— О том, каким ты стал хреновым? — предположил я.
Он резко рассмеялся.
— Я, наверное, должен уточнить. Я хотел сказать, знаешь, о ком я думал в последнее время?
— Варианты безграничны.
— Шиа.
Ее имя стало сюрпризом. Хуже, чем проклятие. Когда-то желанное воспоминание, ставшее не более чем пустой тратой времени.
— Я знаю, что она сделала. Они рассказали мне. Сначала я не поверил, но потом вспомнил, как сильно она тебя любила. Больше, чем, я думаю, ты даже знал или заслуживал. — Он опрокинул бутылку на обрубок пальца.
Я зашипел, когда жидкость попала на мою плоть и снова вспенилась, но уже не так интенсивно, как раньше.
— Тогда я понял, что они не лгут. Она меня подставила, — продолжил он с коротким смешком. — Ты убил ее?
Разжимая челюсть, я выдавил:
— Да.
— Жаль это слышать.
Мне хотелось верить, что это так. Но не поверил.
Он отставил бутылку в сторону.
— Зная тебя, ты держишь то, что она сделала, в секрете, не так ли? Спорим, только Киеран знает.
Вонь от раны была уже не такой ужасной. Как и боль.
— Это имеет значение?
— Не очень. — Он отпустил мою руку. — Просто нам всем приходилось заниматься всяким беспорядочным дерьмом, не так ли?
— Ну, если кто-то вел счет испорченному дерьму, то ты выиграл, — сказал я ему.
— Похоже, это ты выиграл, братишка. Он достал из мешочка небольшую салфетку. — Нашел любовь. — Перевернув мою руку, он показал отпечаток. — Стал Королем. — Он провел большим пальцем по узору. — У тебя есть жизнь, о которой я когда-то мечтал.
Ярость вернулась, такая же жгучая, как и прежняя боль.
— Поппи никогда бы не стала твоей.
— Она могла бы, — пробормотал он. Его хватка на моей руке усилилась. — Ты выглядишь так, будто хочешь ударить меня. Сильно.
— Звучит примерно так, — рыкнул я.
Он ухмыльнулся, протирая салфеткой костяшки пальцев.
— Это забавно.
— Что именно?
— Ты злишься на меня, несмотря на то, что провел последнее столетие, проживая свою жизнь… свою лучшую жизнь, как кажется.
— Проживая? — прорычал я. — Я провел эти годы, пытаясь найти способ освободить тебя. Не только я. Киеран, Делано, Нейл. Бесчисленное множество других. Многие, кто отдал свои гребаные жизни, чтобы вернуть тебя домой — хорошие мужчины и женщины, которых ты даже не знаешь, отдали все, чтобы освободить тебя. И все это время ты был добровольным питомцем. — Нечестивая ярость захлестнула меня, когда он бросил ткань и достал свежую марлю, не обращая внимания на мои слова. Это вытеснило то, что я сказал дальше. — Ты хоть задумываешься, что случилось с Прилой?
Малик напрягся, его зрачки расширились.
— Потому что мне интересно. Связь ослабила ее, но она все равно пыталась спасти тебя. Никто не мог остановить ее. Однажды ночью она улизнула, и больше мы ее не видели. Но мы знали. Она умерла, не так ли? — Я искал на его лице хоть намек на что-то — вину или печаль. Что угодно. Прила была привязанной к нему вольвеном, и они были так же близки, как мы с Киераном, поэтому он запретил ей сопровождать его, когда тот отправился на поиски меня. — Ты бы точно знал, когда она ушла.
Я увидел это — черт возьми, я увидел реакцию. Если бы я моргнул, то мог бы и не заметить. Дрожь.
— Она умерла. — Мышцы под его виском запульсировали еще быстрее. — Но не раньше, чем добралась до Карсодонии. Я не знаю, как ей это удалось, но Прила проделала весь путь сюда, только чтобы быть схваченной. — Он наклонился. — Чудовище, которое сейчас лишено головы благодаря твоей жене, убило ее. Не быстро. Не раньше, чем он получил удовольствие. Не раньше, чем многие, многие другие повеселились.
Дерьмо.
— Я знаю это, потому что у меня было место в первом ряду. Я видел, что он делал потом, когда разделывал ее, ломал кости на кусочки, которые в итоге затвердели и превратились в кровавый камень. — Только тонкая полоска янтаря была видна, когда он смотрел на меня. — Он сделал семь вольвеньих кинжалов из ее костей. Я нашел шесть из них, и я точно знаю, где находится седьмой. — Он медленно кивнул. — Да, я знаю, у кого он.
Я даже не мог сосредоточиться на возможности того, что кинжал Поппи был сделан из костей Прилы.
— Это был ответ на мой вопрос.
Что сломало его.
Это было оно. И это случилось намного раньше, чем я мог себе представить.
Я не мог винить его.
Именно тогда я и понял, что Малик не остался совершенно равнодушным к тому, что произошло в замке Редрок. Малик проявил там какие-то эмоции. Дважды. Когда Избет вызвала ту Прислужницу и заставила одного из своих рыцарей заколоть ее. Он сделал движение, как будто хотел сделать шаг вперед. А еще сжал челюсти, как тогда, когда Аластир и наш отец говорили о войне с Солисом — против чего он был категорически против. И он был потрясен, когда Избет убила Йена. Он не ожидал этого.
Это был третий раз, когда я видел его пораженным.
