С каждой фразой Глеб воодушевлялся. Марина приподнялась. Пепельницы поблизости не было – она опустила сигарету в стакан с водой.
– Только не надо приглашать Кита и Алену, – проговорила Марина. – Не задавай мне вопросов. Я не смогу ответить… Но только без них!
Раз в месяц Никита приводил свою комнату в порядок.
Он сбрасывал с подоконников, со стола и стульев газеты, журналы, куски магнитофонных лент в глубокий картонный ящик. Такие дни, как ни странно, Никита любил. Он всегда при этом находил интересное и нужное, что когда-то безуспешно разыскивалось. Уборку он проводил не торопясь, со вкусом. Просматривал заново весь хлам. И начинал ее в субботу, с тем чтобы и на воскресенье продлить удовольствие.
Сегодня как раз и была суббота. Комната созрела для уборки – это он понял накануне, когда два часа разыскивал свой паспорт.
Предстоял визит в ЗАГС для оформления развода.
Паспорт он так и не нашел. Но надежды не терял, ибо точно помнил, что в прошлую уборку он паспорт где-то видел. Сколько раз давал себе слово складывать документы отдельно!
Приход Глеба застал его в разгар работы.
Глеб прошелся по комнате, высоко поднимая ноги: как-то неловко было ходить по раскиданным на полу газетам и журналам.
– Готовишься к побелке?
– Паспорт ищу. Накопилось тут всякого.
Никита подобрал какую-то бумагу, просмотрел и швырнул в ящик.
Глеб сел на диван. Впечатление было такое, будто они расстались только вчера.
– Что-то давно тебя не слышно, не видно, – произнес Никита.
– Суета все. Потом в Ленинграде был, на конференции, – о Японии Глеб решил не рассказывать.
– А… Припоминаю, припоминаю.
Помолчали.
– Ну как дела? – спросил Глеб.
– Что это ты интересуешься моими делами? – Никита поднял с пола пустую банку из-под кофе и бросил в ящик.
– Друзья детства, Кит.
– Много лет назад, когда мы были ближе к детству, ты интересовался меньше моими делами.
– Время, Кит, время. С годами становишься сентиментальным.
– В ЗАГС вот собрался. Развод оформлять с Викой.
– Ну? – удивился Глеб. – Я думал…
– Да. Официально я не был разведен… Мерзко на душе у меня, друг детства… Что-то все не туда. Суечусь, шумлю. А все не туда, все мимо. А почему, не знаю.
Глеб вытащил из свалки какую-то книжку в яркой обложке.
– Ну… а как поживает Алена?
– Понятия не имею, – быстро ответил Никита. – Вне сферы текущих интересов.
Он сказал неправду. Алена была в сфере его текущих интересов. Тот разговор на бульваре оставил след в его душе. Никита ждал, когда Алена позвонит, поинтересуется, как разворачиваются события. Но Алена не звонила. Он не выдержал и позвонил сам. Мужской голос, видимо отец, попросил его перезвонить минут через пять, попутно поинтересовавшись, с кем имеет честь. Никита назвался, через пять минут позвонил вновь. Тот же мужской голос предложил ему больше не звонить.
– Так это я, Никита Бородин, – растерялся Никита.
– Я прекрасно вас понял, Никита. Но Алена просила передать, чтобы вы больше ей не звонили…
Никита стал успокаивать себя мыслью, что это козни отца. К сожалению, он не знал, где работает Алена. Пришлось вновь пользоваться услугами телефона. Раза два он нарывался на отца и вешал трубку. И дома, и на работе все валилось из рук, а мысли работали в одном направлении.
Наконец однажды подошла Алена. Она долго молчала в ответ на сбивчивые фразы Никиты. Потом произнесла тихо и твердо:
– Я не могу никого из вас видеть. Никого! И не хочу!
Может, рассказать Глебу об этой истории? А что? Почему бы и нет? Все ведь из-за него одного, только из-за него…
Глеб просматривал какую-то статью в подобранной с пола книге.
Нет, решил Никита, не стоит рассказывать. Ни к чему.
– Ну… а как Марина?
– Марина? – Глеб не поднял головы. – Мы, понимаешь, женимся с ней… Точнее, уже поженились.
Никита присвистнул. Но работу не оставил.
– Правда, свадьбы не было. Да и не будет. Просто расписались, и все. Поначалу я думал вас оповестить: тебя, Аленку. Собраться, понимаешь… А потом решили, что не надо. Так все и растеклось… Слушай-ка, что пишут: «Человек может носить в себе инфекцию туберкулеза, оставаясь практически здоровым»!
Глеб швырнул журнал в картонный ящик:
– Начитаешься таких статеек…
– Ты так бережешь свое здоровье? – усмехнулся Никита.
– Следую твоему совету. Для пользы общества.
– Ошибаешься, Глеб. Я не советовал тебе. Я лишь вслух произносил твои собственные мысли. Верно? Я тоже ведь кое-что понимаю.
Никита сел в кресло.
Они сидели друг против друга. Элегантный Глеб, в темном спортивном костюме, в глухом свитере, и Никита, толстый, неуклюжий Кит, облаченный в серую больничную пижаму, в шлепанцах с дыркой у большого пальца на левой ноге.
