Но герцог не смог в полной мере предугадать, что окружение короля воспримет его желание вернуться не как любезное предложение помощи, а как серьезную угрозу. Сначала его кораблям не дали причалить в Бомарисе. Затем, когда герцог проезжал через Северный Уэльс, слуги (среди которых был его камергер, сэр Уильям Олдхолл) передали ему слух о том, что рыцари, связанные с королевским двором, хотят схватить его, бросить в тюрьму в замке Конуи и «снести ему голову». Наконец, ему стало известно, что сформированы некие судебные комиссии, которые должны были уличить его в измене и тем самым «разделаться с ним, его делом и опорочить его кровь»[173]. Он вернулся в Англию в надежде заявить о себе как о главном реформаторе при короле, но, прибыв на место, понял, что это превратило его в самого грозного противника правительства.
Когда 27 сентября вооруженные отряды Йорка прошествовали по улицам Лондона, город, который и так лихорадило, пришел в неистовство. После короткой встречи с Генрихом в Вестминстере герцог две недели провел в доме епископа Солсбери в Лондоне. Отсюда он впервые заявил о своем праве занимать центральную позицию в правительстве, ради которой приехал из Ирландии.
Оказавшись в Англии, Йорк постоянно обменивался с королем сообщениями и письмами. В своем первом письме королю, написанном сразу после высадки в Уэльсе, герцог жаловался на то, что в Бомарисе с ним обращались как с изменником и преступником. В своем ответе Генрих терпеливо разъяснил, что, так как «долгое время среди людей ходили удивительные речи… что ты вернешься на родину со многими тысячами», чтобы заполучить корону, тем, кто был на берегу, приказали принять меры. Другими словами, Генрих предположил, что его солдаты переборщили, и добавил: «Мы объявляем, полагаем и признаем тебя нашим верным и преданным подданным и любимым двоюродным братом».
Но Йорк был оскорблен. В какой-то момент после их встречи в Вестминстере, не обратив внимания на увещевания короля, он послал Генриху второе сообщение, в котором подчеркнул, что в Англии закон и порядок, похоже, пошатнулись, и добавил: «Я, ваш смиренный подданный и вассал, Ричард герцог Йоркский… предлагаю… исполнить ваши приказы». На самом деле герцог предлагал на время кризиса взять на себя управление Англией. В отличие от первого письма, это послание стало широко известно жителям Лондона. Отчасти оно походило на открытое письмо, отчасти на манифест[174]. И снова Йорку вежливо отказали. Вместо того чтобы передать бразды правления герцогу, Генрих написал, что намеревается «создать полный и крепкий совет… в который назначит его»[175]. Ясно, что Йорк ожидал другого ответа. 9 октября он отправился из Лондона сначала в Восточную Англию, а затем объехал свои владения в центральных графствах. Возбуждение в оставленной им столице зашкаливало. В день выборов мэра 29 октября солдаты наводнили улицы и устроили беспорядки. Участились столкновения между теми, кто поддерживал Йорка, и теми, кто выступал против него. По всему городу королевские гербы срывали и заменяли их на герб герцога, который, в свою очередь, тоже снимали. Если по столице можно судить о настроениях в стране в целом, то до мира было еще очень далеко.
Йорк не мог занять центральное место во власти во многом потому, что его уже занимал кто-то другой. Эдмунд Бофорт, герцог Сомерсет, оставил свою обернувшуюся катастрофой службу в Нормандии и вернулся в Англию. Здесь вместо осуждения и наказания его ждал новый пост, и именно на его месте в какой-то степени Йорк видел себя[176]. Через две недели после возвращения из Франции, в августе 1450 года, Сомерсет начал посещать собрания совета. 8 сентября он получил приказ покончить с последними очагами недовольства в Кенте и на юго-востоке, а 11 сентября его назначили на высший военный пост страны — Верховным констеблем Англии.
Как и Йорк, Сомерсет был родственником короля. Но в отличие от Йорка он был тесно связан с королевой Маргаритой и матерью Генриха, Екатериной де Валуа. Как племянник кардинала Бофорта он был давно знаком с королем и внушал ему доверие. Йорк же был человеком со стороны. У Сомерсета не было таких обширных земельных владений, требовавших внимания, и он мог посвятить все свое время управленческим задачам, которые до него выполнял Саффолк: скрывать некомпетентность короля, примирять имевшие разные интересы двор, совет и знать, каким-то образом справляться с праведным гневом простого люда. Взявшись за все это, Сомерсет напрямую столкнулся с Йорком. Напряжение между ними будет определяющей чертой английской политики в течение следующих пяти лет.
Заседание парламента в Вестминстере 6 ноября 1450 года началось со столкновения двух герцогов и их последователей. Улицы Лондона перегородили цепями, чтобы ограничить выступления тех, кого канцлер, кардинал Джон Кемп, архиепископ Йоркский, назвал «людьми буйного нрава»[177]. Сложно было отделаться от ощущения, что столица находится на пороге взрыва и судьба Англии зависела от следующего шага герцога Йорка.