— Она сказала тебе, что моя рука заражена, не так ли? — спросил я. — Прислужница.
Зрачки снова расширились.
— Она сказала несколько диких вещей, пока была здесь.
Малик и глазом не моргнул, когда сфокусировал взгляд на мне.
— Например?
— Какую-то бессмыслицу о том, что все пробуждается, а Избет создает нечто достаточно мощное, чтобы перестроить царства.
Он стал совершенно неподвижен, за исключением тикающей мышцы.
Холодные пальцы тревоги коснулись моей шеи.
— О чем она говорила, брат?
Прошло еще одно долгое мгновение.
— Кто знает, о чем она говорила. Она…
Я внимательно наблюдал за ним.
— Немного странная?
Малик рассмеялся, и это был удар в самое нутро, потому что он тоже был настоящим. Янтарь в его глазах стал более заметным.
— Да. — Он провел зубами по нижней губе. — Я знаю, что ты ненавидишь меня. Я заслуживаю этого. Больше, чем ты думаешь. Но у тебя нет причин ненавидеть ее.
— Мне плевать на нее.
— Я не говорил, что это не так, но она ничего тебе не сделала, и она чертовски рисковала, разыскивая тебя и видя, в какое месиво ты превратился. Я знаю, что у тебя нет причин защищать ее, но, если кто-нибудь узнает, что она была здесь и разговаривала с тобой? Это не закончится для нее хорошо.
— Почему меня это должно волновать? — возразил я, желая знать, почему его это волнует.
— Потому что, как и у твоей возлюбленной, — сказал он, его голос был низким, когда он держал мой взгляд, — у нее было очень мало выбора, когда дело касалось ее жизни. Так что не обижайся на нее. Это все, о чем я прошу, и я никогда ни о чем тебя не просил.
Он никогда не просил.
Это я всегда его просил. Но это была в другой жизни.
Я смотрел в эти прикрытые глаза. Если бы я не был таким слабым, то мог бы использовать внушение — то, в чем Малик никогда не был хорош.
— Ты заботишься о ней.
— Я больше не способен ни о ком заботиться, — ответил он. — Но я в долгу перед ней.
От того, как ровно он это сказал, у меня в груди пробежал холодок. Я прислонился к стене.
— Я никогда не отказывался от тебя, Малик, — устало сказал я. — И я не жил.
— До сих пор. — Он начал обматывать мою руку. — До Пенеллаф.
— Это не имеет к ней никакого отношения.
— Все связано с ней, — пробормотал он.
— Чушь. — Я потряс головой. — Как ты думаешь, почему я даже подумал о встрече с Кровавой Королевой после того, что она сделала со мной и что она сделала с тобой? Дело было не только в Атлантии. Дело было не только в том, что Кровавая Корона делала со смертными. Это были второстепенные вещи. Речь всегда шла о тебе. Я приехал в Оук-Эмблер, готовый вести переговоры за тебя. Поппи приехала в Оук-Эмблер, готовая сделать то же самое, и она даже не знала тебя.
Странный взгляд пересек его черты, сведя брови.
— Нет, она не знала меня. — Он сложил марлю, закрывая рану. — Или, по крайней мере, это то, что она помнит.
Я наклонил голову.
— Что это значит?
— Скоро ты поймешь. — Малик заправил хвост марли под ткань. — У меня такое чувство, что ты воссоединишься со своей Королевой скорее раньше, чем позже.
ГЛАВА 12
Поппи
Проведя пальцами по прохладной рукояти, сделанной из кости вольвена, я слабо улыбнулась, вспомнив человека, который подарил мне кинжал на шестнадцатилетие.
Ни Виктер, ни я не знали, когда именно у меня день рождения. Он сказал то же самое, что и Кастил: Выбери день. Я выбрала двадцатое апреля.
Я понятия не имела, где он достал такой клинок. Да и никогда не видела другого. Когда он отдавал его мне, то накрыл своей рукой мою и сказал:
— Это оружие уникально, как и ты. Заботься о нем, и оно отплатит тебе тем же.
Я улыбнулась, почувствовав облегчение от того, что могу думать о Виктере, не захлебываясь в горе. Печаль все еще была там. И всегда будет. Но стало легче.
— Надеюсь, ты гордишься мной, — прошептала я. Гордишься моим выбором возглавить атлантийские армии, пойти на тот же риск, что и солдаты, и выдержать любые испытания, которые оставит после себя эта война. В конце концов, он научил меня тому, как это важно.
Например, когда я случайно узнала, что означают эти белые платки, прикрепленные к дверям домов в Масадонии, и как Виктер помог тем семьям, которые были внутри, тем, кто не мог выполнить то, что должно было быть сделано. Он давал тем, кто был проклят… тем, кто был заражен укусом Жаждущего, быструю, почетную смерть, прежде чем они превращались в чудовище, которое могло напасть на их семью и любого другого, кто приближался к ним. Мирная смерть вместо публичной казни, которую Вознесенные любили устраивать для проклятых.
Однажды я спросила его, как он может быть окружен таким количеством смерти и оставаться нетронутым ею. Долгое время я не понимала его ответа.
— Меня она не трогает. Смерть есть смерть. Убийство есть убийство, Поппи, независимо от того, насколько оно оправдано. Каждая смерть оставляет после себя след, но я не жду, что кто-то рискнет тем, чем не рискнул бы я. И не прошу другого нести бремя, которое отказался нести я, или чувствовать след, который не чувствовал сам.