Ловец, Райна и Хаэльдис расположились перед дверцей, через которую вылезли на крышу. Райна выдала деве длинный нож – «раз уж ты искусна в ножевом бою, как говорила», у Эвархи был от щедрот магов Долины широкий кинжал. Трое княжеских чародеев – тот самый тощий раздражительный тип, что кричал на Клару на княжьем дворе, паренёк не старше Эвархи и молчаливая женщина – уселись поодаль. «Толку от нас сейчас», – буркнул тощий маг.
Сила уже едва шевелилась, и от этого у ловца началось нечто вроде лёгкого удушья. Хаэльдис тоже выглядела бледно и не болтала, как обычно, разную чепуху. Только Клару Хюммель ничто не могло сбить с пути – она выкачивала один свой амулет за другим, используя запасённую в них силу, расплетала, безжалостно уничтожала заготовленные загодя чары, чтобы направить магию на расшифровку других чар, куда более ценных. Факел, воткнутый в щель между каменными плитами, освещал стопку бумажных листков, которые Клара спешно исписывала карандашом – пометки, формулы, вопросы.
Вот один из чёрных шаров замерцал странным чёрным светом и с громким хлопком взорвался, выпустив на волю облако тьмы – Клара едва успела отшатнуться. Правда, тёмное полотнище тут же развеялось, мир впитал силу, а чародейка принялась лихорадочно что-то записывать в своих листках.
– У кого есть заряженные амулеты, несите! – крикнула она, не оборачиваясь.
Эварха только руками развёл. Хаэльдис подумала и выдернула из волос пару шнурков, унизанных бусинами, и – со вздохом – пёстрое птичье перо. Княжеские маги помялись и тоже отыскали несколько вещиц. Клара только рукой махнула: мол, кладите и не мешайте.
– Сюда идут, – заметила валькирия, перехватывая топорик.
Эварха встал рядом с ней, чувствуя некоторую дрожь в коленях. Он устал, боец из него сейчас был неважный, а погибать только потому, что ты вовремя не поел, как-то обидно. Однако делать было нечего.
– Может, попробую их вначале уболтать, – пробормотал он больше сам себе, но валькирия услышала.
– Пока ты болтаешь, они сюда все вылезут, и тогда ещё неизвестно, кто кого. Думай, что говоришь! Мы их сбросим, пока они по одному по лестнице ползут. А ну, отошли все в стороны, чтоб вас не шибко видно было оттуда!
В этот момент в проёме показался стражник в островерхом шлеме – да, похоже, никто и не собирался здесь вести переговоры! Валькирия, не дожидаясь, когда он протиснется на крышу, подскочила, сильно толкнула в грудь – стражник, не ожидавший нападения, не удержался и с воплем и шумом полетел вниз.
– Теперь умнее будут, – с сожалением сказала Райна. – Уже не полезут просто так.
На пару с Эвархой они сбили дверцу с петель и заклинили её в проёме. Конечно, не шибко серьёзная преграда, но на какое-то время задержит атакующих.
Валькирия сетовала, что на крыше ни бревна, ни приличного дрына не найти, Хаэльдис предлагала ободрать пару жестяных листов со шпиля и укрыться за ними, как за щитами, а за их спиной ругательства и ворчание Клары Хюммель перемежались хлопками, шипением и горячими всплесками освободившейся силы.
Тьма вокруг тем временем сгущалась, казалось, что потемнел сам воздух.
Княжеские маги сидели молча, как на похоронах, – кажется, женщина даже тихонько плакала. Гигантский ангел в небесах сиял теперь уже ослепительно, как новенькая серебряная монета. Мертвенный этот свет ложился на городские крыши, провалы на месте разрушенных домов, белые шпили со Спасителевыми стрелами, пустынные улицы и сияющие пятна там, где проходили ангелы, и от одного взгляда на этот пейзаж у ловца холодело в животе. Вот-вот начнётся настоящее «спасение», от которого не уйти, надо спешить… Только зачем, с горечью подумал Эварха. Ну, расшифрует Клара Хюммель чары. А дальше что? Они всё равно не успеют ударить по ангелам, не успеют защититься.
Дверца затрещала – нападающие вернулись, несмотря на тьму; как видно, церковное начальство пока показалось им убедительнее всех и всяческих ангелов. Валькирия застыла, держа наготове копьё. Сказала спокойно:
– По моей команде – коли.
И в тот миг, когда Эварха приготовился, сжимая во вспотевшем кулаке кинжал, мир вздрогнул. Мир вздрогнул, и ангел открыл глаза.
Эварху окатило ослепительно-белой, обжигающе горячей вспышкой.
Хаэльдис упала, не удержавшись на ногах. Маги заголосили, особенно тощий.
– Конец, – сказала Райна так же спокойно. – Теперь нам отсюда уже не вырваться.
Клара Хюммель ругалась как сапожник.
– Я ведь успела, я почти успела, verdamm scheisse![2]
В дверцу тоже перестали ломиться – как видно, поняли, что теперь всё бессмысленно. Всё, что смог сделать Эварха – поднять Хаэльдис да прижать к себе.
Однако ангел, обжёгший мир одним только взглядом, отчего-то не торопился продолжать. Спустя несколько мгновений, когда сердце успокоилось и уже не стремилось выскочить из груди, да что там – из ушей, ловец понял, что вокруг светлеет. Небо ещё оставалось черно, но в воздух возвращалась прозрачность.
А в мир – сила.
– Что это? – пробормотала Клара, поднимаясь.
