[426]. Когда с торжественными церемониями и пиром было покончено, Ричард встретился с теми вызванными в столицу представителями знати, которые стали свидетелями захвата им власти. Он приказал им вернуться в свои графства, следить за порядком и не допускать вымогательства в отношении его подданных. В качестве нравственного урока Ричард заковал в колодки любовницу своего брата и барона Гастингса Элизабет Шор и приговорил ее к публичному наказанию за беспутную жизнь. «И так он учил других творить справедливость и добро, которых сам не делал», — едко заметил хронист[427].
«Суди меня, Боже…»
Последние письменные свидетельства присутствия принцев в Тауэре относятся к концу лета — ранней осени 1483 года. Прошел месяц после того, как их дядя завладел короной[428]. После убийства Гастингса всех слуг, которые обычно находились при Эдуарде V и его брате Ричарде, отстранили от мальчиков, последнее жалованье им выплатили 9 июля[429]. В Большой Лондонской хронике сообщалось, что принцев видели «играющими и стреляющими в саду Тауэра» еще 29 сентября[430]. Но Доминик Манчини писал, что «их увели во внутренние покои Тауэра, и день ото дня они все реже показывались за решетками и окнами, пока в конце концов не пропали вовсе»[431].
Двенадцатилетний Эдуард V был хорошо образован. Вероятно, он достаточно знал историю Англии и представлял человеческую натуру, чтобы понимать, что его ждет. Свергнутых королей не оставляли в живых. «Врач Аргентин, последний из тех, кто, к радости короля, остался у него в услужении, сообщал, что юный король, как жертва, приготовленная для заклания, искал отпущения грехов на ежедневной исповеди и покаянии, потому что был уверен, что ему грозит смерть»[432]. Так оно и было. Когда побеленные стены Тауэра перестали раскаляться от летнего зноя, Эдуард, который «был весь преисполнен такого достоинства и лицом был так очарователен», пропал вместе с младшим братом. «Я видел, как многие начинали плакать и причитать, когда речь заходила о нем после того, как он пропал из виду», — писал Манчини[433]. К ноябрю 1483 года принцы из Тауэра пропали с горизонта политической жизни Англии, и было ясно, что никто и никогда их больше живыми не увидит[434].
До сих пор неизвестно, как погибли мальчики. Позже говорили, что их задушили периной, утопили в бочке с мальвазией или отравили, но все это были не более чем слухи. Возможно, кости и зубы в деревянном ящике, обнаруженном под ступенями часовни Белой башни, действительно принадлежат принцам. Но они не были в достаточной мере изучены, поэтому об этом пока рано говорить с уверенностью[435]. Наверняка известно, что братьев сначала лишили наследства, затем — свободы и слуг, а потом они пропали и современники по всей Европе сочли их мертвыми. И больше всех от их исчезновения выигрывал Ричард III.
Почти в самом начале правления Ричард отправился в путешествие по своему королевству. Сначала он двинулся вверх по Темзе, через Виндзор и Рединг в Оксфорд и Вудсток, повернул на запад в герцогский город Глостер, а затем поехал обратно через центральные графства, Йорк и дальше на север. Во всех этих районах была сильна его власть как аристократа, и именно здесь он хотел — или считал своим долгом — выразить свою бесконечную благодарность за поддержку. Ричард подчеркнуто избегал поездки в Уэльс, на запад Англии или в другие области, тесно связанные с Вудвиллами и советом принца, через который они правили. Земельные пожалования и посты в этих регионах посыпались на самого преданного и близкого сторонника Ричарда, Генри, герцога Бекингема[436]. Почти весь юго-восток и Восточную Англию он передал в руки своего верного союзника барона Говарда, недавно получившего титул герцога Норфолка.
Во время своих поездок Ричард пытался показать, что он король, способный умело руководить страной и вершить правосудие, в то время как правление его брата скатилось в запустение и засилье похоти. Позже он настаивал на том, что власти Эдуарда IV пришел конец, потому что его радовали «лесть и подхалимство» и, «движимый чувственностью и похотью», он «следовал советам высокомерных, порочных, чрезмерно алчных людей и не прислушивался к хорошим, добродетельным и разумным людям». То, что хотел сообщить подданным Ричард, почти не отличалось от посыла его отца в 1460 году: он заявлял, что выступает за «благоразумие, справедливость, благородное мужество и совершенное благочестие»[437]. Везде его встречали представлениями и торжественными церемониями, он же отвечал тем, что не скупился на содержание по-королевски роскошного двора.
