— Ублюдок, — прорычал я.
Малик улыбнулся. Это была не та улыбка, которую я знал. Она была ненастоящей.
— Да… — Его руки упали по бокам.
Прошло несколько долгих мгновений. Мы просто смотрели друг на друга. Я не понимал, что, черт возьми, он видел. Мне было все равно.
— Ты хорошо выглядишь для человека, который пробыл в плену целый век, — прошипел я.
Малик действительно выглядел хорошо. Светло-каштановые волосы длиной до плеч были длиннее, чем я помнил, когда он их носил, но чистыми. Они даже чертовски блестели в свете свечей. В его золотисто-бронзовой коже не было иссушающей бледности. Не было тусклости в его янтарных глазах. Покрой плаща был прекрасным, материал соболиного цвета и четко подходил к ширине его плеч. Подойдя ближе, я разглядел, что он худее, но хоть Малик и был выше меня на несколько дюймов, я всегда был шире.
— Не могу сказать того же о тебе, — ответил он.
— Пожалуй, что нет.
Он снова замолчал. Просто стоял на месте, выражение его лица было нечитаемым. Способность Поппи читать эмоции могла бы пригодиться. Если только он не поставил щиты. Знал ли он об этом, когда мы встретились в Оук-Эмблере? Тогда не было времени узнать, уловила ли она что-нибудь от него. Узнать, так ли он пуст внутри, как кажется.
— Это все, что ты хочешь мне сказать? — спросил наконец Малик.
Сухой, изматывающий смех потряс мои плечи.
— Я много чего хочу сказать.
— Тогда говори. — Малик вышел вперед, отбросив плащ и опустившись на колени. Голенища его кожаных сапог были удивительно чистыми. Раньше они никогда не были безупречными, всегда были забрызганы грязью или покрыты кусками соломы, которые он неизбежно проносил из конюшни через весь дворец. Он уставился на мою завернутую руку. — Я не собираюсь тебя останавливать.
Я скривился.
— Я не заслужил твоего визита. Так что же ты сделал, чтобы заслужить его, брат?
— Я ничего не сделал, Кас.
— Чушь.
Его взгляд метнулся вверх от моей руки. Издевательская улыбка вернулась, намекая на ямочку на его левой щеке.
— Меня здесь быть не должно.
На мгновение надежда обрела форму. Как и говорила та Прислужница, Малик никогда не был там, где должен был быть. Когда мы росли, нам приходилось выслеживать его, когда приходили уроки, что стало для нас с Киераном своего рода игрой. Мы заключали пари на то, кто первым найдет Малика. Когда наступало время ужина, он всегда опаздывал, обычно потому, что развлекался с едой или напитками, или… просто трахался. Не раз я слышал, как наша мать говорила Кирхе, что у нее было предчувствие, что она станет бабушкой, еще будучи Королевой. Она ошиблась, к большому удивлению всех. Даже я.
Но надежда угасла. Его неспособность быть там, где его не должно быть, не была признаком того, что мой брат, тот, кого я знал и любил, все еще в этой оболочке человека. Это было свидетельством чего-то совсем другого.
— Вы с этой сучкой теперь так близки? — Узы на моем горле натянулись. Я постарался, чтобы мое тело расслабилось, прижавшись к стене. — Что ты не беспокоишься о возможном наказании?
Ямочка на его щеке исчезла.
— То, что я беспокоюсь или не беспокоюсь, не меняет того, что мы по-прежнему братья.
— Это все меняет.
Малик снова замолчал, его взгляд опустился. Еще один долгий миг пролетел между нами, и, боги, он выглядел как мой брат. Звучал как он. Я десятилетиями боялся, что больше никогда его не увижу. И вот он был здесь — и в то же время отсутствовал.
— Что она с тобой сделала? — спросил я.
Кожа вокруг его рта натянулась.
— Покажи мне свою руку.
— Отвали.
— Ты начинаешь задевать мои чувства.
— Что в слове «отвали» дает тебе понять, что я беспокоюсь о твоих чувствах?
Малик хихикнул, и звук был знакомым.
— Чувак, ты изменился. — Он схватил меня за левое запястье, и я начал вырываться, как бы бессмысленно это ни было в моем нынешнем состоянии. Его глаза сузились. — Не будь сопляком.
— Я уже давно не такой.
— Сомневаюсь, — пробормотал он, начиная разворачивать мою руку. Его пальцы были теплыми и мозолистыми. Мне стало интересно, умеет ли он еще обращаться с мечом, и разрешит ли это Избет. Он обнажил рану, позволив повязке соскользнуть на камень. — Черт.
— Привлекательно, да? — Мой смех был холодным, даже когда я вспомнил все те случаи, когда он осматривал какую-нибудь мелкую царапину, когда мы были молоды. Когда я был сопляком. — Это та правда, на которую она открыла тебе глаза?
Его взгляд переместился на меня, а глаза стали еще ярче, чем прежде.
— Ты не знаешь, о чем говоришь.
Я подался вперед, не обращая внимания на кольцо, которое начинало сжиматься. Мое лицо внезапно оказалось напротив его.
— Что она сделала, чтобы сломить тебя?
— Почему ты думаешь, что я сломлен?
