Гридя облегченно перевел дух и вдруг увидел, что в кустах он не один. В полусажени от него лежал на земле щуплый белобрысый паренек. Лежал на спине, уставившись глазами в небо, с жеваной травинкой во рту.
– Ты чего? – спросил его Гридя.
Парень покосился и ответил серьезно:
– Ничего. Лежу.
– А зачем лежишь?
– На небо любуюсь. Больно оно мне нравится.
Гридя посмотрел сквозь кусты на лес. Вокруг было пусто и тихо. Гридя облегченно вздохнул – стало быть, теперь уж не достанут. Он снова повернулся к парню и признался:
– А я, слышь, от баб сбежал.
Парень глянул на избитую физиономию Гриди и спросил:
– Это они тебя так разукрасили?
Гридя усмехнулся.
– Куда там – мужики! Коли бабы, так не убег бы. Затыкали бы вилами насмерть. А потом бы еще по земле за волосы тягали. Знаешь ведь, какие они.
– Да уж знаю, – сказал на это парень, отвернулся и снова уставился в небо. – Меня самого бабы сгубили.
– Как это? – не понял Гридя.
– Да вот так. Поймали ночью в хлеву и сгубили.
– В хлеву? – Гридя нахмурился. – Так ты вор, что ли?
– Был вор, – отозвался парень.
– А теперь?
– А теперь оборотень.
Гридя посмотрел на парня недоверчиво.
– Языком-то не чеши. Какой же ты оборотень?
– Оборотень, – просто сказал парень. – Клянусь Велесом и Чернобогом. Гляди, какой зуб.
Парень поднял пальцами верхнюю губу и показал Гриде острый, будто у пса, зуб, крепко приделанный к лиловой десне. Гридя сглотнул слюну и хрипло поинтересовался:
– И как ты теперь – оборотнем-то?
– Чего «как»? – не понял парень.
– Не страшно?
Парень покачал головой:
– Не. Это я человеком боялся. А как только обернулся, так бояться перестал. Теперь живу без страха.
– Ишь ты, – завистливо протянул Гридя. – А я, слышь, всего боюсь. Мужиков – что побьют. Баб – что осмеют да обидят. Даже детей малых бояться стал. Жестокие они, дети-то. А ты, значит, ничего теперь не боишься?
– Ничего, – подтвердил парень.
– Надо же. – Плотник покачал головой. – Вот бы и мне так.
Парень повернул голову, посмотрел на Гридю красноватыми, как после бессонной ночи, глазами и предложил:
– Так давай.
Гридя зябко передернул плечами.
– Да боязно как-то.
– А чего бояться-то? В село тебе теперь ходу нет. А слухи про тебя и до соседних сел долететь могут. Не простят ведь бабы. Поколят вилами и в овраг бросят.
Гридя снова забеспокоился.
– Так ведь не я девку снасильничал! – взволнованно воскликнул он. – За что меня колоть?
Парень усмехнулся.
– Тебя и спрашивать не станут, – сказал он. – Людям правда не нужна. Они кривдой живут. Вот поколят тебя и сразу успокоятся.
Гридя задумался. Парень говорил правду: к людям плотнику теперь ходу нет. Даже если он уйдет далеко. Не узнают сегодня – узнают завтра. А узнают – вмиг кончат.
– Слышь-ка, парень, – негромко окликнул Гридя. – А не больно это?
– Что? Превращаться?
Гридя кивнул:
– Да.
Парень покачал головой:
– Нет, не больно.
– Тогда давай, – сказал Гридя и протянул руку.
– Чего? – не понял парень.
– Обращай.
– А, ты про это. Что ж… как скажешь.
Он взял руку плотника, поднес ее к лицу и вдруг резко вцепился в нее зубами. Гридя закричал и отдернул руку. На запястье его темнел багровый рубец, и из него капала на траву кровь.
Гридя болезненно поморщился и спросил:
– И чего дальше?
– Теперь жди, – сказал парень, вытирая рукавом губы.
– Чего ждать-то?
– Пока помрешь.
– Помру?
– Угу. Чтобы заново родиться, нужно сперва помереть.
– А-а. – Гриня закрыл глаза и приготовился ждать.
Час спустя он уже бежал со своим новым знакомым по ночному лесу. Парня звали Боброк, и, несмотря на юный возраст, он был сильным и умелым охотником.
Несколько недель они бегали по лесам вдвоем. Вдвоем загоняли дичь, вдвоем рвали ее зубами на части. Вдвоем делали вылазки в села и воровали собак, детей и баб.
С бабами Гридя расправлялся с особенным удовольствием, мстя им за свое обращение в зверя. Кусал их, жрал их плоть и думал мстительно: «Хотели меня убить? Ну вот – теперь я мертвый. Хорошо ли вам от этого стало?»
Однажды, когда Гридя и Боброк сидели у ручья и отдыхали после удачной охоты, Боброк вдруг сказал:
– Слышь, Гридя!
– Чего? – отозвался тот.
– Девку-то я снасильничал.
– Чего? – не понял Гридя. – Какую девку?
Боброк отвернулся, сунул в зубы травинку и стал смотреть на луну. Долго смотрел он на луну, а Гридя долго смотрел на Боброка. Потом сказал:
– Значит, это ты ее. А зачем?
– По злобе душевной, – ответил Боброк. – Отчего такая дурочка живет и всеми любима, а я – изгой и мразь?
Гридя недоверчиво нахмурился.
– Так ты завидовал ей, что ли?
– Может, и завидовал, – ответил парень.
Гридя угрюмо поджал губы и посмотрел на Боброка.
