— А, ну, слезли все с коней! — потребовал Лжеимператор. — Негоже, если государь идёт пешью, а вы возвышаетесь надо мной.
Требование Остапа было не совсем уместным, но он, несмотря на обучение, всё равно несколько по-своему воспринимал образ царя и то, как должен себя вести император, в этом он оказался необучаемым. А ещё так и не получилось выбить из мужчины тщеславие. И откуда оно взялось у бывшего мещанина?
Пётр Волков сомневался подчиняться ли требованию государя. Устав телохранителя предписывал, чтобы при подобных переходах большая часть охраны оставалась конно, дабы нейтрализовать опасность издали. Часть телохранителей и так шла пешком, окружая охраняемый объект.
— Твоё величество, дозволь конным быть с тобой. Коли повелишь, так мы чуть поодаль идти будем, дабы не быть видными тебе, — сказал Волков.
Остап разрешил. Ему было не до споров. Главное, это показать свою власть, а будут ли конные, не важно. Тем более, что двойник начинал нервничать и старался сдерживаться. Дело в том, что, словно Господь наказывает, так как начался дождь. Первые капли не были ощутимы лжегосударем, а после полило, словно из ведра, и одежда вмиг промокла, стала тяжёлой, а подол монашеской рясы измазался в грязи и ещё больше отяжелел.
— Командир, люди, — доложил Волкову один из его подчинённых. — Разведали, скорее, обыватели прибыли посмотреть на государя.
— Смотреть за ними, но не трогать, — приказал Пётр Волков.
То, что царь будет исполнять епитимью, знали многие, недаром в Ведомостях об этом писали. Вот и собрался народ, чтобы посмотреть на исполнение наказания государя всего-то за то, что поел мяса в пост, не будучи на службе, а находясь на отдыхе. Некоторые прибыли наблюдать, как царь заложит первый камень в будущий монастырь и подарит монахам, которым и обустраивать обитель, икону Божией Матери, а также освящённую Вселенским Собором, всеми православными патриархами картину «Мученики Нарвы» с написанной сценой из трагедии, что произошла в 1581 году. Караваджев порой работает очень быстро, без ущерба качеству.
Остап прошёл уже две версты и, стиснув зубы, решительно двигался дальше. Дождь не давал возможности найти что-то радостное и наслаждаться моментом. Лжецарь уже увидел некоторых обывателей, которые прятались на опушке леса и глазели на якобы императора. Подобное придавало сил Остапу. А вот для охраны присутствие людей становилось всё большей проблемой. И ведь не мог знать народ, где именно царь должен исполнять епитимью, это могло быть и в десяти верстах отсюда или даже дальше, но вот людей становилось всё больше. Видимо, верноподданные передавали друг другу данные о локации государя и те, кто был далеко, спешно направлялись к императору.
Все зрители располагались по правую руку от государя, так как по левую была заболоченная местность с некоторыми островками суши. Уже скоро охрана перестала смотреть налево, посчитав, что из болот никакой опасности не появится, а мужичья справа становилось всё больше. Люди вели себя скромно, не приближались, сами одёргивали тех, кто хотел подойти ближе, чем на двести или рядом с тем, шагов. Епитимья — это интимное дело, здесь слишком много личного, и всё пропитано верой в Бога. Потому православный не мог нарушать такую гармонию, особенно если это царская и божественная гармония. Вместе с тем охрана нервничала и то и дело реагировала на обывателей.
— Тыщ, тыщ, — прозвучали выстрелы слева.
Два телохранителя, которые прикрывали, как они были уверены, императора, те, что шли с государем по левую руку, свалились замертво, ещё трое получили ранения. Остапа сразу же взяли в кольцо, а телохранители ощетинились двуствольными пистолями. Странно было. Вся охрана государя имела многозарядные пистоли, а отряду Волкова выдали только двуствольные. Ну, да он такой момент считал мелочью. И без того было много странностей при обучении. Во-первых, они тренировались без общения с другими телохранителями и не в школе, а с инструкторами из Тайного приказа.
Узнай Пётр, что его готовят на заклание, он всё равно пошёл бы на это. Внутри молодого мужчины было столько желания служить императору, сложить за него свою голову, что любой приказ исполнил бы беспрекословно. Единственное, что его задело бы в этом случае, что придётся провалить задание по охране объекта, так как Остап должен умереть или быть настолько раненым и без сознания, чтобы противник уверился в смерти лжеимператора.
Выстрелы прекратились, и некоторое время отряд, оставшаяся в живых его часть, стояла на месте, окружая того, кого считали государем.
— Царь в коробке. Выдвигаемся вправо, к лесу! — скомандовал Волков, гарцуя на коне, не прекращая совершать попытки рассмотреть, откуда угроза.
Нет, понятно, с какой стороны стреляли, слева. Но почему более нет выстрелов?
Как только об этом подумал Волков, из леса, откуда были произведены выстрелы, стали выскакивать конные воины. Они не отличались от русских рейтаров, имели даже опознавательные знаки. Смоленский рейтарский полк — такую информацию можно было считать с рисунка на доспехах рейтаров.
