— Прекратите радоваться! — потребовал император Фердинанд, когда закончилась поездка по городу, и был созван Военный Совет.
На самом деле, не все военачальники излучали радость и веселье. Особо императору нравилась реакция Валленштейна. Этот командир большого отряда, который смог переломить ход сражения у Белой горы, всё больше импонировал монарху. Он был сдержан в оценках, подходил к ситуации критически и при этом обладал неким авантюризмом, который помогал действовать не шаблонно и побеждать. Была проблема: его не принимали за своего в обществе военачальников империи.
— Ваше мнение, герр Валленштейн, — потребовал Фердинанд, предполагая, что чех, вставший на его сторону, а не ушедший к бунтовщикам, сможет сразу же задать правильный вектор в работе Военного Совета.
— Ваше Величество, — Альбрехт фон Валленштейн поклонился, вставая со стула. — Мы проиграли первый этап войны. Нам следует не допустить удара с севера, но есть все шансы проиграть и второй этап.
Офицеры загомонили, стали возмущаться такой вот постановкой вопроса. Даже император слегка опешил. Таких категорических заявлений не ожидал и он.
— Это трусость или неверие в своего императора? — спросил граф Карл де Бюкуа.
Валленштейн посмотрел на графа усталыми глазами и сделал это, словно тот пустое место. Действия де Бюкуа Альбрехт Валленштейн считал преступными и мысленно обвинял именно его в том, что Прага далась большой кровью. Валленштейн считал, теперь уже считал, когда пообщался с русскими командирами, что в каждый город нужно входить организованно, и словно он максимально враждебный. Лучше ошибиться в выводах, перестраховаться, но быть готовым к любым неожиданностям. Тем более, когда это столица мятежного региона Священной Римской империи.
— Вы не ответите? — удивлённо спросил у Валленштейна другой военачальник императорской армии, командующий испанцами Амброзио Спинола-Дория. — Это вопрос чести.
— Я запрещаю дуэли! — встрял император, понявший, к чему ведёт этот спор.
— Ваше Величество, если вопрос чести зайдёт до того, что не будет иной возможности, как бросить вызов, я буду просить вас не препятствовать тому, — сказал Валленштайн, продолжая смотреть презрительным взглядом в сторону де Бюкуа.
Альберт давал шанс завершить спор миром, извиниться графу и после заняться более нужными делами, чем искать, на ком сорвать злость.
— Я подчиняюсь воле своего монарха, — сказал Бюкуа и склонился.
Драться с относительно молодым и явно умелым Валленштейном де Бюкуа явно не желал. Впрочем, кроме горячего испанца Синолы, никто не хотел такого развлечения, как дуэль. Да и Валленштейн был фигурой слишком странной. Почему всё-таки у него столько много русских и, тем более, стрелков?
— Исчерпано! — провозгласил император. — Теперь, герр Валленштейн, объясните свои слова. Я не хотел бы иметь панические настроения в войсках!
И чешский аристократ, поддержавший императора, обстоятельно стал изъяснять свои выводы. Это было не только мнение самого Валленштейна, ему предоставили информацию, которая круто меняет все расклады в начавшейся войне.
Да, победа достигнута, но Богемия словно стала разменной монетой, той землёй, что пожертвовали ради будущих побед. Огромное войско императора, с которым можно было бы даже замахнуться на войну с Османской империей, сильно сточилось. Фердинанд, если следовать логике, не может теперь активно наступать. Правда, был определённый просчёт у военачальников Евангелической Лиги. Не учли они столь быстрой реакции католиков и скорого создания Католической Лиги, которая готовит войска.
— Они решатся? — перебил император Альбрехта.
— Они уже решились, мой император, — припечатал Валленштейн.
Речь шла о Швеции и её короле, молодом и жаждущем воинской славы Густаве Адольфе. Шведы уже отозвали все свои корабли, призвали даже свободных капитанов из других стран, чтобы подсобили в переброске войска. Куда? И тут было более-менее понятно — Померания.
— Да, мне докладывают, что Густав Адольф готовится воевать, датчане также. Потому я и спрашиваю вас: что делать далее? — задал главный вопрос император.
— Проводить новый набор воинов, заключить договор с Францией, пусть и уступить им в чём-то, — решительно сказал Альбрехт фон Валленштейн.
— Вы ещё и политик? — с усмешкой произнёс Максимилиан Баварский.
— Лишь озвучил очевидное, — парировал Валленштейн, всё же теряя терпение.
На один выпад де Бюкуа у Альбрехта хватило смирения и выдержки, но если ещё кто-то начнёт задирать его, то будет вызов или даже больше того. И плевать, что сейчас с ним разговаривает целый герцог. Положа руку на сердце, не так чтобы Валленштейн и был предан императору. Он уже получил немало богатств за свой героизм, прежде всего земли, так что некоторые цели достигнуты [в РИ Валленштейн колебался и в конце своей жизни склонялся чуть ли не переметнуться в иной лагерь].
— Частью я на вашей стороне, герр Валленштейн. Но позвольте заниматься политикой тем, кому по своему титулованию это должно делать, — сказал Максимилиан.