Внешне Ричард III не производил сильного впечатления. Мрачностью он пошел в отца, но, в отличие от брата, невероятно высоким ростом не отличался. Хотя ему было всего тридцать, у него уже был сильно искривлен позвоночник, должно быть, это очень мешало ему и причиняло боль, и при ходьбе ему приходилось поднимать одно плечо выше другого. Он страдал от нервного тика и скрежетал зубами. Историк Полидор Вергилий писал о нем: «Обдумывая какое-либо дело, он постоянно кусал нижнюю губу». Позже он же отметил, что король «имел обыкновение правой рукой до половины вытаскивать из ножен и опускать обратно клинок, который всегда носил». Тем не менее, по словам Полидора, даже злопыхатели Ричарда не могли поспорить с тем, что за свою относительно короткую жизнь тот доказал, что «чрезвычайно умен, предусмотрителен и проницателен» и наделен «отвагой… превосходной и свирепой». Что особенно важно, он был умным и решительным человеком, «которого стоило опасаться из-за его осторожности и проворства»[438].
Таким образом, несмотря на несовершенную внешность, от Ричарда все равно исходило королевское величие. Во время поездки на север его сопровождала бесчисленная свита, состоявшая из множества епископов, графов и баронов, испанского посольства, его жены с девятилетним сыном Эдуардом Миддлгемским (которого как наследника теперь также именовали принцем Уэльским и графом Честером) и захваченного в плен племянника, сына Кларенса, Эдуарда, графа Уорика. Ричард даровал хартии привилегий городам, в которых побывал, так что часть из них теперь сами могли назначать мэров и старейшин. Он великодушно отказывался от традиционных денежных подношений горожан и, наоборот, сам платил за ремонт замков и помогал вернуть старые долги, например крупную сумму, не выплаченную за могилу Кларенса в аббатстве Тьюксбери. «Он устраивал самые великолепные и роскошные празднества и пиршества, чтобы завоевать любовь людей», — писал хронист[439]. На пиру в Йорке он величественно восседал во главе стола в короне. Ричард надолго задержался в городе и пообещал щедрые пожертвования и свободы горожанам, церкви и тем, кто жил в окрестностях. Куда бы он ни шел, он раздавал всем нагрудные знаки с изображением вепря, который был его личным символом. Всего по рукам разошлось тринадцать тысяч таких знаков. Вепрь (по-английски boar) был визуальной игрой слов и отсылал к древнеримскому названию Йорка — Эборакум, — которое обычно сокращали до «Эбор». Раздавая нагрудные знаки, Ричард вкладывал в это совершенно конкретный посыл: он король севера. Местные жители, в свою очередь, восхищались им. Историк из Уорика Джон Роуз, которому во время приезда Ричарда было уже за шестьдесят, эксперт в длинной и запутанной истории дома Плантагенетов, считал, что новый король «посредством истинного брака беспрерывно и без нарушения закона по мужской линии ведет происхождение от короля Генриха II». Учитывая беспорядки и неразбериху, царившие при жизни Роуза, в этом нелепом утверждении было больше лести, чем истины. Но оно было свидетельством того, с каким пылом и непомерной щедростью Ричард пытался заплатить за свой королевский сан.
Ричард подготовил почву для того, чтобы стать королем севера, но недооценил силу юга. В конце июля до разъезжающего по стране двора долетели тревожные вести: раскрылся заговор по спасению принцев из Тауэра. Чтобы посеять панику, устроить давку на улицах и тем самым отвлечь стражей Тауэра, заговорщики собирались поджечь несколько зданий, а затем освободить принцев из темницы. Ричард послал на юг приказ пытать и казнить заговорщиков, среди которых был как минимум один придворный Эдуарда IV, а также высокий чин из Тауэра. Он приказал солдатам окружить Вестминстерское аббатство и не дать сбежать женщинам из семьи Вудвилл, которые укрывались внутри. Очень возможно, именно в этот момент он отдал распоряжения, приведшие к смерти принцев в Тауэре. Имя самого убийцы так никто и не узнал (хотя много лет спустя слуга Ричарда сэр Джеймс Тирелл выступил с туманным признанием). Филипп де Коммин, находившийся при французском дворе, слышал, что убийство было организовано герцогом Бекингемом, хотя и это представляется маловероятным[440]. Если Бекингем и исполнил приказ Ричарда, расправившись с принцами, то это был его последний поступок, совершенный из верности монарху. В октябре 1483 года он выступил против Глостера, которому помог стать королем, примкнув к восстанию бывших сторонников покойного Эдуарда IV, и стал служить единственному живому и хотя бы отчасти убедительному претенденту на престол — Генриху Тюдору.
То обстоятельство, что некоторые видели в Генрихе Тюдоре возможного короля, было верным признаком беды, постигшей английскую корону. Его отец был единоутробным братом Генриха VI, а в жилах его матери Маргарет Бофорт текла лишь капля крови Плантагенетов. При обычных обстоятельствах это едва ли могло стать основанием для заявления о династическом праве на престол. По существу, в 1483 году Генрих был наследником опо