикрыл глаза и молча просчитал до пятидесяти. Он едва сдержался, дабы не кинутся на этого мальчика европейского выбора.
– Вернемся-ка в штабное помещение, а? – предложил он, вдохнув воздуха, и не дожидаясь отклика зашагал обратно по тропе.
– Значит так, – сказал он, водружая тело обратно к столу и отхлебнув из графинчика прямым образом, а не посредством стакана, – насколько я понимаю логику то – что не выдавалось, и забираться не может. В смысле, значиться в ведомости, как материальное тело, не должно. Или что-то не так?
– Однако значится, пан подполковник, – снова пожал плечиками – мол я тут совершенно ни причем – чудо-юдо-проверяющий. – Вот глядите! Роспись, все чики-чик. Причем и ваша тоже ведь в наличии.
– Дай сюда… Да не боись, не порву я твою улику, пан капитан… Твою бого-мать в качель! И когда я…? – он снова приложился к графинчику. Плеснул на руку, протер лицо. – Так-с! И тем не менее. Ворота, ребятушки, изготовлены почти как все и вся тут, «хап-способом». Понимаете? Где-то солдатушки-браво-ребятушки потрудились вместо полевых занятий, за сие было плачено металлическим листом, из листа те же солдатушки, со сварочными способностями, сварганили ворота, вкопали их где надо и усё. Этого предмета никто дивизиону, и никогда не выдавал? Нет его в мире, не присутствует он во Вселенной, ясно?
– А вот в ведомости он присутствует, и вы, подполковник Корташов, за него расписались. Верно? Значит, предмет куда-то делся, так? И это, пан Корташов, можно констатировать как утрату вверенного вам, как командиру подразделения, войскового имущества. Правда, к счастью, не секретного.
– Ну, и?
– Ну и, требуется провести дознание по делу. Вы, Владимир Иванович, материально ответственное лицо. Следить надобно за вверенной техникой.
И тогда Владимир Иванович берет за горло не испитый до донышка графин и с размаху гахает об стол.
Чудо-проверяющие бледнеют.
116. Макеевские родственники
Все же то, что страна небольшая, не метагалактика Советского Союза, имеет свои плюсы. Вот какая бы, в случае СССР, была у майора Шмалько вероятность найти на территории ведения боевых действий родственников? Где, хохлу по происхождению, выколупать их где-нибудь в плоскости Якутии, Тьму-Таракани Амурской тайги, или даже игрушечно компактно-ухоженной Латвии? А здесь, на тебе, тут как тут! Теперь даже странно вспоминать и раздумывать о том, почему сразу по подбитию танка не направились сюда. Подумаешь, имелись какие-то разногласия родственного характера? Дядя, тётя-то все равно свои. Да и вообще, война теперь насовсем прихлопнула всякую грызню-забаву плохо ценимой благости мирной жизни. К тому же, встретили их как освободителей. Жалко, пришлось разочаровывать, что вот эти трое замученных воинов и есть вся освободительная армия. Дядька сильно расстоился. Шмалько даже стал опасаться, как бы с ним чего не стало. Все-таки сердце, а несут ли вахту в теперешнее время «скорые»? Может, они только по огнестрельным ранениям выезжают?
Потом конечно, после долгих всхлипываний тетушки, слез, вызванных жуткой смесью горя и радости, и когда все трое наелись от пуза (весьма может быть, они по-молодецки очистились от припасов все кухонные шкафчики), пришел черед разговорам. И вот тут выяснилось кое-что на редкость любопытное, но и неприятное одновременно. Покуда, майор рассказывал о том, как его танки на трассе выходили из строя один за другим, тетка только дивилась, а дядька тяжко вздыхал. Но когда, в пересказе боевых злоключений, Шмалько добрался до боя на аэродроме, тут произошло непредвиденное.
– Погодь, Андрюша! Так это ты был? – переспросил дядька и схватился за сердце. – Я полежу, Маленькая, – сказал он через пару минут, побледнев.
– Понимаете… – пояснила тетка, возвратившись из спальни, и опустив глаза, поскольку неотрывно теребила край скатерти. – Знаешь, Андрюша, у нас тут ходили слухи, что на аэропорт наскочили русские танки. Что вы там, правда, только одни и были?
– Ну, да, тетя Шура! – кивнул наводчик Ладыженский. – Но мы ведь и так, почти справились. Если бы не верто…
– Тут, понимаете, весь город в шоке. Там ведь, рассказывают, были целые тысячи девушек из общежитий. Вы разве не слышали?
– Нет, ничего… Да и откуда? – вообще-то в данный момент Шмалько что-то заподозрил. Мелькнула эдакая черная мыслишка-озарение.
– Короче, дети мои, эти натовцы их зачем-то туда сгребли, посадили в самолеты. (Ну, так говорят! Это не я выдумала) Посадили, а тут российские танки – десять штук. Они там все эти самолеты и передавили. Ну и девушек наших тоже. Понятно, что не специально но… Короче, что я плету. Это ж вы были, не русские! Вы что, Андрюшечка, кого-то дави…
– Да никого мы не давили! Что за чушь! Хотя… Ну да, стреляли конечно… И бронебойными и…
– В общем, там половина девушек погорела совсем, и уж не знаю, сколько не совсем.
