– На фига ты это сделал, Николай Николаевич? У нас с турецкой командой все было расписано полюбовно. Они нас не трогали, как ты видел.
– Смешной, ты, Саблин. Смешной, – неспешно, боясь начисто забыть о пистолете и втянуться в спор по серьезному, ответствует Редька. – В смысле, смешной, покуда не становится грустно. «Они нас не трогали». Ты в своем уме? Ты ж генерал, Саблин, или как?
Новомодная манера Редьки тыкать и поучать, визуально как бы такого же однозвездного, но фактически начальствующего генерала, явно, весьма и весьма раздражает Саблина. Однако у Редьки наличествует неотразимый аргумент. Старая формула, о том, что пистолет, есть главный довесок к убедительным доводам, действует. Для Саблина наличие такой штуки явилось первоначально откровением. Он наверняка корит себя за промашку: стоило сразу на входе поинтересоваться у дежурного, не получал ли нынче командир полка личное оружие.
– Вот мне интересно, Саблин, за сколько тебя лично купили? – продолжает допытывать Редька.
– Ну, причем тут «купили»? – отмахивается Саблин. – Ты что, не разумеешь, что приказ пришел сверху, Коля?
– А это оправдывает предательство, да?
– Ну, ты герой с дырой, – генерал Саблин пытается выжать из себя натуральную жизнерадостность и смех. Получается плохо. Но вообще, Саблин держится молодцом. Не у каждого так получится перед пистолетным дулом в руках правдолюбца, что по взглядам Саблина, наверняка приравнивается к сумасшедшему. – У меня приказ, Николай. Как и у тебя. Не нам с тобой судить, о чем кумекают наверху. Наше дело, Коля, выполнять спущенные сверху Цэ-У[112].
– А что, трудно догадаться, что эти самые Цэ-У противоречат присяге и самому функциональному назначению армии?
– Слушай, Коля, – генерал Саблин напрягается и даже собирается привстать с опорой на стол, но вовремя вспоминает о направленном ему в пузо «Макарове»: ранение в живот – хреновая перспектива, тем более, пуля наверняка окажется не одна.
– Коля, – повторяет он после паузы, – ты ж военный, твою мать. Понимаешь, приказ? Вот знаешь что… – Саблин на несколько секунд задумывается. Возможно, снова прикидывает, как – запросто или не очень – пуля из ПМ пройдет сквозь деревянную доску стола. Однако Редька ошибается: размышляет Саблин вовсе не о том.
– Вот ты, Колян, считаешь, будто только наша теперешняя армия такая туфта, да? А вот Советская, мастурбируешь, вот та была цаца. Мы с тобой ее едва-едва захватили. Но вроде ж видели, хоть курсантами, и даже чуток летёхами. Что твоя доблестная Советская сделала, когда разваливался Союз? Да, ни хрена она не сделала. Ни хрена! Не поступило приказа, вот и просидела на жэ все свое удалое время. Я тебе хуже скажу. Мой батя – он-то уже генералом тогда был – так вот, его часть, не наша зенитно-ракетная, а мотострелки, с места не сдвинулась, когда в Туркмении всяческие отморозки вырезали целые села русских. Там такое творилось, Колек! Баб насиловали, у беременных вспарывали брюхо, доставали младенцев и на вертеле жарили. Доклады об этом батя в Москву давал и что думаешь?
– Думаю, что твой батяня такая же мразь как ты, Саблин. Хоть и фамилия у вас обоих геройская, – комментирует Редька. Пистолет дает большую волю в излиянии начальничкам некоторой правды жизни.
– А ты, Редька, мне папу не тронь! Он вот до сей поры, может, мучается, вспоминает.
– Видишь, генерал Саблин, – констатирует Редько, – совесть она такая. Все едино достанет. Вдруг ему лучше бы было, свою часть, наверняка приведенную в готовность, из казарм-то вывести? Одного этого вывода, с запасом бы хватило, чтоб вся шваль боевицская унесла ноги подальше. А если б все генералы тогда так сделали, то не получили б мы ни Чечни, ни прочих прелестей.
– И чего ж тут славного, Редька? – нехорошо ухмыляется Саблин. – Тогда б и нашей свободной Батьківщіни тоже не было б. А Чечня, то проблема русско-москальска, не наша.
– Вот и получается, что теперь мы, как потомки, и расплачиваемся за грехи-то отцов. Не находишь? Построили Содружество Независимых на первичной крови, вот и получили теперь под дых. Правда, того Содружества давненько уж нет. Но дело-то не в этом.
– А дело в том, Николай, что, давай наше-то улаживать, а? Убери ты свою пушечку, и давай обсудим.
– Что обсудим-то, Саблин?
– Какой тебя смысл в сем геройстве? Ну, покаешься, скажешь, что больше не будешь.
– Нашел детский сад, – кривится генерал Редька. – Вас, небось, турки рачком-то поставили. Командованью теперь кровь из носа «треба»[113] хоть кого-то на заклание. Теперь у вас, полюбовному-то житию с оккупантами-то «кирдык».
– Что ты понимаешь, Мыкола Редька? Какие, на фиг, оккупанты? Ты хоть в курсе, что все это ненадолго? Скоро турчаки уйдут. Сами уйдут. Договорено так.
– Очень интересно, – снова оценивает выгодность разговора с позиции силы Редька. – А кто ж тебе это довел, Саблин?
– Да, довели, довели. Уйдут, и все будет по-прежнему.
– Это как же по-прежнему, после всего? А если народ спросит?