*………….*…………*
Казимир Сержпутовский медлил. Что-то было здесь не так. Слишком лёгкая добыча оказывалась перед его отрядом. Три десятка стрелков из русской нарезной «вянтоука» перезарядились и рапортовали, что держат на прицеле большинство царских охранников, которые толпились вокруг ненавистного каждому достойному шляхтичу русского царя. Не так, всё не так. Казимир готовился сложить голову, стать героем для великой Речи Посполитой, считая, что если и удастся убить царя, то его отряду не дадут уйти. А тут… Да русским в погоню некого отправить. В округе нет более никаких войск, только невооружённые люди, прибывшие поглазеть на своего императора. Впрочем, этот дьявол ещё жив. Можно переживать, что всё легко, но только после того, как дело будет сделано.
— Казимир? Они начали движение. Неужели упустим? Там лес и немало людей, — выбил Сержпутовского из раздумий Ян Врублевский, заместитель командира отряда.
— Да! Убейте их всех! — вскричал Казимир Сержпутовский, и сразу же последовали выстрелы.
Ещё не менее десяти охранников рухнули на размокшую от дождя дорогу. Казимир подумал, что русские стрелки могли добиться куда лучшего результата. Хотя и польские выстрелы не оказались бесполезными.
С криками, скорее, больше для накачки собственного настроения, чуть менее четырёх сотен воинов польско-литвинского отряда выскочили из леса и направили коней к горстке охранников царя. Дело за малым, изрубить всех в капусту, да забрать тело царя. Если получится его доставить и предъявить, например, некоторым магнатам, то все воины Сержпутовского более в своей жизни ни в чём не будут нуждаться и прославятся на всю Польшу и Литву, как герои.
*…………*…………*
— Твоё величество! Началось! — ко мне подскочил Ермолай и, в свойственной ему в последнее время манере, эмоционально доложил о начале острой фазы операции.
Засиделся Ерёма на административной работе, будучи начальствующим в Государевой школе телохранителей, он тосковал по оперативной работе. И я позвал его с собой. А что делать? В отряд, с которым я сейчас собирался вступить в бой с поляками, вошли только те люди, в верности которых нет сомнений. Это мужчины, которые были не один раз проверены, а после перепроверены на верность и надёжность. Они должны были скрыть тайну. А Ермолаю, тому, кто со мной с первого дня, кто руку отдал за сохранность моей жены, я верил.
— Выдвигаемся! — скомандовал я, после опомнился. — Ерёма, командуй, ты главный! Не волнуйся, я буду прятаться за вашими спинами.
Я был облачён в доспех и форму телохранителей, ничем не отличался от остальных. Сейчас я не царь, я боец. Но такой боец, который не должен вступать в бой. Да мы все не должны были сражаться всерьёз. Задача стояла только не дать забрать тело моего убитого двойника.
Наш отряд располагался в подготовленной засаде примерно посерёдке того пути, что должен был пройти обряженный в монаха двойник. Здесь вокруг было топко и лишь узкий проход. Такие вот островки попадались довольно часто, и опытные телохранители должны были проверять все кусты, но… Благодаря болотистой местности, получилось организовать засаду противнику, а нам устроить засаду на засаду. Потому и людей рядом не было. И как мы друг друга с поляками не вычислили? Хотя ляхи располагались в трёх верстах от нашего места.
Люди… я не просчитал этот момент. Не предусмотрел, что найдутся те, кто прибудет сюда, дабы лично узреть, как государь исполняет епитимью. У нас были готовы твое агентов, которые якобы видели покушение, и что это были поляки. А тут… А что, если они под пули и сабли полезут? Вновь кровь и очередные грехи брать на себя?
Мы выскочили на дорогу, когда бой уже заканчивался. Пять охранников моего двойника защищали тело Остапа, сражённого пулей. Было видно, что оставшиеся русские воины ранены, в большинстве огнестрельным оружием, но они стояли и своим существованием мешали забрать труп того, кого считали императором. Другие бойцы сгрудились кучкой над телом Остапки, так они в безнадёжном деле закрывали собой охраняемый объект. Славные воины… жаль…
— А-а-а-а, — закричали с опушки леса, по левой от меня стороны на дорогу устремились люди.
Мои подданные, мой народ, они вооружились палками и бежали навстречу своей смерти. Хотелось прокричать: «Стойте, не надо! Меня и так совесть грызёт!» Но я, прикусив губу до крови, молчал. Негоже рядовому воину кричать не по Уставу.
Нас заметили. Но мужиков, которые бежали к полякам, враг заметил раньше, потому и разрядил винтовки, нашего производства, между прочим, по бегущему меня спасать народу. Благо люди бежали врассыпную, а в стане врага были хорошие стрелки, но не лучшие. Однако, несколько бегущих мужиков упали, сражённые пулями. Я это заметил, когда пустил коня галопом.
Только что поляки хотели поглумиться над оставшимся уже единственным охранником тела Остапа, считая, что им мало что угрожает, а сейчас засуетились. Одиночный выстрел из пистоля прогремел отчего-то громче, чем до того винтовочный залп. Последний охранник свалился.