– Они теперь в Неххору? – Марк, епископ Лаонтский, подошёл неслышно, указал взглядом вверх, где за солнечным светом уже едва угадывалась яростно сверкающая точка.
– Да.
Неххора – ближайший мир, мир, куда ведёт половина троп от Игниса. Мир, куда от века бежали многие отпавшие от истинной веры, недовольные, греховные делами и помыслами. Там, конечно, они только и могли что вцепиться друг другу в глотки, ибо без направляющей воли Спасителя, без твёрдого Его закона человек уподобляется зверю, даже более того, становится куда хуже зверя.
– Сперва Неххора, – повторил Великий магистр. – Наблюдающие доносили, там опять вой-на, да такая, что вот-вот весь мир обратят в пепелище; надо спешить, этих несчастных требуется остановить немедленно. А уж потом…
– А уж потом – Идиллия, – тонко улыбнулся епископ Марк.
– Да, – вновь кивнул Великий.
Ибо если в Неххору бежали те, кому слишком жал строгий, но справедливый Его закон, то мир, кощунственно поименованный «Идиллией», был гнездом истинных Отступников. Отступников, бывших некогда частью святой Церкви Спасителя здесь, на Игнисе, но отпавших, считавших, что не они для Церкви, но Церковь для них, желавшие властвовать над другими, сладко есть да мягко спать, прикрываясь Его именем…
Мир, более других нуждающийся в Спасении.
– Да будет так.
Глава 7
Столько приключений, сколько пережил Эварха за последние пару седмиц, он никогда ещё не переживал. Что там охота на тварей!.. Лёгкая прогулка, приятные забавы по сравнению с бытием его в благословенной Долине магов.
Что ж, Пустошник и впрямь не врал, когда говорил, что в этом-то месте маги умеют едва ли не всё. И впрямь, таких могучих чародеев Эварха сроду не видал, даже самые сильные волшебники Вольного города – дети по сравнению с мастерами Долины. И ловца они вытащили с того света – он умирал, исходя кровью и слизью на тропе в Межреальности; сам Эварха этого не помнил, вся его память кончалась уходом от благословенного Игниса, раздери его все демоны!
Вот же святые отцы, подлюки, отпустили не моргнув глазом, зная, что он в Междумирье и дня не протянет. Небось потом бы ещё сходили, забрали обратно суму с золотишком – далеко-то он бы не ушёл.
Ну да благодаря госпоже Кларе, господину Динтре и – брр! – мессиру Архимагу ловец себе жив, почти здоров, а золотишко бодро побрякивает в заплечном мешке.
Даже перстень ему оставили, хоть артефакт, прямо скажем, ценный. Череп в Долине как-то притих, делал вид, что он мёртвая костяшка, но Эварха-то чувствовал, что черепушка в порядке, просто есть у него причины примолкнуть.
А сам ловец, конечно, угодил в переплёт. Причём с самых первых минут в Долине.
Потому что добраться-то он туда добрался – но заветный талисман, Пустошником вручённый, так и сгинул, не показав Эвархе того мага, с кем можно было иметь дело; амулет подобрали спасшие его чародеи, и потом – ищи-свищи!..
А так началось всё даже и неплохо.
Очнулся он в чистой, прилично обставленной комнате – поначалу даже решил, что каким-то образом очутился в одной из дорогих гостиниц города, к примеру, в «Розе и скорпионе», где некогда ждал его возвращения отец Бенедикт.
Правда, очень скоро Эварха понял, что это не так.
В комнате, кроме него, были ещё трое, и все – сильные, очень сильные маги. Такие, кто одним движением брови гору свернёт, а сам Эварха перед ними – что младенец бессмысленный.
Одна чародейка, ещё довольно молодая, в практичной, но потрёпанной дорожной одежде, со шпагой у бедра – сразу видно, дама решительная, к такой особый подход нужен. На лицо вполне миловидная, красивая даже, вычурных украшений, до каких чародейки обычно охотницы, не носит, коса русая через плечо – а взгляд цепкий, губы поджаты, и ладонь на эфес кладёт эдак привычным движением. В общем, Эварха с нею б заигрывать поостерегся.
Другой маг – толстый бородатый старикан в мантии, круглолицый, на вид – ну в точности добрый волшебник из детских сказок: хорошим детям приносит сладости да показывает далёкие миры в магическом кристалле, а плохим достаются в подарок лишь ореховые скорлупки да метла с совком. Эварха, как видно, был плохим мальчиком, потому как ни разу сладостей и развлечений за просто так не получил и оттого верить сказкам разучился очень быстро.
Этот старикан, хоть и выглядел безобидно и ловцу понравился больше других, тоже был непрост. Ох, как непрост! Сила в нём ощущалась громадная, скрытая, но всегда готовая к удару – как хорошо заточенный клинок в ножнах. Эварха не мог сказать, с чего ради он так подумал, но ему довелось всяких людей повидать, и чутью своему он вполне доверял.
Но третий чародей!..