Император не прекратил этот, на грани вежливости, протест против Валленштейна. Вообще, Фердинанд посчитал, что приглашение этого командира большого отряда, но всё же лишь отряда, не самое правильное решение. Тем более, что Валленштейн ещё и чех, к которым отношение соответствующие, которое можно было бы свести в формулу: «чех не имеет право на жизнь».
А вот Максимилиан — он да, очень нужный человек. Герцог Баварии передал в войско императора некоторое количество воинов, а сейчас формируются более внушительные силы баварцев и не только их. Но не это главное, хотя численность войск сейчас — первостепенный фактор.
Ещё важнее то, что герцог занялся очень значимым, а по мнению Фердинанда, так и вовсе судьбоносным делом — он создал Католическую Лигу. И сейчас именно на территорию Баварии стекаются католики, которые готовы с оружием в руках защищать свою веру и своё доминирование в Европе. И среди таковых есть даже те же шведы-католики или же католическое дворянство из других регионов Священной Римской империи, есть люди из Франции. Папа Римский также призвал поддержать Католическую Лигу, к слову, ранее он не просил свою паству поддерживать императора Фердинанда.
Такую массу людей нужно ещё вооружить. Но Россия продала оружие и обещает доставить новые партии, причём в самое кратчайшее время, как только будут деньги у заказчика. И тут опять же обнаруживается большая роль главы Католической Лиги Максимилиана Баварского. Не все католики желают воевать, немало тех, кто хочет облегчить свою душу и совершить пожертвование в общее дело наказания протестантов. Так что деньги на новое оружие, как и на порох, который также у русских можно закупить, будут.
— Я предполагаю зачистить Богемию и уйти на зимовку. К весне у нас будет уже вдвое большее войско, чем сейчас. Я гарантирую! — сказал Максимилиан и горделиво поднял подбородок.
— Ещё я жду помощи со стороны Испании, — в подтверждение мнения герцога Баварского, что нужно уйти, сказал император. — Но не стоит ли разбить протестантов, пока они на границе с Саксонией?
Понурив головы, все, кроме герцога Баварского, высказались в пользу того, чтобы зимовать в Богемии, но вынуждено направить часть войска на север империи, чтобы не дать шведам до холодов пробиться к крупнейшим имперским городам.
Война между протестантами и католиками становится на паузу. Или нет?..
*……………*……………*
Париж
26 октября 1618 года
Человек в епископских одеяниях ехал в карете, которая более подходила бы герцогу или весьма состоятельному виконту. Такие кареты в Париже редкость, так как существует закон, по которому во Францию ввозятся не более десяти карет русского производства. Именно эти изделия считаются сейчас лучшими. Но у него, этого высокого человека с выдающимся носом и ещё более выдающимися внутренней силой и умом, такая карета была. Более того, не одна.
Всё дело в том, что закон о запрете на некоторые товары русского производства имел очень интересную лазейку, через которую верхушка французского общества всем, чем нужно, снабжалась. Кареты, как и русский хрусталь, русское же оружие и многое другое, разрешалось дарить. То есть торговец может привезти во Францию хоть сто карет и сто пудов хрусталя и всем «дарить», не забывая при этом брать, лишь в качестве ответной услуги, конечно, деньги. Оставалось только подписать немудрёную бумагу, мол «я подарил», и другую с подписью «а я принял в дар». И зачем только было вводить запрет на русские кареты, если все, или почти все, кто может их себе позволить, уже катаются по зловонным улицам Парижа?
Арман Жан дю Плесси де Ришелье, именно так звали этого епископа, был полон энергии и уже составлял планы на ещё больший взлёт, чем нынче. Оставаться государственным секретарём по иностранным делам Франции он не желал. Для кого-то подобное назначение будет пределом желаний, но Решелье хотел большего, даже слишком многого, чем то, на что может надеяться человек не королевской фамилии.
Епископ понимал, что его назначение — это не взвешенное решение показавшего в прошлом году норов и характер короля Людовика. Ришелье стал государственным секретарём лишь потому, что партия его покровительницы Марии Медичи, матери нынешнего короля, не так сильно ослабла после изгнания королевы-матери из Парижа. Король, а вернее его миньон Шарль д’Альбер, посчитали за нужное уступить королеве-матери хоть в чём-то. Вот этим «хоть чем-то» и был Ришелье, и оставаться в подобном унизительном статусе он не желал. Он знал, что может стать великим и сделать великой Францию. Но, прежде, чем делать великой страну, нужно было заполучить власть.
И все предпосылки для этого есть, уже есть. Шарль д’Альбер, развязавший маленькую, как ему казалось, обязательно победоносную войну, увяз в противостоянии с беарнскими кальвинистами. И король негодует, в то время как аристократия, даже колеблющаяся её часть, устремилась на поклон к королеве-матери. Нельзя упустить этот шанс. Он любимец Марии Медичи, ему суждено стать не тенью короля, а тем, кто сам создаёт тень, где может спрятаться монарх.