Он приехал в Вестминстер 23 ноября, за день до возвращения из Ирландии своего главного союзника, Джона Моубрея, герцога Норфолка. Оба они, как, впрочем, и другие лорды, прибыли на ноябрьское заседание парламента в сопровождении вооруженной свиты. Автор одной из хроник того времени записал, что перед Йорком, когда он «ехал [по] городу, несли меч», что было торжественным символом власти[178]. Казалось, что в городе вот-вот прольется кровь. Одной из важных особенностей отношения Йорка к реформам была резкая критика в адрес «предателей», допустивших потерю Нормандии. При этом никто не питал никаких иллюзий, и было очевидно, что он имел в виду Сомерсета. 30 ноября на заседании парламента в Вестминстерском зале вспыхнули ожесточенные споры. Несколько членов парламента потребовали суда над теми, кто не смог отстоять земли короля во Франции.
Во время заседания Сомерсет находился в уютной доминиканской обители Блэкфрайерс у западной городской стены рядом с воротами Ладгейт, там, где река Флит впадала в Темзу. Во вторник 1 декабря, когда герцог обедал, большой отряд солдат попытался ворваться в дом и арестовать его. Жизнь Сомерсета висела на волоске. Его вывели на набережную за домом и на лодке увезли вниз по реке. Взбунтовавшиеся солдаты обыскали и разграбили Блэкфрайерс. Любопытно, что герцога спасли близкие сторонники Йорка — мэр Лондона и Томас Куртене, граф Девон. Поговаривали, что последний действовал по приказу самого герцога.
Ранее в тот же день они санкционировали публичную казнь бунтовщика. Пока улицы Лондона бурлили от недовольства и возмущения, Йорк пытался сыграть роль зачинщика реформ и законодателя. Как и покойный Хамфри Глостерский, чью память он все больше защищал и лелеял, Йорк хотел воспользоваться своей популярностью среди простого народа, чтобы подорвать текущие политические процессы и заявить о своих притязаниях. На деле он был не более чем помехой.
Некое подобие порядка воцарилось в городе не благодаря действиям Йорка, а после того, как 3 декабря все лорды Англии вместе проехали через Лондон. Как писал один хронист, «…в четверг на следующий день король вместе со всеми лордами проехал через город в полном обмундировании, и горожане при полном параде стояли по обе стороны улицы, это было одно из самых славных зрелищ тех дней»[179].
Напряжение в Лондоне начало спадать. Попытки Йорка угодить простому народу не принесли ему популярности среди лордов. Он сохранил близкие отношения с герцогом Норфолком, но, когда парламент прервал работу на Рождество и улицы перестали бурлить, Йорк понял, что теряет поддержку. Ему предстояло войти в состав судебной комиссии, которая в новом году должна была судить повстанцев из Кента. Тем самым он отдалился от тех, кто громче всех выкрикивал его имя.
С наступлением нового года Сомерсета, в целях безопасности заключенного в Тауэр, освободили, и он вернул себе контроль над правительством, на этот раз добившись некоторого успеха. Вместе с королем он поехал подавлять очередное восстание под предводительством некоего Стивена Крисмаса в одном из графств. За этим вновь последовало показательное наказание мятежников. В попытке увеличить доходы короны с подконтрольных территорий Сомерсет инициировал одобрение парламентом нового акта о возвращении земель и начал сбор средств на оборону Гаскони, которую Карл VII собирался отвоевать у англичан. Ему даже кое-как удалось разрешить затянувшийся вооруженный конфликт между семьями Куртене и Бонвилл, чья кровавая междоусобица сеяла хаос на западе страны[180]. Тем временем Йорк все больше походил на подстрекателя толпы, а не на проводника мира и порядка. Прошение, поданное парламенту его советником Томасом Янгом в мае 1451 года, с требованием признать Йорка возможным наследником, привело к тому, что парламент почти сразу был распущен. Сам же герцог потерял все свои властные полномочия. Его попытка спасти корону, став правой рукой короля, казалось, провалилась. Остаток года он провел в мрачных раздумьях, объезжая свои владения.
Коллегиальная церковь Сен-Мартен-ле-Гранд в северо-западной части Лондона, примыкавшая с одной стороны к церкви Грейфрайарс и к Голдсмит-холлу — с другой, славилась своей независимостью. Те, кто просил у общины убежища и получал согласие, могли укрыться на ее территории, оставаясь под охраной хартии привилегий, которая давным-давно была предоставлена местным каноникам. Поэтому в коллегии в течение многих лет, пытаясь скрыться от сурового наказания, находили приют преступники, бродяги и беглые заключенные[181]