Стан за последние дни разросся. Там и тут мелькали черные тени волколаков и оборотней. Чудовища делали вид, что не замечают друг друга. Поодаль ото всех сидела, тупо таращась на костры, орда упырей. Диона нагнала на них столбняк, и до ее позволения они не могли пошевелиться.
Несколько часов кряду двадцать нелюдей ходили между упырями с ведерками, наполненными травяной мазью, и замазывали гнилые рожи, шеи и руки живых мертвецов, чтобы они не обуглились на солнце.
Оборотни и волколаки лакали травяной настой, сделанный ученым мужем Лагиным, прямо из тазов. Настой должен был обезопасить их от солнца до следующих сумерек.
Вечером, накануне выступления, Глеб Орлов сидел на бревне, у пылающего костерка, и смотрел на угли. У ног его стоял кувшин с водкой.
– Один… – тихо проговорил он. – Опять один.
Рядом хрустнула ветка. Глеб вскинул голову и увидел крадущегося мимо маленького нелюдя.
– Эй! – грозно окликнул он. – А ну – поди сюда!
Коротышка остановился и испуганно глянул на Глеба.
– Поди сюда! – повторил тот. – Да не бойся, я тебя не съем! – Глеб усмехнулся и добавил: – Уж скорее ты меня.
Нелюдь опасливо подошел. Глеб хлопнул по бревну рядом с собой:
– Садись! Отдохнем, смоем кровь с клыков.
Нелюдь послушно сел.
– Как тебя зовут? – спросил Глеб.
Нелюдь произнес какой-то маловразумительный звук.
– Гуингмр? – переспросил Глеб, морща лоб.
Нелюдь отрицательно качнул головой и повторил свое имя. Глеб снова наморщил лоб.
– Ни черта не понял. Ладно, буду звать тебя Анчуткой. Не возражаешь?
– Нет, – ответил нелюдь.
– Вот и прекрасно.
Глеб налил водки в оловянный стаканчик и залпом выпил. Занюхал пучком сухой травы и швырнул траву в костер. Пламя с тихим перещелком взвилось ввысь, озарив лица Глеба и смущенного нелюдя.
– Ты, наверное, тоже людей не любишь, – сказал Глеб. – Не любишь ведь?
– Не люблю, – признался коротышка.
– А почему?
Нелюдь сдвинул брови и ответил:
– Они злые.
– Но ведь не все же?
– Все.
Глеб хмыкнул и поворошил палкой костер.
– Ты-то откуда знаешь? Ты небось людей только на картинках видел. Хотя… какие у вас тут, к черту, картинки.
Глеб бросил палку, поднял с земли кувшин и снова наполнил оловянный стаканчик. Подумал и протянул стаканчик нелюдю.
– Выпей со мной, мутант. Одному пить тягостно.
Нелюдь послушно взял стаканчик. Глеб решил пить прямо из кувшина.
– За победу коммунизма на всей земле! – провозгласил он и отхлебнул водки.
Потом закусил сухарем и куском вяленого мяса. Другой кусок дал Анчутке.
– Жуй, чудовище.
Нелюдь взял мясо, откусил кусочек и принялся меланхолично жевать. Пожевал-пожевал, а потом вдруг спросил:
– А кто он?
– Кто? – не понял Глеб.
– Комунисма, за которого мы пили.
– Коммунизм? – Орлов улыбнулся. – Ну, это, брат, такая штука… Даже не знаю, как тебе объяснить.
– Чудовище? – подсказал Анчутка.
Глеб качнул головой:
– Да нет.
– Человек?
– Нет. Скорее… просто выдумка. О том, что когда-нибудь все люди на земле станут равны и никто никого не будет обижать.
Анчутка подумал и сказал:
– Это плохо.
– Почему? – удивился Глеб.
– Коли люди перестанут промеж собою драться, они начнут бить нелюдей.
– Почему это?
– Потому что кого-нибудь всегда бьют, – со вздохом ответил Анчутка.
Глеб посмотрел на него удивленно:
– А ведь ты прав. Сильные всегда обижают слабых. Так уж устроен мир. Давай еще по пятьдесят капель?
– Давай, – кивнул Анчутка и подставил стаканчик.
Глеб накапал ему водки.
– Пей, Анчутка. Пей, пропащая душа.
Глеб чокнулся с Анчуткиным стаканчиком своим кувшином, запрокинул голову, хлебнул водки и закашлялся. Водка стекла ему по подбородку за ворот рубахи.
– Твою мать!.. – выругался Глеб.
Анчутка испуганно вскочил с бревна и хотел дать стрекача, но Глеб поймал его за шиворот и снова усадил на бревно.
– Не бойся, – произнес он миролюбиво. – Я сегодня добрый. Полгода назад я бы тебя шлепнул, не раздумывая. Открутил бы тебе башку и продал Баве Прибытку.
Анчутка поежился и с тоской посмотрел в сторону стойбища.
– Но сейчас я добрый, – повторил Глеб. – А знаешь, что меня сделало таким добрым?
– Нет, – пробормотал нелюдь.
Глеб поднял указательный палец и назидательно проговорил:
– Любовь. Любовь вообще страшная сила, брат. Вот скажи мне, Анчутка, ты когда-нибудь любил?
Нелюдь испуганно округлил глаза.
– Вижу по глазам, что да, – заключил Глеб. Он усмехнулся и толкнул нелюдя плечом. – Наверное, она была какой-нибудь десятипудовой слонихой с тремя рядами грудей? Мелкие парни любят больших девок. Надеюсь, она не разбила тебе сердце?.. Нет? Ну и хорошо.