– Слышь, Боброк, я тебя теперь не отпущу, – заявил он.
– Чего?
– Убью я тебя теперь, – пояснил Гридя.
– А-а, – протянул парень с ухмылкой. – Ну, давай.
Несколько мгновений оба сидели, а потом разом, как по команде, вскочили на ноги и стали обращаться в оборотней, спеша опередить один другого.
Едва покрывшись шерстью, чудовища зарычали и бросились друг на друга.
Схватка была жестокой, в стороны летела выдранная шерсть, капала на траву кровь из ссадин и ран. Долго бились оборотни – наконец утомились.
– Может… хватит? – пролаял Боброк, хрипло дыша. – Истечешь ведь… кровью.
– Пускай истеку… – пролаял в отвел Гридя. – Все одно… тебя сгублю.
И он снова бросился на своего бывшего приятеля.
Долго длилась драка. Почти до самого рассвета. А когда разжал Гридя зубы и упал обессиленный на траву, на трупе Боброка не было целого места. Да и сам Гридя был изранен до полусмерти.
Лежал бывший плотник на траве, смотрел на небо и думал про себя – коли успеют раны затянуться до рассвета, то выживет оборотень Гридя. А не успеют – так сдохнет и сгниет за час, как гнили мертвые оборотни.
Хоть бы не успели…
Но боги Велес и Чернобог не захотели прибрать Гридю к рукам. Видать, было ему другое предназначение. За полчаса до рассвета раны оборотня затянулись, и с травы он поднялся почти таким же сильным, каким был три часа назад, до своей битвы с Боброком.
Встал, пошатался немного, пока лапы не обрели твердость, потом повернулся и, не глядя на мертвого товарища, побежал в глубь Гиблой чащобы.
Добежав до черного куста бузины, за которым открывалась прогалина, куда он домчал девку, Гридя остановился. Он снова понюхал воздух. Затем медленно двинулся вперед, бесшумно ступая лапами по волглой земле.
Вот и она. Лежит на траве, недвижима. Голова свесилась набок, а изо рта торчит выпавший язык. Кончилась упыриха. Должно быть, тот страшный упырь убил ее. Сломал шею, вышиб мозги или еще как-нибудь. Упыри – народ живучий, но сгубить можно и их.
Оборотень, торжествующе зарычав, подошел к девчонке. Жаль, конечно, что он сам не оторвал ей башку, но уж поглумиться над телом ему никто не помешает.
Гридя успел лишь раскрыть пасть, как вдруг руки девки взметнулись вверх и крепко схватили оборотня за обвислые уши. Гридя дернулся с перепугу, но девка не выпустила его ушей, она вскинула голову и впилась зубами ему в горло.
Оборотень взвыл и попробовал вырваться. От неожиданности он совсем забыл про клыки. В голове ухнуло колоколом – бежать! И он снова рванулся. Но зубы маленькой упырихи разорвали ему глотку, а ее рот, подобно огромной алой пиявке, стал пить из него кровь – большими судорожными глотками.
Когда Рута выпустила Гридю, он уже не был тем огромным, сильным зверем, каким она увидела его впервые. Тощий, иссохшийся, дрожащий, рухнул оборотень на землю и заскреб по валежнику бессильными лапами.
Рута сорвала пучок травы и тщательно вытерла перепачканный кровью рот. Гнев сделал ее сильной, а жалости она не знала с тех пор, как обратилась в упыря.
На труп оборотня она не смотрела. Мысли Руты были лишь об одном: господин предал ее! А ведь она все сделала, как он велел. Она рисковала собственной шкурой ради того, чтобы он получил то, что хотел. И где благодарность? Он просто использовал ее, а потом придушил, как шавку.
Рута прикусила клыками губу, и струйка черной крови стекла ей на шею.
Повелитель?.. Нет, больше он ей не повелитель. Неблагодарная гадина – вот он кто!
Ну, ничего. Мужик легко может обидеть девку, но она теперь не просто девка.
Вурдалачиха поднялась в полный рост, сама не заметив, что стала выше на два вершка, подняла к луне странно вытянувшееся лицо и завыла зловещим, тоскливым воем голодного оборотня:
– У-у-у-у…
Четыре дня прошло с того момента, как хлынская дружина ушла на север. Соглядатаи Бычеголова донесли – князь Егра все еще лежит без сознания, окруженный лекарями и ведунами.
Дружина, во главе с воеводой Ратибором, отправилась в поход без своего князя. Поначалу Ратибор и другие воины сомневались, но княгиня Наталья сумела убедить их, что поход необходим и что отмена его будет воспринята врагами как слабость, а друзьям даст повод для сомнений.
Тысяцкими, наряду со своими – русами, Ратибор назначил двух пришлых варягов-свеев – Сигурда и Харальда.
Вскоре пришли первые вести о походе, и вести эти были неутешительны для хлынцев. Поговаривали, что дружина Ратибора увязла в болотах и попала «в клещи». Отряд всадников, присланный на подмогу Егре радимичским князем, был полностью разбит совместными силами Голяди, болгар и примкнувших к ним северян.
Воевода Ратибор со своим войском выбрался из болот, но тут же попал в окружение. Дальше – хуже. Полоцкий князь Товтивил, узнав, что Егра помер, отменил свое соглашение о нейтралитете и двинул дружину на помощь Голяди.
Эта весть порадовала Бычеголова. Он решил более не ждать и выдвигаться на Хлынь. Города и села русов находились под защитой малочисленных отрядов княжьих охоронцев. Они были отлично вооружены, но, благодаря кузнецу Вакару, нелюди были вооружены ничуть не хуже.