Затем вошла она, представляя собой полную противоположность своим прислужницам.
В белом. Чудовище было одето в обтягивающее платье безупречного, почти прозрачно-белого цвета, оставляющее очень мало простора для воображения. Отвращение скривило мои губы. Если не считать рыжевато-каштановых волос, достающих до узкой талии, она совсем не была похожа на Поппи.
По крайней мере, именно это я себе твердил.
В чертах ее лица не было и намека на сходство: форма глаз, прямая линия носа с рубиновым проколом, полный, выразительный рот.
Это, блядь, не имело значения.
Поппи была совсем не похожа на нее.
Кровавая Королева. Илеана. Избет. Более известна как одна скоропостижно скончавшаяся сука.
Она подошла ближе, и я до сих пор не понимал, как не догадался, что она не Вознесенная. Эти глаза были темными и бездонными, но не такими мутными, как у вампира. Ее прикосновение… черт, с годами оно смешалось с другими. Но хотя оно и было холодным, оно не было ледяным и бескровным. С другой стороны, почему я или кто-либо другой должен рассматривать возможность того, что она была не тем, за кого себя выдает?
Кто угодно, только не мои родители.
Они должны были знать правду о Кровавой Королеве, о том, кем она была на самом деле. И они не сказали нам. Не предупредили нас.
Меня грызла кусающая, жалящая злость. Возможно, это знание и не изменило бы исход, но оно повлияло бы на все аспекты нашего отношения к ней. Боги, мы были бы лучше подготовлены, зная, что вековая месть породила особый вид безумия Кровавой Королевы. Это заставило бы нас задуматься. Мы бы поняли, что она действительно способна на все.
Но ничего нельзя было поделать с этим прямо сейчас, не тогда, когда меня приковали цепью к проклятой стене, а Поппи была там, разбираясь с тем фактом, что эта женщина была ее матерью.
У нее есть Киеран, напомнил я себе. Она не одна.
Фальшивая Королева тоже была не одна. За ней вошел высокий мужчина, похожий на ходячую зажженную свечу. Он был золотым ублюдком, от прически до крылатой росписи на лице. Его голубые глаза были настолько бледными, что казались почти лишенными всякого цвета. Глаза как у некоторых прислужниц. Еще один Восставший, держу пари. Но у одной из служанок, у которой не разорвалось горло, были карие глаза. Не у всех Восставших была светлая радужка.
Он задержался у входа, его оружие было не так спрятано, как у Прислужницы. Я увидел черный кинжал, привязанный к его груди, и два меча, привязанные к его спине, изогнутые рукоятки виднелись над его бедрами. Да пошел он. Мое внимание переключилось на Кровавую Королеву.
Отблеск свечей отразился от бриллиантовых шипов на рубиновой короне, когда Бет посмотрела вниз на Жаждущего
— Не знаю, понимаете вы это или нет, — небрежно сказал я, — но у вас проблема с вредителями.
Приподняв одну черную бровь, она дважды щелкнула выкрашенными в красный цвет пальцами. Две Прислужницы двинулись как единое целое, подбирая то, что осталось от Жаждущего. Они вынесли существо, в то время как взгляд Избет метнулся ко мне.
— Выглядишь дерьмово.
— Да, но я могу привести себя в порядок. А ты? — Я улыбнулся, отметив, как напряглась кожа вокруг ее рта. — Ты не можешь смыть эту вонь или прогнать ее. Это дерьмо внутри тебя.
Смех Избет был похож звон стекла, действуя на все мои нервы.
— О, мой дорогой Кастил, я и забыла, каким очаровательным ты можешь быть. Неудивительно, что моя дочь, похоже, так увлечена тобой.
— Не называй ее так, — прорычал я.
Обе брови приподнялись, когда она поиграла кольцом на указательном пальце. Золотое кольцо с розовым бриллиантом. Это золото было блестящим, сияющим даже в тусклом свете …сияющим так, как могло сиять только золото Атлантии.
— Пожалуйста, не говори мне, что ты сомневаешься в том, что я ее мать. Знаю, что не являюсь образцом честности, но я говорила только правду, когда дело касалось ее.
— Мне плевать, что ты девять месяцев носила ее в своем чреве и родила собственными руками. — Мои руки сжались в кулаки. — Ты для нее никто.
Избет стала неестественно спокойной и тихой. Прошли секунды, а потом она сказала:
— Я была для нее матерью. Она ничего не помнит об этом, ведь тогда она была совсем крохой, совершенной и прекрасной во всех отношениях. Я спала и просыпалась с ней рядом каждый день, пока не поняла, что больше не могу так рисковать. — Когда она шагнула вперед, края ее платья скользнули по луже крови Жаждущего. — И я была ей матерью, в то время как она думала, что я всего лишь ее королева, ухаживала за ее ранами, когда она была так серьезно ранена. Я бы все отдала, чтобы предотвратить это. — Ее голос стал тоньше, и я почти поверил, что она говорила правду. — Я бы сделала все, чтобы она не испытывала ни секунды боли. Чтобы каждый раз, когда она смотрела на себя, у нее не было напоминаний об этом кошмаре.
— Когда она смотрит на себя, то не видит ничего, кроме красоты и храбрости, — огрызнулся я.
