[87]. Эти законы в равной степени касались также англичан, женившихся на валлийках. Смешение кровей уже давно считалось неприемлемым, и Екатерина, хоть и иностранка, должна была быть очень неумной женщиной, чтобы этого не заметить.
Более вероятно другое: королева, раздосадованная тем, что совет и парламент запретили ей повторно выходить замуж, решила вступить в брак с мужчиной, не имевшим ни политического веса, ни полноценных имущественных прав, ни статуса. Для него правовые последствия этого союза почти ничего не значили. Тем не менее их брак был заключен в тайне, скорее всего, в тот момент, когда почти весь английский двор присутствовал на французской коронации короля в Париже. Вскоре после этого в поместье Мач Хэдэм в Хартфордшире, в просторном, принадлежавшем лондонским епископам фахверковом дворце, у пары родился первенец. Мальчика назвали Эдмунд. Поговаривали, что он получил имя в честь своего настоящего отца, Эдмунда Бофорта, предыдущего любовника Екатерины, и что брак с Оуэном Тюдором был с ее стороны всего лишь попыткой спасти своего истинного возлюбленного от полного разорения, которое последовало бы, согласно закону. Но это кажется маловероятным[88].
Пока Екатерина была жива, ее замужество оставалось тайным. О нем шептались при дворе, но не на улицах. Однако для тех, с кем королева была близка и часто виделась, — особенно для кардинала Бофорта и его окружения — все было очевидно. Дети появлялись один за одним: второй сын Джаспер родился в Бишопс-Хатфилде в Хартфордшире. Скорее всего, у пары был еще один сын — Оуэн, которого передали монахам Вестминстера и который сам стал монахом и прожил долгую тихую жизнь. Была также дочь по имени Маргарет или Тасин, возможно, рано умершая, потому что доподлинно про нее ничего неизвестно[89]. Все они родились до 1436 года — за пять лет Екатерина не смогла бы выносить больше четырех детей. Если бы их отец обладал политической независимостью или стремился к власти, появление единоутробных братьев и сестер короля привело бы к кризису. Но жизнь Екатерины и ее новой семьи протекала тихо и бессобытийно, и Оуэн официально обосновался в королевстве. В 1432 году письмом парламента ему было даровано английское подданство, и «Оуэна Фитца Мередита» признали верным англичанином до самой его смерти[90]. Через два года ему отошла доля земель королевы во Флинтшире, что напомнило о прежнем положении его семьи в Cеверном Уэльсе. И все-таки, хотя теперь во многом Оуэна Тюдора защищал закон, его безопасность полностью зависела от жены.
К 1436 году королеву сразила затяжная болезнь, которая все больше лишала ее физических и душевных сил. В конце года она переехала в аббатство Бермондси, бенедиктинский монастырь на южном берегу Темзы напротив Тауэра, где лечили больных и раненых[91]. Зима выдалась суровой, «страшная, лютая, пронзительная стужа… принесла людям жесточайшие тяготы и горе», превратила побелку на стенах в пыль, выморозила траву[92]. Для королевы это стало последней каплей. В первый день нового 1437 года Екатерина составила завещание, в котором жаловалась: «Мучительный недуг не оставляет меня уже долго, и я живу в тревоге и беспокойстве». Она провозгласила короля своим единственным душеприказчиком и через два дня в возрасте тридцати пяти лет скончалась.
8 февраля Екатерину похоронили в часовне Богоматери Вестминстерского аббатства. Гроб несли под черным бархатным балдахином, по всему периметру увешанным колокольчиками, сверху стояла вырезанная из дерева и раскрашенная, почти как живая, фигурка королевы (см. приложение), которую можно увидеть и сегодня. Но долго оплакивать Екатерину Оуэн Тюдор не мог. Смерть вдовствующей королевы значила для него гораздо больше, чем уход из жизни супруги, — над ним сразу же нависла угроза. Он нарушил указ парламента, стал отцом нескольких детей, родственных по крови королю, и теперь мог подвергнуться преследованиям. Враги не заставили себя ждать. Как только Екатерина отошла в мир иной, совет под руководством неутомимого Хамфри, герцога Глостера, взялся за Тюдора. Так что теперь, по указанию лондонских гонцов, перехвативших его в Уорикшире на пути в Уэльс, он должен был вернуться в Вестминстер и за все ответить.