Глеб снова приложился к кувшину. Поморщился, вытер рот тыльной стороной ладони и сказал:
– Знаешь, дома… в моем времени… Там есть одна девчонка. Зовут Катя Королькова. Ты не подумай, у нас с ней ничего не было. И тут у вас тоже есть одна. Она очень похожа на Катьку. Не только лицом, но всем… Вот я и думаю: может, когда я смотрю на Диону, я вижу Катьку Королькову? Или, наоборот, когда я вспоминаю Катьку, то представляю на ее месте Диону? Понимаешь, о чем я?
Нелюдь покачал головой и сипло пробормотал:
– Нет.
– Да… – вздохнул Глеб. – Это сложно. Я и сам разобраться не могу. Знаешь, о любви вообще нельзя говорить прозой. Только стихами. Вот, послушай…
И медленно пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна…
Ну, как тебе? Красиво, правда?
– Правда, – кивнул коротышка.
Глеб обнял его и потрепал за мохнатое плечо.
– Я знал, что тебе понравится. Слушай, давай будем друзьями? У меня тут, в вашем гадюшнике, совсем нет друзей. Не то чтобы я в них нуждался, но все же… Так как? Будешь моим другом?
Анчутка опасливо повел плечами и спросил:
– А что мне за это будет?
– Что будет? – Глеб хмыкнул. – Выиграешь путевку в Америку! А что, там сейчас хорошо. Могикане снимают скальпы с ирокезов. Ирокезы снимают скальпы с апачей. Жизнь кипит.
Глеб отхлебнул из кувшина, поморщился и заел водку куском вяленого, подернутого плесенью мяса.
– Какая гадость эта ваша заливная рыба… – с омерзением проговорил он. – Эх, сейчас бы копченой колбаски. «Брауншвейгской». Или, на худой конец, «Московской». Да что там копченой – простая варенка бы подошла. Эй, Анчутка, ты «Докторскую» колбасу ешь?
– Ем, – кивнул, пьяно улыбаясь, нелюдь.
– А маринованные огурчики любишь?
– Люблю, – снова кивнул Анчутка, осоловело поблескивая глазами.
– А селедочку с лучком? Потребляешь?
Анчутка кивнул:
– Потребляю.
Глеб усмехнулся и хлопнул нелюдя по плечу.
– Наш человек! Когда буду возвращаться домой, возьму тебя с собой. Познакомлю с друзьями… Яшка Фендель тебе понравится. Он тоже философ, как и ты.
Глеб икнул и поморщился.
– Слушай, а давай споем? Есть такая песня… Погоди, как же там.
People are strange…
When you’re a stranger
Faces look ugly
when you’re alone…
Глеб оборвал песню и покачал головой:
– Нет, эта песня для тебя сложновата. Давай что-нибудь наше, русское…
Он положил локоть на колено, а щеку на ладонь и грустно запел:
Ой, то не вечер, то не вечер…
Мне малым-мало спалось.
Мне малым-мало спалось.
Ой, да во сне привиделось…
Анчутка разомкнул губы и стал негромко подвывать. Глеб спел еще один куплет. По его теплой щеке, согретой жаром углей, скатилась слеза.
Ворон стоял у шатра Бычеголова и прислушивался к диким звукам, доносившимся с окраины поля, где устроился ходок Глеб-Первоход. В отблесках далекого костра были видны две фигурки, высокая и маленькая, марширующие вокруг шатра и горланящие песни на два голоса. Ветер донес до чуткого слуха Ворона обрывок какой-то абракадабры:
Вот – новый поворот!
И мотор ревет!
Что он нам несет?
Пропасть или взлет?
Омут или брод?..
К Ворону подошел нелюдь Измар. Остановился, прислушался и удивленно спросил:
– Чего это они?
– Песню поют, – мрачно ответил Ворон.
Измар нахмурился.
– С каких это пор наш Кирлымкумайрген стал петь песни на языке русов?
– Рус его водкой напоил, – сказал Ворон.
– Водкой? В Гиблой чащобе? Где ж он ее достал?
– Рус всегда водку достанет. – Ворон отвернулся и угрюмо распорядился: – Смени дозорных и ложись спать.
– Сделаю, – кивнул Измар.
Ворон дождался, пока он уйдет, вновь посмотрел на марширующие вокруг костра фигурки, сплюнул на землю, повернулся и зашагал к шатру Бычеголова.
Бычеголов сидел на камне и вощил тетиву лука. Завидев Ворона, прищурил глаза и спросил:
– Чего не спишь?
– Не спится, – ответил Ворон. – Так, значит, завтра выступаем?
– Да.
– Наконец-то.
Бычеголов перевернул лук и посмотрел на собрата насмешливым взглядом.
– Не терпится сунуть башку в огонь?
– Пусть и в огонь, – хмуро отозвался Ворон. – Главное, запихать в этот огонь побольше русов.
Бычеголов хмыкнул и снова занялся своим луком. Ворон заметил, что огромные шишки на черепе вождя прорвались, обнажив острия костяных рогов.
Ворон несколько секунд молча следил за работой Бычеголова, потом заговорил снова:
– Ты правда намерен отдать княжий трон упырю?
– Ты про Лагина? – Вождь качнул головой: – Нет. Упырь не будет княжить.
– Лагин упрям и самолюбив. Трудно будет отговорить его.
– Я не буду его отговаривать. Я просто его убью.
Ворон взглянул на вождя недоверчиво.
– Он силен.
Бычеголов пожал могучими плечами.