[125], коя уж чуть не рушилась изнутри, от засыпанной внутрь пшеницы и проса.
И снова захотел народ-плясун заплясать, но теперь уж не плясалось так весело, как ранее, ибо вспомнил он о не-захороненных парубках и дивчинах, и взялся за дело – пересчитывать их, нумеровать и перезахоранивать. И много лет уж трудит лопату, да все не видно работе той конца краю. Ибо мало ныне нас, добрых украинцев, а раньше значилось по более, где-то так, как китайцев в стране доброго семейства Мин.
67. Генерал
– Так, – констатирует генерал-майор Редька, переводя дыхание. – Пока среди наших потерь нет. Но будем шевелиться.
Начальник караула Константин Шелуханов, его подчиненные, в том числе, все еще не смененный часовой поста номе «один», дежурный по части Чаленко, все ошарашено смотрят на дело рук своих: кто все это сделал? когда и кем произведено такое ЧП? Во дворе штаба два трупа, один – в клочья, в самом штабном здании, со стороны фасада ни одного целого стекла – все последствия подрыва той же гранаты. Тут, возле калитки, еще три обездвиженных турецких подданных, служебная генеральская «Волга» издырявлена так, будто именно она и была основной целью. Сам пришлый генерал-майор, все еще что-то вопит, нянчит простреленную навылет руку. Короче хаос еще тот. Кто-то бравый и решительный должен срочным образом расставить все на места. Находится он быстро.
– Надо сматываться, – Редька предельно собран, как будто все проходит по какому-то загодя составленному плану. Он тоже осматривает поле боя. Внимательно изучает турецких военных, может быть даже, спецназ. Оказывается, изучает не только для общего развития: где-то в амуниции пришлых скрыты ключи от наручников. Когда проблема разрешена, он разминает руки особым образом. Поворачивается к коллеге генералу. Все ждут какого-то жеста сочувствия, но не угадывают. Совсем без замаха, но хлестко, Редька отвешивает раненому красивейшую пощечину.
– Закрой хлебало, твою мать! Перевяжем, придет время, – заявляет ему Редька. Он поворачивается к начальнику караула. – Шелуханов, приставьте к этому кого-то понадежней. Сбежит.
– Так, – продолжает он, наклоняясь над одним из турков пониже. Выдергивает из мертвых рук автоматическую винтовку. – Лейтенант, надо забрать у этих все ценное и шевелиться. Драпать. Только много нас. Джип, вроде, ничего, а «тачка» командованья…
«Волга» выглядит плохо. Оба задних колеса прострелены. Зато на переднем сиденье, у руля, сидит абсолютно живой, но бледный водитель-сверхсрочник украинско-армейской наружности. Руки он предусмотрительно тянет вверх, однако крыша машины не дает их вытянуть.
– Вон мой «Москвич». Вон, возле пятиэтажки, – вспоминает начальник караула. – Так что…
– Отлично, – кивает генерал Редька. – Значит так. Всем срочно в джип и к Шелуханову. Этого, – он косит на раненого, – с собой. Пригодится. Хочется мне, ой хочется, кое-что узнать.
– А как же караул? – интересуется Константин Шелуханов.
– Сейчас заскочим в твою караулку и захватим остальных, – говорит Редька. – Или ты на счет службы, Костя? К черту ее. Для кого теперь охранять склады? Для этих? – он тычет во все еще истекающие кровью экипированные тела. – Забираем твоих и рвем отсюда, – констатирует он окончательно.
– А как же знамя? – внезапно подает голос отирающийся тут же Триколич.
– Точно! – вскидывается генерал-майор. – Как фамилия, рядовой?… В смысле, казак.
– Казак Триколич, – сообщает Триколич.
– Вот что, казак Триколич. Ну-ка, бегом к знамени. Волоки его сюда. Только достать из пластика. К черту ту печать!
Триколич бросает автомат за спину и несется к брошенному посту.
– А вы, капитан, что стоите? – смотрит на дежурного по части Редька. – Благодарить за героизм и взаимовыручку буду потом. Давайте, забирайте у турок все наличное оружие. Время теперь даже не деньги, много ценней.
– А как же остальные офицеры штаба? – спрашивает Чаленко.
– Пойдите, крикнете, чтоб разобрали пистолеты. Откупорьте им пирамиду. Пусть сматываются куда подальше. Турчаки тут будут вот-вот. Начнется резня. У вас минута, не больше, Александр. Потом исчезаем. Надо успеть в караулку.