– Ой, насмешил, Редька, ой насмешил? – Саблин и вправду пытается выдавить из себя смешинку. Получается плохо. – Эта биомасса спросит? Да она забудет через месяц. Только «ящики голубые» в обратку включатся, тут сразу и забудет. А если не забудет. Здесь, пан Мыкола, будут уже стоять войска освободителей. Усек?
– Это ж кто? Западенські, галичанські хлопці?
– Ой, «темний»[114]! Ну, «темний»! – Саблин закатывает глаза к потолку. – Бери выше, Деревня Гарнизонная. Войска НАТО тут будут. Тут, и по восточной границе. Понял?
– Это план такой?
– Да, план такой. И не на нашем глупом уровне составлен. Оцениваешь, на каком идет игра? А ты, ни хрена не знаешь, а полез.
– А я полез, – Редька чешет затылок свободной рукой. – Кстати, а сколько турчаков-то завалили, а?
– Да, какая тебе разница, Николай Николаевич? Бросай комедию, а?
– Ты вот, Саблин, смелый парень, почти камикадзе, – оглашает очевидное командир полка. – Сидишь под стволом, а условия диктуешь.
– Редька, ты сам-то куда денешься? Там, за дверью, турецкая пехота. Ей богу, не чета нашей. Посмотри хоть на экипировку. Это они до поры смирные: не ведают, что ты тут с пистолем и в шантажисты играешься. Но ты ж отсюда не выйдешь никоим образом. Сдавайся, а?
– Погодь, Саблин, погодь, – кивает генерал Редька. – Мы ж еще кой-чего не довыясняли, так? Я спросил, сколько тебе отстегнули за предательство. Ведь не за идею ж ты, верно?
– Какой тебе прок знать, Коля? И тебе б отстегнули, но ты ж, дуралей, чего сотворил, со своим Корепановым. Ой, не завидую я этому капитану, когда его повяжут, а ведь повяжут же.
– Он майор уж, Саблин. Ни хрена о личном составе-то своем не знаешь.
– Какая, к едрене, разница, а?
– А тебе, наверное, еще и должность при штабе НАТО, дадут, так? А там зарплаты-то по боле украинско-армейской. Правда, дадут ли воровать, как ранее? Но, видимо, дадут. Для чего ж им еще тут стоять, если не для прикрытия дальнейшей грабиловки? Короче, дали тебе «скоко-то» сребреников, дабы продал Батькивщину?
– Ты «шо» тут допрашиваешь, Коля? К чему ты время-то тянешь?
– А ведь могли б мы янычарам-то надавать, если б разом ответили, а, Саблин. Ой, могли б. Если один дивизион такое сотворил, то уж вместе-то совсем бы их кончили.
– Ты «шо», Редька, твою маму, не соображаешь, что если б не имелось договоренности на самом верху, то турки бы не сунулись? Хотя, если честно, то все равно б нас раздолбали. У них сил-то…
– Но в Донецке бы они спокойно никоим образом не высадились. Им сюда от Турции ой как далеко. На самом излете ресурса, разве что. Им бы хоть Крым одолеть. Ввязались бы по полной.
– Ага, если бы, да кабы. Одни мечтанья у тебя, Коля.
– Да мечтанье. Вот знаешь, так же и иракскую армию перекупили. Во второй войне. Ведь если б генералы хусейновские не продались за «лимоны», не столь легко бы, не парадным шагом, «янкерсы» продвигались бы по песочку. Мало Хусейн своих стрелял, значит. И вот, знаешь, Саблин, могли б наверное не брать портфельчики-то со взятками. Пришли б к диктатору и сказали: «Так и так, подкупают нас справа и слева». Думаю, он бы быстро пресек. Или не так?
– О чем мы базарим, а, Редька? Хусейн? Нам-то что до того? У нас-то и Хусейна-то нет. Кому мне жаловаться, что подкупают?
– Да, ты прав, Павел Петрович, ой прав. Если внутри гнильцо, то никакой Хусейн за спиной не спасет. Совесть должна быть, офицерская, или там, генеральская, совесть. Насмерть стоять надо за доверенную страну. Насмерть! Так я думаю.
– В Ираке, их бы, все едино, амеры бы перекоцали, разве не так?
– Если б Союз не предал, ни хрена бы не перекоцали. А так, они вначале Ирак, а потом следом и СССР, только уже без всякого боя.
– Мы про какую Иракскую? Про первую или вторую?
– Они все взаимосвязаны.
– Слушай, Коля, сдавай свою «пушку», а? Хватит комедийничать.
– Конечно, щас! Я вот хочу знать, как ты… ну, вы в штабе турко-украинском, на меня-то вышли?
– А если отвечу, то что?
– Отвечай уж, может, не стану тогда тебя расстреливать, Саблин. Свой все ж, хоть и сволочь.
– Ты, Редька, что, думал? У турок нет в округе никакой разведывательной электроники? Они ж тебя и засекли?
– Они что, мой голос знают, а?
– Ага, ага, Николай Николаевич. А мы в штаба должны костьми лечь, тебя прикрывая? Ты нам, чего о своих планах предупреждал?
– Бред какой-то несешь. У нас, в общем, имелось еще два дивизиона. И как мы их совместно использовали в борьбе с врагом? Турки, по-видимому, не будь дуралеи, оба «Бука» с собой утянут? Если и вправду, как ты говоришь: скоро уберутся.
В общем, размышляет в параллель Редька, разговор движется в интересном контексте, однако нельзя же сказать «остановись мгновенье». Вскоре турки не выдержать, ибо Саблин хоть и генерал, но не их собственный, и заглянут в кабинет из коридорчика, дабы поторопить временного начальника. А потому что-то надо бы делать. Только вот что? Это вопрос для Штирлиц