— Потому что ты не целостный. Если бы ты был целым, то не стоял бы рядом с монстром, от которого пришел меня освободить. Того самого куска дерьма, который…
— Я точно знаю, что она сделала. — Его взгляд задержался на мне. — Позволь мне задать тебе вопрос, Кас. Что ты почувствовал, когда понял, что наша мать и, вероятно, наш отец лгали нам о том, кто такая Королева Илеана?
Во мне жарко пульсировал гнев.
— А ты как думаешь?
— Ярость. Разочарование, — сказал он через мгновение. — Еще больше разозлился. Вот что я чувствовал.
Да, примерно так все и было.
— Так вот почему ты с Избет? Предал всех и свое королевство? — спросил я. — Потому что мама и папа лгали нам?
Его губы искривились в тонкой улыбке.
— То, почему я здесь, не имеет никакого отношения к нашим родителям. Хотя, если бы они были честны, я бы подумал, был ли бы кто-нибудь из нас здесь.
Знание того, кем на самом деле была Кровавая Королева, могло все изменить.
— Да.
— Но ничего из этого не меняет того, что твоя рана заражена.
— Мне плевать на рану.
— А зря. — В его челюсти, в том же месте, что и у нашего отца, прямо под виском, запульсировал мускул. — Она уже должна была зажить.
— Ерунда, — сплюнул я, когда узы впились мне в горло.
— Тебе нужно питаться.
— Смею ли я повторяться и говорить «ерунда»?
Его губы слегка изогнулись вверх.
— Ты посмеешь продолжать душить себя?
— Пошел ты. — Я сидел, делая неглубокие вдохи, пока путы медленно ослабевали.
— Ты ругаешься больше, чем раньше, — заметил он, глядя на мою руку.
— Это оскорбляет твою вновь обретенную чувствительность?
Он рассмеялся.
— Ничто больше не оскорбляет мою чувствительность.
— Теперь я верю.
Малик вскинул бровь.
— Если я дам тебе кровь, мой визит будет раскрыт.
— Значит, ты беспокоишься о том, что будешь наказан?
Его холодные глаза поднялись.
— Это не я буду наказан.
Отвращение забурлило в моем пустом нутре.
— Это значит, что тебя волнует то, что она делает со мной? Даже когда ты стоишь на ее стороне?
— Верь во что хочешь. — Он потянулся к складкам своего плаща, потянул за ремешок. Он протянул вперед узкий кожаный мешочек, какие часто носят с собой целители. — Подумал, что тебе понадобится помощь.
Я ничего не сказал, просто смотрел, как он достает маленькую бутылочку. Мне вспомнилось то, что сказала та Прислужница. Она сказала, что дала обещание, когда я спросил, зачем она здесь. И сказала, что ей было скучно. Но она знала, что моя рука заражена.
И, судя по всему, Малик пришел подготовленным именно из-за этого знания.
Он попросил ее проверить меня? Или она пришла к нему?
— Без крови твое тело так же полезно, как и тело смертного, — заметил он. — Инфекция распространится и попадет в твою кровь. Это не убьет тебя, но ты быстрее окажешься там, где не хочешь быть.
Я точно знал, где это было. Я был на краю с Поппи в Нью-Хейвене, но я сорвался с того обрыва, когда меня держали раньше.
Малик отвинтил крышку, и вяжущий аромат заполнил пространство.
— Это будет жгуче, как огонь Бездны. Надеюсь, ты не будешь кричать и плакать, как раньше. — Он крепко сжал мое запястье. — Это не закончится для тебя хорошо, если ты это сделаешь.
— Я не кричал, когда этот ублюдок отрезал его, так что ты думаешь?
Под его виском снова напрягся мускул.
— Тогда тебе лучше сделать глубокий вдох.
Я так и сделал, только потому, что знал, что будет дальше. Малик налил жидкость на частично обнаженную кость и нерв, его взгляд был прикован к моему. И, черт возьми, мне хотелось кричать, как в святом аду. Вдох, который я сделал, ничем не облегчил жжение. Я стиснул зубы так сильно, что удивительно, что мои зубы не треснули. От боли было трудно дышать или понимать, что, черт возьми, говорит Малик, но он говорил, потому что его губы двигались, поэтому я заставил себя преодолеть мучения и сосредоточиться.
— Жжет, как сволочь, не так ли? Но боль того стоит. Черт, это чудо. Даже не знаю, как она его создала. Не хотел спрашивать. — Язвительная ухмылка появилась, и даже в палящей агонии я узнал эту однобокую ухмылку, обнажающую один клык. Это было по-настоящему. — Но это заставит инфекцию выйти наружу, и твоя кожа заживет. — Он сделал паузу. — Да, это работает.
С болью в челюсти я смотрел, как жидкость пузырится на моей руке и пенится вдоль костяшек пальцев. Боль уменьшилась настолько, что мне больше не хотелось биться головой о стену. Из пены сочился густой беловато-желтый гной, вонявший примерно так же сильно, как тот чертов Жаждущий, которого я отшвырнул в угол.
— Ты даже не вздрогнул. — Малик удивился. — Думаю, тебе бывало и хуже. — Еще один удар сердца тишины. — И ты, вероятно, причинял другим гораздо худшую боль.
— Ты слышал? — хрипло ответил я.
— Слышал, но я не говорю о том, что ты сделал с Вознесенными. Или вон с тем Жаждущим. Получилось немного грязно, не так ли? — Он уставился на мою руку. Гной замедлился, больше не тек непрерывным, отвратительным потоком. — Знаешь, о чем я думал в последнее время?