68. Боевая колонна
Колонна движется по нечиненой со времен Союза дороге довольно бодренько. Тяжелые машины – кое-какие из оных дотягивают до тридцати двух тонн – легко делают с дорогой то, что природные процессы, будь то дожди, град и морозы, способны совершить лишь за десять лет. На дороге более никакого, ни встречного, ни обгоняющего движения. Похоже, странная турецкая война все же начинает сказываться на броуновском движении проживающих на местности человеческих существ. Когда, наряду со всяким шлаком, в виде сервиса, глянца и неона рекламы, со станций заправки исчезает еще и бензин, становится как-то не до поездок за хлебушком. В качестве передового дозора, впереди колонны рулит неказистая «Нива» майора Корепанова. «Нива» – машина личная, однако за рулем вовсе не Корепанов; его нет даже в салоне. В нынешней ситуации всем уже глубоко начхать на всяческие доверенности на управление транспортным средством. Машину ведет Александр Шампур. С ним рядом Дмитрий Беда. На коленях беды карта Донецкой области, с врисованными в нее фломастерными стрелками. Это метки – эманации ночных раздумий настоящего боевого командира-ракетчика. Если учитывать, что основное количество стрелок несколько повыцвели, то наличие натуральнейшего пророка в своем отечестве должно повергать в шок. Эту тему Беда с Шампуром уже обсудили, но поскольку никто из них не является способным говоруном, она быстро выдохлась. Сами значочки, вернее их суть – таящиеся за цветными стрелками реальные изгибы пути отхода ЗРДН на очередную запасную позицию – Беда изучил и помнит, так что распахнутая карта выполняет не свою конкретную роль, а опять же знаковую. Она – символ их движения, причем не просто к смене пространства, а к победе. Еще одним символом того же самого является помещенный у ноги Беды автомат Калашникова. Это символ совсем уже универсальный, и в обиходе приблизительно со времен Вьетнама. Именно там америкосы облажались самым явным образом.
Через некоторое конечное время выясняется, что дорога не совсем вымерла. Впереди, несколько поперек нее стоит легковая машина. Беда тут же, автоматически, проверят положение предохранителя – «снят». Потом он оглядывает заднее стекло и тамошние окрестности. «Нива» оторвались от колонны где-то на полтора километра. Нормально.
– Тормознешь возле, – цедит Беда Шампуру. – Выясним, кто, чего.
Саша Шампур кивает: он идеальный водитель – не задалбывает болтовней. Однако на счет «тормознешь» Беда суетился зря. Пассажиры «десятки» тормозят их сами, причем они явно не просто рассчитывают на удачу – у них имеется аргумент. Теперь на дороге два милиционера, оба с оружием.
– Тем более тормозни, – кивает Беда новым обстоятельствам.
– А может… – предполагает Шампур.
– И что? Станем всех встречных гаишников истреблять? – поясняет позицию Беда. – Патронов не достанет, – растолковывает он подробнее. – Да и кто знает, вдруг…
Они, как положено, сруливают на размочаленную, последующими за падением местной Римской Империи временами, обочину.
– Куда едем? – бодро интересуется гаишник и тут же бледнеет, ибо его АКМС с откидным прикладом все еще на ремешке, а «7,62» Дмитрия Гавриловича наведен прямиком в его внутреннюю вселенную; нуль-переход произойдет приблизительно по центру лба.
– Оружие на пол! – командует Беда. – И дружку своему посоветуй тоже!
Любопытный к чужим маршрутам сержант не против, а вот «дружок» сомневается. Однако сомнения его касаются и прочих действий, то есть, стрельбу он тоже не организовывает, так и зависает в ступоре – ни туда, ни сюда, покуда к месту происшествия не приближается двадцативосьмитонное КП. Только выглядывающие с его кузова, поверх бронированной кабины разнокалиберные стволы убеждают окончательно. Теперь оба «Калашникова» подобраны Шампуром, проверены на счет наличия в стволе досланного патрона и поставлены на предохранитель.
В салоне «десятки» о чем-то деловито шумят голоса из других измерений – работает рация. Надо же, армии «ни-ни», а гаишным службам «общайся – не хочу». Беда с полминуты слушает. Ни о чем относящимся к произошедшему только что, или к перехвату колонн с ракетами, из дальних далей не повествуется. Он подзывает пальцем первого разоруженного.
– Скажи, дорогой, что у вас все в порядке, – говорит Беда, как всегда весьма убедительно и толково. – Только прокашляйся, прокашляйся заранее, и не блей.
Совет исключительно правильный, потому как после того, как ствол надавливает сержанту живот, надо действительно несколько оклематься. Тем не менее, доклад по линии проходит исключительно бодро. Вряд ли там использованы какие-то кодовые слова. Речь о том, что на дежурстве тишь да гладь и «тут вообще никто не ездит давно». Из далеких дивных стран, в которых возможно до сей поры исправно собирается мзда, а может даже по-прежнему следуют по трассам неиссякаемые потоки автомобилей, дают длинную инструкцию на счет, куда и как надобно переместить пост. Мелькают названия «Новая Полтавка, Березовка». Дмитрий Беда соотносит слышимое с запечатленной в голове картой. На счет перемещения, это они там, конечно, размечтались, но зато почти ясно, где патрулей точно нет. Дмитрий Гаврилович отбирает радиостанцию обратно. Надо бы побеседовать с постовыми подробно и тщательно, но времени нет: идущая под парами военная колонна четко опознается с воздуха, требуется как можно быстрее вновь добраться до каких-нибудь хоть относительно лесистых местностей; здесь в урбанизированной степной полосе такие районы в дефиците. Так что разговор с «даишниками» весьма краток.
– Вы кого тут дожидались? – интересуется Беда, вместе с подошедшим Корепановым.
– Обычный пост, – блеют гаишники.
– Какой, к черту обычный? Сколько едем, никого не встретили. Вы тут всегда дежурите, что ль?