– И вот еще что я понимаю, Глеб… Знать, где правда, – одно. А вот жить по правде – другое. Совершаем вещи, заранее зная, что они безнравственные. И все ради своих интересов… А какой душевный покой у людей, умеющих постоять за свои убеждения… Когда-то, в детском саду, мы верили в разную чепуху. В волка и козлят. И мы были счастливы. Мы открыто, смело защищали свои убеждения. Пусть наивные, но тогда они казались нам глобальными… Куда же все это девалось, Глеб?!
Глеб подошел к столу, оперся на него руками:
– Помнится, ты очень жалел, что в детстве тебя «приручали» к доброте…
Он не закончил свою мысль – отодвинул лист бумаги, извлек темно-красную книжицу паспорта.
– Ну и ну! – удивленно воскликнул Никита. – Представляешь, перерыл весь дом. Хорошо, ты пришел. Маленькая польза.
– Так знаешь, зачем я к тебе ввалился?
Никита взглянул на Глеба отсутствующим взглядом.
– Ты просил, помнишь? Для Скрипкина своего, – Глеб вытащил из кармана пакет. – Открытки с видами Ленинграда. Блок. Цветные.
– Только открыток мне тут не хватает, – пробормотал Никита, принимая пакет. – Скрипкина перевели в другой отдел. Теперь у меня в начальниках Привалов. А что он собирает, не знаю. Наверно, монеты. А монеты мне и самому нужны.
– Черт! Действительно досадно, – проговорил Глеб. – Да ладно! Отдай ты эти открытки Скрипкину. Пусть почувствует, какой он был мерзавец в отношении тебя.
– Хорошо. Отдам. Пусть почувствует, – согласился Никита.
– Так я пойду, – произнес Глеб и вздохнул.
И такое вдруг облегчение прорвалось в этом вздохе. Никита проводил Глеба до двери.
– Знаешь, Глеб… Ты больше, пожалуй, не заходи ко мне. Не стоит. Я и так буду соблюдать правила игры, будь в этом уверен. Ведь ты меня ненавидишь. И с каждым днем будешь ненавидеть сильнее. Я знаю.
Глеб нажал кнопку лифта, но не стал ждать и пошел вниз.
Лишь внизу он наконец услышал, как хлопнула дверь Никитиной квартиры.
Не так-то просто было разыскать ее дом.
Где-то у главного входа в городской парк, Глеб это помнил.
И был-то он там раза два, в школьные годы.
Дом он узнал сразу: узкий и высокий, он чем-то сразу бросался в глаза. На белой доске – номера квартир и фамилии съемщиков, среди которых Глеб разыскал и фамилию Павлиди.
Алена шла быстро и гасила за собой свет. Это было не совсем вежливо – Глеб едва успевал за ней в длинном извилистом коридоре.
– Послушай, я могу потеряться! – пошутил он.
Алена не ответила.
Остановившись на пороге своей комнаты, она пропустила Глеба вперед и захлопнула дверь. Возможно, она не хотела, чтобы их видел кто-нибудь из ее домашних.
– Извини, я как снег на голову. Честно говоря, не думал тебя застать. Проходил мимо – решил, дай зайду проведаю.
Алена все молчала.
Глеб сел в кресло. Зачем он врет? Ведь специальио пришел!
Комната была аккуратной, чистой. Старинный письменный стол на коротких резных ножках, лампа под фарфоровым абажуром, книги в золоченых толстых переплетах. Бронзовые подсвечники. Старинная работа…
Он мельком взглянул на Алену. Темные ее волосы перехватывала широкая красная лента. Расклешенные джинсовые брюки и пестрая кофточка эффектно выглядели на фоне всей этой старины.
– В такой комнате надо носить халат с кистями! – Глеб сердился на себя – он не мог найти верного тона.
Что-то за стеной упало, покатилось. И опять тишина.
Алена поставила стул спинкой вперед и села верхом. На ее смуглом пальце тускнел граненый крупный камень в хитросплетенном узоре кольца.
И Глеб почувствовал нелепость своего прихода. Зачем? Он и к Никите не хотел идти, а пошел. Теперь вот к Алене… Надо встать и уйти. Самое благоразумное.
– До какого класса мы учились вместе, не помнишь?
– До седьмого, – ответила Алена. – После седьмого я перешла в другую школу.
– Но ведь я старше тебя на год, а учились вместе.
– Значит, ты был второгодник.
– Я? Ничего подобного! – растерялся Глеб.
– С чего ты взял, что ты старше? Мы однолетки. Это Марина младше меня на год, вот ты и решил.
Алена положила подбородок на спинку стула и пристально, не мигая рассматривала Глеба.
– Кстати о школе, – сказала она. – В школе ты дал мне прозвище Ушастик. Помнишь? Ты основательно тогда мне портил настроение.
Глеб бросил взгляд на ее гладко зачесанные волосы:
– Что ж, ты нашла свою прическу. Она прячет дефект и выставляет достоинства. Ты, вероятно, самая красивая в своем институте.
– Да, ты мне много попортил крови. У тебя легкая рука – почти вся школа меня дразнила Ушастиком. И когда я почувствовала себя взрослой, жизнь моя стала невыносимой из-за твоего дурацкого прозвища. Тогда я перешла в другую школу. Все из-за тебя.
– Какая чепуха! Науськала бы своего папу. Он человек горячий, с древнегреческой кровью. Дал бы мне по шее – и дело с концом. Признайся, это не очень серьезно звучит.
Глеб улыбнулся.
Алена продолжала смотреть в сторону. Брови ее расширились.
– Несерьезно звучит? Конечно, серьезно лишь то, что касается