Сияющие пятна ангелов, сошедших на землю, потускнели. Мертвенный свет, лившийся с небес, уходил, вернулась тьма – но то была обычная ночная тьма, мягкая, проницаемая, привычная взгляду. Эварха поднял голову – предводитель ангельского воинства на глазах уменьшался в размерах, вот он в половину неба, вот – в четверть, а вот – только крылатая сияющая фигурка в тёмном зените.
В зените, где уже проглядывали звёзды!
Над миром Идиллии и впрямь царила ночь.
– Он уходит! – завопила Хаэльдис. – Тика́ет ангель-то!
Ответить ей никто не успел.
Крылатая фигурка, казалось, почти растворившаяся среди звёзд, вдруг снова ослепительно вспыхнула – вниз от неё протянулись лучи белого света, каждый – к одному из оставшихся на земле ангелов. Ангелы же, почти угасшие, согласно полыхнули, поймав их. От каждого по земле побежало, расточаясь, огненное кольцо, и всё, что попадало в него, вспыхивало, как сухой трут, – горел камень, горели деревья и люди, земля и сам воздух.
Земля вздрогнула и сотряслась, посыпались камни, с одного из шпилей с грохотом сорвалась Спасителева стрела и покатилась вниз, чудом никого не задев на крыше. Эварха упал, придавив собой деву, Райна сумела устоять. Тёмные шары заклятой ловушки, не выдержав напора силы, лопались один за другим с оглушительным треском, высвобождая полотнища тьмы. Эварха пригляделся и вздрогнул, такая жуткая открылась ему картина – все шпили, все перечёркнутые стрелы над городом сейчас были окутаны широкими призрачно-тёмными лентами, извивавшимися, как живые, распадавшимися на трепещущие лоскуты.
Ангелы же, целые и невредимые, медленно возносились по белым лучам ввысь – к своему водителю и защитнику, оставляя под собой горящий город.
– Они тика́ют, – нервно хихикнула дева Эвархе в ухо. – Кто-то их напугал не в шутку! Они тикают, а мы живы, золотенький!
– Ага, – согласился ловец и внезапно поцеловал оказавшиеся так близко губы. Ну как было удержаться!
А губы, вот удивительно, не отстранились.
Наверное, прошло куда больше одного мгновения, потому что боевая чародейка Клара Хюммель вдруг произнесла где-то над головой:
– Нам пора, уважаемый ловец Эварха. Или вы собираетесь оставаться здесь до скончания времён? Так оно теперь не скоро.
Пёс Черныш, сделавшийся вновь весёлым и игривым, словно щенок, лежал, положив голову Рико на колени; мохнатый хвост постукивал по земле.
Что-то шло не так, и очень сильно не так. И никто вокруг ничего не замечал, а он, Рико, – заметил. И с благодатью Спасителевой что-то было не то, и работа вдруг вновь потяжелела – для него одного, и только. Даже лучший друг Нино ничего не замечал и только пожимал плечами.
Никто так и не вернулся следом за Риковым псом, и соседи теперь поглядывали на Рико с известным подозрением вместо восхищения. Гундявый юноша-настоятель тоже пялился недобро, а намедни велел явиться и долго задавал непонятные вопросы, навроде: не снятся ли Рико мертвецы да не тянет ли его на погосты. Рико, оробев, отвечал неуверенно, с испугом и это, похоже, святому отцу понравилось – хотя какой это отец, старший Риков брат его взрослее.
И – удивительное дело – после разговора этого Рико с Чернышом и впрямь завернули на погост.
Лежал он сразу за сельским их храмом, окружённый высокой стеной из дикого камня; густо поднимались травы, вовсю гудели жуки, мохнатые метёлки петушковой зависти мягко колыхались под ветром.
– Ты оттуда, Черныш, пришёл, да? – прошептал Рико, присаживаясь на корточки и обнимая пса.
Могилы, могилы, могилы… Все в безупречном порядке, отец Северино строго следил, погост ухожен должен быть, ибо в Дни Спасения всем предстоит с пращурами своими встретиться, и как тогда в глаза им смотреть, коль могилка прадедова в небрежении держалась?
Как же так, терзался Рико, Черныш пришёл – а более никто? Вставал же ведь старый настоятель, вставал, да и обратно улёгся… и совсем не такой был, как при жизни. Видно было сразу – из-под земли вылез. А Черныш – он совсем-совсем прежний, каким и был. Даже шрам на лапе передней. И натура у него та же, добрая да игривая. Так отчего ж только он вернулся? Может, потому, что Рико его звал, ждал, верил – а других и не звали, и не ждали? Но ведь как он может прадедушку звать или ждать, коль никогда его в глаза не видел и только и знает, что имя да пару-тройку семейных историй?
Крылась тут какая-то тайна, и оттого сердце у Рико билось часто-часто.
…Могилы прадеда и прабабки он нашёл сразу, собственно, их и искать-то не пришлось – к ним ходили всем семейством, что ни поминальный день.
Постоял у каменных плит с именами. Плиты были холодные, гладкие, чужие. Рико потолокся, потолокся, цыкнул на Черныша, весьма непочтительно решившего справить здесь малую собачью нужду, да и положил всю пятерню на камень, где лежала прабабка.
– Ты… приходи, – тихонько сказал Рико. – Меня Рико звать, я правнук твой. Ты меня не видела, и я тебя тоже. Но сейчас ведь Дни Спасения, и всем скончавшимся до́лжно вернуться, а никто что-то не возвращается, один Черныш мой. Неправильно это – никто тебя не зовёт, ба, вот ты и не приходишь, наверное. Ну вот я зову. Ты приходи. У нас в семье все хорошие.