– Как же это так, пан комбат? – спросил Громов. – Не давил я никого. Ведь, правда же? Ну, скажите женщине, пожалуйста.
– Вы вот что, ребята, – произнесла тетя Шура. – Вы лучше никому больше не рассказывайте. Мы с Яковым вас не сдадим. А вы переоденьтесь. Не говорите никому, что танкисты. Авось пронесет.
– Так вроде ж, тут все знают, что я… – растерялся майор Шмалько.
– Да откуда они знают? Ты когда у нас последний раз-то был? Может, помнят, что офицер. А уж какой, чего, откуда, им, простым людям, помнить.
– Короче, отсидитесь у нас, переживете. Там, глядишь, армия настоящая придет, освободит. Там уж как-то утрясется. Съедете куда-нибудь под Одессу. Там вас никто знать не будет и… – тетушку Шуру явно понесло в какую-то футурологию индивидуального плана. – Мы уж тут, покуда, прокормимся как-нибудь. Вот хлеба, правда, два дня нет, и не возят. Но ничего, мукой, мукой обойдемся. Я оладичков завтра напеку. В крайнем случае, у соседей что-то наскребу по сусекам. Они ж своей армии не отка… А да, лучше не говорить. Тихонечко посидеть.
Короче, тетка осталась в расстройстве чувств. Ну, а танкисты – в полном шоке.
До этого разговора, они мечтали, как завалятся после еды спать, без задних ног. Теперь, спокойное погружение в царство Морфея воспринималось как паскудство.
Уже наедине, без тетушки, они проговорили не менее двух часов, пока накопившаяся нервная и физическая усталость, в конце-концов, не свалила молодые организмы с ног. Только Шмалько долго лежал в темноте, кусая губы. Он всерьез обдумывал, не стоит ли застрелиться: оружия наличествовал целый арсенал.
Четвертая власть:
«…так все-таки с чьей агрессией, и против кого мы имеем дело? Российские официальные лица заявляют, что они тут ни причем, и вообще не имеют понятия, что происходит в Восточной части Украины. Но ведь подобное объяснение курам на смех! Извините, но какая еще страна граничит с Украиной на востоке?…»
117. Предложение, от которого нельзя отказаться
Легко понять состояние подполковника Корташова, когда к нему в кабинет вваливается лично командир группы дивизионов полковник Бубякин и делает интересное предложение. Владимир Иванович выслушивает тираду непосредственного начальника открыв рот.
– Так-с, братцы-кролики, – весьма странно комментирует он услышанное, когда краткое, эмоциональное и емкое по смыслу выступление Михаила Юрьевича заканчивается. – Поскольку у нас сегодня не первое апреля, да и после случившегося во «втором» ЧП вообще-то не до шуток, я склонен принять такое за правду. Значит, Миша, ты этих гадёнышей заморских арестовал, так? Не дурно! И значит, тепереча мы в состоянии войны, что ли?
– Выходит так, Вова, – отвечает Бубякин, глядя на подчиненного в упор.
– А если откажусь – меня тоже будешь вязать, что ли? – спрашивает Корташов не для узнавания нового – просто для оттяжки времени, требуемого для усвоения уже впитанного материала.
– Буду, Владимир Иванович. Куда ж деваться-то?
– С пистолетом, что ли, ходишь-бродишь?
– Так точно, с родным ТТ, – кивает полковник. – А чего, нельзя?
– Нет, почему же, – пожимает плечами Корташов. – Теперь тебе, Михаил, уже вообще все можно. Ты уж, наверное, на максималку раскрутился. Чего там у нас в демократии имеется на сей счет? Расстрел не дают, следовательно, пожизненно. Готовь сухари.
– Хусейна повесили, Владимир Иванович. Слыхивал, нет?
– А причем здесь Ху… Ах, да, дело-то теперь международного уровня, – командир «первого» дивизиона внезапно улыбается. – Послушай, Михаил Юрьевич, да ты же меня обскакал. Понял о чем речь?
– Ясно понял, Володя, о твоих клятых воротах. Тебя ж за них, не смотря даже на мои слезные письма вверх (не забудь, кстати, об участии) все едино наши оранжевые, или уж какие там сегодня цветом, обязуются посадить.
– Или выгнать без пенсии, – напоминает Корташов. – Это если сам накалякаю рапорт об увольнении по собственному желанию. А годы службы, значит, на фиг? Молодость в шинели, перетянутую ремнем – тоже на фиг! И паши где-нибудь электриком до… Во сколько у нас теперь, после свержения тоталитарной власти пенсионят, а?
– Так, Володя, я ведаю, что тема для тебя больная. Сам переживаю. Но это как-нибудь за бутылочкой. У меня теперь время, не просто деньги, а…
– Да, действительно, жизнь или пожизненно. А ты не думаешь, что сюда уже направляется президентский полк? Они-то, кстати, верняк вооружены. Не то, что мы.
– Пугаешь, что ли, Вова? Посмотри какая у меня кроме «Тэ-Тэ» еще штуковина трофейная, – Бубякин шлепает на затертую, но крытую плексом полировку массивную «Беретту».
– Вот-та! – восклицает Корташов округляя глаза. – Американо-офицерская оснастка. Ничего себе!
– У них у всех были, – хвастает Михаил Бубякин. – Хочешь такую?