покаивались, когда в груди оседал эфир. — Это не совсем плохо.
— Да, — согласился Киеран, присоединившись ко мне у окна. — Мы здесь.
— Это не значит, что у нас будет свободное передвижение по замку или городу, — рассуждала я. — За нами будут пристально наблюдать, и неизвестно, что задумала Кровавая Королева. Она не оставит всех в своих комнатах сытыми и одетыми надолго.
— Нет, это не в ее стиле. — Взгляд Киерана проследил за моим.
Чайки пикировали и покачивались над Валом, где он начинал изгибаться и открывался вид на Нижний город, а затем на море, где на лазурных водах сверкало заходящее солнце. Мягкое сияние ложилось на сады и скатные крыши, и даже дальше, где дома стояли один на другом и едва хватало места для дыхания, теплый свет заливал город. Карсодония была прекрасна, особенно в сумерках и на рассвете, как и Кровавый лес. Еще одно доказательство того, что нечто столь потрясающее на поверхности может быть и уродливым внутри.
— Как ты думаешь, где сейчас наши армии? — спросила я.
— Армии уже должны быть в Нью-Хейвене или даже в Уайтбридже, — сказал он мне. — Они будут в трех-четырех днях пути. — Он наклонил голову и посмотрел на меня. — Если мы не вернемся в Три Реки, как обещали Валину, они придут искать.
Я кивнула.
— Как далеко ты могла общаться с Делано через нотам?
— Довольно далеко. Однажды он смог связаться со мной из Пустошей, но я не думаю, что смогу связаться с ним так далеко.
— Я тоже так думаю. — Он посмотрел на окно. — Но ведь Карсодония не может быть намного больше, чем расстояние между Пустошами и Помпеем, верно? — Киеран повернулся ко мне. — Что, если он смог подобраться к Валу?
Я пристально посмотрела на возвышавшуюся вдалеке массивную стену.
— Я могла бы до него добраться.
***
Некоторое время спустя я стояла, с блестящих фарфоровых лиц, аккуратно выстроившихся вдоль полок с одной стороны шкафа, на меня смотрели пустые глаза.
— Пожалуйста, закрой дверцу, — сказал Киеран сзади меня.
— Боишься кукол?
— Скорее, я боюсь, что эти куклы украдут мою душу.
На моих губах заиграла кривая ухмылка, когда я закрывала дверь. Мне приходилось рыскать в поисках всего, что можно было использовать в качестве оружия. Мой вольвений кинжал все еще был при мне, но они отобрали оружие у Киерана и Ривера. Я предложила Киерану клинок, но он отказался. Ни один из них не был беззащитен, но мне было бы легче, если бы он взял кинжал.
— Ты действительно играла с ними в детстве? — Киеран уставился на закрытый шкаф, словно ожидая, что кукла откроет дверцу и высунет голову.
— Да. — Повернувшись к нему, я прислонилась к шкафу.
— Это многое объясняет.
Я закатила глаза.
— Она… Избет дарила мне по одной каждый год в первый день лета, пока меня не отправили в Масадонию. Я думала, что они прекрасны.
Киеран скривил губы.
— Они ужасны.
— Да, но их лица были гладкими и безупречными. — Я потрогала шрам, проходящий по моей теплой щеке. — Мое, очевидно, не было, поэтому я притворялась, что похожа на них.
Его черты смягчились.
— Поппи…
— Я знаю. — Все мое лицо словно горело. — Это было глупо.
— Я не собирался говорить, что это было глупо…
За секунду до того, как распахнулись позолоченные двери, раздался громкий стук.
Это была она.
Прислужница.
Миллисента вошла в покои, ее черная туника с длинными рукавами была без всяких украшений и заканчивалась у колен, прямо над туго зашнурованными сапогами. На ее лице снова красовалась крылатая маска, на этот раз черная. Контраст с ее бледными глазами был поразительным.
— Добрый вечер. — Миллисента хлопнула в ладоши, когда за ней вошли три Прислужницы. Они были одеты одинаково, но носили свободные капоты, которые закрывали их головы и рты, оставляя видимыми только нарисованные маски. У двух из них были почти бесцветные голубые глаза. У одной — карие. И тут меня осенило. Возможно, не все Прислужницы были Восставшими, но было ясно, что не у всех были такие бледно-голубые глаза. У моей матери… у нее были карие глаза.
— Рада видеть тебя на ногах и в строю. — Миллисента наклонила голову к Киерану, и мое внимание привлекли ее волосы. Они были ровного полуночно-черного цвета, но выглядели… пестрыми и выцветшими. — Я же говорила тебе, что с ней будет все в порядке через день-два… или полтора.