Прибыв в Вестминстер, Оуэн Тюдор решил не показываться совету. Вместо этого он отдался на милость аббатства, попросил убежища, и монахи «укрывали его внутри много дней, и он избегал выходить наружу»[93]. Однако в конце концов увещевания друзей убедили Оуэна в том, что чем дольше он скрывается за стенами Вестминстерского аббатства, тем более усложняет свое положение. Говорили, что юный король рвал и метал, хотя записи об аресте и допросах Оуэна советом наводят на мысль о том, что королевский гнев был инсценирован герцогом Глостером и что Генрих VI не вдавался в подробности побега своего отчима, если они его вообще интересовали[94]. Так или иначе, Оуэн покинул-таки Вестминстер и предстал перед королем. Он «подтвердил свою невиновность и провозгласил свою верность, подтвердив, что не сделал ничего, что могло бы стать поводом и причиной гнева короля». Он был настолько убедителен, что его освободили и позволили вернуться в Уэльс. Но стоило Оуэну оказаться на родине, его тут же арестовали за нарушение условий королевской охранной грамоты. Обвинение было сомнительным, так как Оуэн никаких документов не получал. Однако это было неважно. Все ценности у него изъяли, перевезли их в казну и раздали королевским кредиторам. Сам же Оуэн оказался в печально знаменитой Ньюгейтской тюрьме в Лондоне в компании капеллана и единственного слуги.
В 1420-х — начале 1430-х годов тюрьму полностью отремонтировали. В ней действовал свод правил, которые должны были защитить узников от ужасов заключения. Тем не менее место это было не из приятных. Заключенные — и мужчины, и женщины — попадали сюда за самые разные преступления: от долгов и ереси до воровства, драк, государственной измены и убийства. Многим из тех, кто ждал приговора, суждено было оказаться на виселице, если не хуже[95]. Некоторые узники были закованы в цепи, некоторых пытали. Вымогательство со стороны тюремщиков было обычным делом, и они прилично зарабатывали на заключенных, которые хотели добиться каких-либо привилегий, а подчас просто получить еду, постель и свечи. В тюрьме было несколько опрятных комнат с туалетом и печью, проходом к часовне и возможностью выйти и размяться на крышу над главными воротами. Но другие части здания — подземелья, которые называли «менее удобными комнатами», — представляли собой темные сырые клетушки.
К счастью, коррупция, процветавшая в Ньюгейтской тюрьме, делала вполне реальной возможность побега, и Оуэн Тюдор собирался этим воспользоваться. В январе 1438 года капеллан помог ему дать взятку, чтобы выбраться на волю. Но успех был мимолетным. Оуэн с боем вырвался из тюрьмы, ввязавшись в схватку с тюремщиком, который был «весь изранен», но на свободе пробыл недолго. Через несколько дней его вместе с сообщником арестовали и сразу же вернули назад. И только в июле друзья Оуэна, которых представлял не кто иной, как бывший возлюбленный его жены Эдмунд Бофорт, смогли перевезти его в более благоприятные для жизни окрестности Виндзорского замка, где он пребывал под наблюдением капитана Уолтера Хангефорда, под началом которого Оуэн, возможно, служил во Франции около двадцати лет назад. В конце концов в июле 1439 года совет счел, что Оуэн достаточно наказан за безрассудное неповиновение решению парламента. Он получил свободу и прощение. Два тяжких года остались позади.
Пару лет спустя валлийский бард Робин Дду написал стихотворение, оплакивавшее судьбу смелого, но неудачливого Тюдора. «Не вор и не разбойник, не должник и не предатель, а жертва неправедного гнева, — писал он, — виноват он лишь в том, что добился любви принцессы Франции»[96]. Тем не менее история Оуэна Тюдора на этом не закончилась, так как его брак с королевой Екатериной породил не только россказни и неприятности. Когда валлиец вышел из тюрьмы, его старшие сыновья — Эдмунд и Джаспер — делали первые самостоятельные шаги, и их ждала не менее примечательная судьба, чем у их предприимчивого отца.
У Екатерины де ла Поль, настоятельницы аббатства Баркинг, были все основания гордиться религиозным учреждением, которым она управляла. Изящные, богато украшенные здания аббатства располагались вокруг большой церкви с двумя фронтонами, посвященной Марии и святой Этельбурге. Это был один из богатейших и самых престижных монастырей в Англии. В нем жили около тридцати сестер, которым прислуживал целый штат слуг-мужчин и священников[97]. Дочери из богатых семейств и вдовы, принадлежавшие к титулованной аристократии и высшему дворянству, удалялись от мира и приезжали в Баркинг как насельницы, следовали уставу святого Бенедикта, посвящали себя молитве, благотворительности, образованию, проводя время в компании таких же высокородных особ. Со временем благодаря хорошим связям в Баркинг начали стекаться деньги и имущество, на монастырь обрушились почести и слава. Екатерина, которая, будучи аббатисой, обладала тем же статусом, что и мужчина-барон, управляла тринадцатью имениями и землями в нескольких графствах и сотнями акров земли вокруг самого монастыря. Выглянув из западного окна сестринского дормитория (или дортуара), можно было окинуть взором все то, что монастырь получил в качестве пожертвований: зеленеющие равнинные участки леса и поля в дельте Темзы, которые простирались до самого горизонта. Вдалеке, не более чем в одном дне пути, виднелся Лондон, средоточие богатства и власти Англии.