Она вздернула подбородок.
— Ты действительно в это веришь?
— Я знаю это.
— В детстве она часто плакала, когда видела свое отражение, — сказала она мне, и мое сердце сжалось. — Она часто умоляла меня исправить это.
— Ее не нужно исправлять, — прорычал я, ненавидя, абсолютно ненавидя то, что Поппи когда-либо чувствовала себя так, даже будучи ребенком.
Избет на мгновение замолчала.
— Тем не менее, я бы сделала все, чтобы предотвратить то, что с ней случилось.
— И ты думаешь, что не сыграла в этом никакой роли? — бросил я вызов.
— Не я покинула безопасность столицы и Вэйфера. Не я похитила ее. — Ее челюсть сжалась, выпятившись в чертовски знакомой манере. — Если бы Коралина не предала меня, предала ее — Пенеллаф никогда бы не познала такой боли.
Неверие боролось с отвращением.
— И все же ты предала ее, отправив в Масадонию? Герцогу Тирману, который…
— Не смей. — Она снова напряглась.
Она не хотела этого слышать? Очень жаль.
— Тирман регулярно издевался над ней. Он позволял другим делать то же самое. Он устраивал из этого целое шоу.
Избет вздрогнула.
Она действительно вздрогнула.
Мои губы обнажили клыки.
— Это на твоей совести. Ты не можешь обвинять в этом кого-то другого и снимать с себя вину. Каждый раз, когда он прикасался к ней, то причинял ей боль. Это на твоей совести.
Она глубоко вздохнула и выпрямилась.
— Я не знала. Если бы знала, я бы вспорола ему живот и скормила его же внутренности, пока он ими не подавился.
В этом я не сомневался.
Потому что я уже видел, как она делала это со смертными.
Ее плотно сжатые губы дрожали, когда она смотрела на меня.
— Ты убил его?
Меня охватил дикий прилив удовлетворения.
— Да, я так и сделал.
— Ты сделал ему больно?
— А ты как думаешь?
— Сделал. Она отвернулась и направилась к стене, пока две Прислужницы вернулись, молча занимая свои посты у двери. — Хорошо.
Из меня вырвался сухой смех.
— И я сделаю то же самое с тобой.
Она послала мне легкую улыбку через плечо.
— Меня всегда впечатляла твоя стойкость, Кастил. Я полагаю, ты перенял это от своей матери.
Кислота скапливалась у меня во рту.
— Ты бы знала, не так ли?
— Просто чтобы ты знал…, — сказала она, пожав плечами. Прошло мгновение, прежде чем она продолжила. — Сначала я не ненавидела твою мать. Она любила Малека, а он любил меня. Я не завидовала ей. Я жалела ее.
— Я уверен, что она будет рада это услышать.
— Сомневаюсь, — пробормотала она, поправляя накренившуюся свечу. Она провела пальцами по пламени, заставив его дико затрепетать. — Хотя сейчас я ее ненавижу.
Мне все равно.
— Всеми фибрами своей души. — От пламени, к которому она прикоснулась, вился дым, превращаясь в темную, густую черноту, которая касалась влажного камня, окрашивая его.
Это даже отдаленно не было нормально.
— Что ты, черт возьми, такое?
— Я не более чем миф. Поучительная история, которую когда-то рассказывали детям атлантийцев, чтобы убедиться, что они не украдут то, чего не заслуживают, — сказала она, оглядываясь на меня через плечо.
— Ты ламея?
Избет рассмеялась.
— Милый ответ, но я думала, что ты умнее. — Она подошла к другой свече, поправляя и ее. — Может, я и не бог по твоим стандартам и верованиям, но я не менее могущественна, чем он. Так чем же я не он? Бог?
В моей памяти всплыли воспоминания, и я был уверен, что отец Киерана однажды сказал это, когда мы были моложе. Когда вольвен, которую любил Киеран, умирала, и он молился богам, которые, как он знал, спали, чтобы спасти ее. Когда он молился всему, что могло услышать. Джаспер предупредил его, что… что-то, что не является богом, может ответить.
Что лжебог может ответить.
— Демис, — хрипло прошептал я, расширив глаза. — Ты Демис. Лжебог.
Одна сторона губ Избет скривилась, но тут заговорил Золотой.
— Что ж, очевидно, он довольно умен.
— Иногда, — сказала она, пожав плечами.
Святое дерьмо. Я полагал, что демисы были таким же мифом, как и ламеи.
— Это то, чем ты всегда была? Плохая имитация настоящего, одержимая разрушением жизней отчаявшихся?
— Это довольно оскорбительное предположение. Но нет. Демис не рождается, а создается, когда бог совершает запретный акт Вознесения смертного, который не был Избранным.
Я понятия не имел, что она понимала под смертным, который был Избранным, и у меня не было возможности задать этот вопрос, потому что она спросила:
— Что ты знаешь о Малеке?
Краем глаза я заметил, как голова золотого Восставшего наклонилась.
— Где мой брат? — вместо этого потребовал я.
— Где-то рядом. — Избет стояла передо мной, сцепив руки. На них не было драгоценностей, кроме атлантийского кольца.
— Я хочу его видеть.
Появилась слабая ухмылка.
— Я не думаю, что это было бы разумно.
— Почему?