Худой и смуглый старик, высокий, статный, с орлиным носом и яростным блеском в тёмных глазах. То ли величественная осанка тому причиной, то ли ощущение расходящейся от него мощи – но, если б Эварха стоял, тут же согнулся бы перед ним в поклоне, самом глубоком и самым искреннем. За кажущейся простотой пряталось истинное величие и… и опасность. Если в чародейке ловец почувствовал честную резкость, в грузном старике – спокойную силу, с которыми, в общем-то, можно договориться и иметь дело, то этот старый маг был совершенно иного сорта. Не из тех, с кем договариваются, – из тех, чьим приказам внимают (и немедля исполняют); из породы повелителей и правящих, кто использует других, а вот его – никто и никогда.
И можно лишь надеяться, что, используя тебя, он нанесёт тебе же не слишком большой урон.
Этот-то страшный маг сразу принялся буравить Эварху своими тёмными глазищами, будто всю его жизнь хотел прочесть, а потом, едва толстый старикан зачем-то выскочил из комнаты, подошёл и приложил к вискам ловца сухие смуглые пальцы.
Эварху будто молнией пронзило, когда он услышал внутри себя уверенный, полный силы голос.
Не подавай вида, будто слышишь меня, приятель. Говори обо всём, что с тобой приключилось, честно, но Вольный город не упоминай ни словом! Ошибёшься – угольков от тебя не оставлю.
Ловец с большим трудом удержался, чтобы не закивать подобострастно. Такой не то что угольков – пепла не оставит, развеет тебя по ветру одним мановением длани, и поминай как звали.
Конечно, то, что грозный чародей знал о Вольном городе и не желал, чтобы о нём знали б другие, подсказывало, что Пустошник мог направить ловца именно к нему; впрочем, на этом месте Эварху начинали точить сомнения – куда старику Пустошнику знаться с этаким-то мастером, который мигнёт – и весь город во главе с Лордом-хранителем будет послушно танец живота выплясывать. А может, и не живота и не выплясывать – а просто не останется на месте Пустошей, на месте «Розы и скорпиона» с «Жутким гномом» и прочими милыми сердцу ловца заведениями даже и пыли – всё расточит страшный маг одним заклинанием…
Потому Эварха исполнил всё в точности, как велено: рассказал о своих злоключениях подробно, но город не упомянул ни разу; больше того – заставил себя о нём не думать. Простейшие способы ментальной защиты были ему известны, но для магов такой силы его защита – смех один, лучше даже и не пытаться. А то вдруг ещё заподозрят чего…
Потом свой рассказ ему пришлось повторять много раз. Для других магов, для собрания их Гильдий – так много раз повторял, что самому в конце концов надоело, но про Вольный город не проговорился, не обмолвился ни разу.
А на общем Совете магов, от одного вида которого, честно-то сказать, у ловца душа ухнула в пятки и затрепыхалась там, как рыба на бережку, – на общем Совете этот старый чародей, владыка, как его называли, мессир Архимаг Игнациус – устроил настоящую демонстрацию. Эварху погрузили в транс и вытащили у него из памяти всё, что касалось мира Игнис – сам Архимаг и вытащил, и продемонстрировал замершему в ужасе залу. Эварха, естественно, этого не видел – он в своём трансе заново переживал многое из случившегося с ним: поимку Древней, гигантский монастырь Сил Святых, неудачный обряд с богиней, его собственное в нём участие; горы, трясущиеся от эха магии, рушащийся зал, воронку силы; копьё, свитое из его собственной крови; ранение отца Бенедикта; и ужасный конец Древней богини, заключённой в плотный кокон неведомых ловцу заклятий.
Многое пережил, но не всё. Как с Пустошником торговался, как Древнюю от эльфа Хириона забирал и прочее, имевшее место в Вольном городе – ничего этого Совету Долины явлено не было.
В общем, пережив изрядную часть своих приключений, Эварха очнулся уже в самом конце Совета, когда сон его разбил суховатый голос мессира Архимага:
– …вы знаете, друзья мои, как я ненавижу войну и как противлюсь применению насилия. Это – самый последний аргумент, умный маг всегда сможет договориться и решить дело, не проливая зряшной крови. Однако из каждого правила есть исключения… Да-да, именно исключения – потому что не со всеми возможно договориться в принципе. И первые в этом списке – фанатики. Любой веры, любой идеи – чего бы ни было. Переговоры с ними – пустая трата времени, и более того, игра по их правилам, потому что, покуда вы рассчитываете договориться, они двигают своё дело туда, куда хотят.
И в этой замечательной ретроспекции – благодарим, сударь Эварха! – мы с вами видим истинных фанатиков. Да, они хотят лучшего, да, они искренне верят, но так же искренне они станут убивать ради своей веры. И не остановятся, пока их не остановит кто-нибудь более сильный.
Зал зашумел, начались выкрики, вопросы – Эварха уже не слушал. Клара Хюммель помогла ему сесть на скамеечку в стороне от всех и там он и просидел до конца, всё ещё во власти своих видений.
Мессир Игнациус прав, тупо думал ловец. Святые отцы в Игнисе все до единого фанатики – и вежливый отец Бенедикт, и монашек Магнус, и святой отшельник Августин. И Древние им нужны как оружие – чтобы обратить всех вокруг в свою веру или ещё что-нибудь… Что там отец Бенедикт толковал насчёт всеобщего Спасения? Не для доброго, в общем, дела.
И остановить их, конечно же, надо, покуда они не спасли кого-нибудь против воли.