Я оттолкнулась от шкафа, сразу же потянувшись, чтобы прочитать ее. Мои чувства ударились о стену, вызвав вспышку раздражения. Она блокировала меня.
— Что это был за яд?
— Что-то извлеченное из внутренностей какого-то существа. — Одно плечо приподнялось. — Это убило бы атлантийца. Определенно смертного. Только один стражник носил эти стрелы. Ну, знаешь, как страховка на случай, если ты захочешь продолжить свою божественную тропу Предвестника Судьбы.
— Если ты продолжишь называть меня Предвестником, я, скорее всего, возобновлю эту благочестивую тропу войны.
Миллисента рассмеялась, но звук был совсем не похож на тот, что в дороге. Он звенел фальшиво.
— Я бы очень не советовала этого делать. Сейчас все на взводе, особенно после письма, полученного Короной.
— Какого письма?
— Корона получила сообщение, что Нью-Хейвен и Уайтбридж перешли под контроль атлантийцев, — сказала она нам. — И мы ожидаем, что Три Реки будут захвачены в любой момент.
Вонетта и генералы действовали точно по расписанию. Я улыбнулась.
Губы Прислужницы подражали моим.
— Королева просит вас присутствовать.
Моя улыбка исчезла.
— В твою купальню принесли горячую воду, — объявила Миллисента, пересекая опочивальню и опускаясь в кресло у кровати. — Как только ты приведешь себя в надлежащий вид, тебя проводят к ней.
— Нас проводят к ней, — поправил Киеран.
— Если это доставит тебе удовольствие, то, конечно, не стесняйся, пожалуйста, присоединяйся к своей горячо любимой королеве. — Она подняла руку в полуперчатке. Вошла еще одна Прислужница. Она направилась к гардеробу, перекинув через одну руку белое платье.
— Можете прекратить, — сказала я. — Я это не надену.
Прислужница остановилась, глядя на Миллисенту, которая устроилась так, что ее плечи лежали на сиденье, а ноги лежали на спинке стула, скрещенные в лодыжках. Ее голова свисала с края сиденья, и я понятия не имела, почему она так сидит и как она оказалась в таком положении за несколько секунд. Она нахмурилась.
— А почему бы и нет?
— Она хочет одеть меня в белое платье Девы. — Я уставилась на платье. — Мне все равно, какие у нее причины, но она больше никогда не будет иметь права решать, что мне носить.
Бледные глаза смотрели на меня из-за нарисованной маски.
— Но это единственное платье, которое мне дали.
— Это не моя проблема.
— И не моя тоже.
Я повернулась лицом к Прислужнице.
— Тебя зовут Миллисента?
— В последний раз, когда я проверяла.
Моя спина выпрямилась.
— Мне нужно, чтобы ты кое-что поняла, Миллисента. Если она хочет, чтобы я пришла к ней, ты найдешь мне одежду не белого цвета. Или я приду к ней такой, какая я есть.
— На тебе грязь, кровь и только боги знают, что еще, — заметила она. — Возможно, ты забыла, но твоя мать неравнодушна к чистоте.
— Не называй ее моей матерью. — В груди зазвенел эфир, когда я шагнула к Прислужнице. — Для меня она не такая.
Миллисента ничего не сказала.
— Или ты найдешь мне что-нибудь другое, или я пойду в этом, — повторила я. — А если это не подходит, я пойду к ней только в том, в чем родилась.
— Правда? — Она выделила это слово.
— Правда.
— Это почти стоит того, чтобы позволить тебе сделать это, только ради одного — увидеть выражение ее лица. — Миллисента несколько секунд стояла неподвижно, а затем оттолкнулась каблуками от спинки стула. Я скрестила руки, когда она наполовину перекатилась, наполовину перевернулась со стула на ноги. Она повернулась ко мне, прямые, растрепанные волосы наполовину закрывали ее лицо. — Тогда это моя проблема.
— Да.
Миллисента шумно выдохнула.
— Мне за это мало платят. — Она выхватила платье у другой Прислужницы. — Вообще-то, мне вообще не платят, так что это еще хуже.
— Чертовски странно, — пробормотал Киеран себе под нос, наблюдая, как она… выбегает из комнаты.
Остальные Прислужницы остались, неподвижные и молчаливые, их лица были скрыты нарисованными масками. Как я могла забыть о них? Я подавила дрожь при воспоминании о том, как они бесшумно двигались по коридорам. И моя мать, единственная женщина, которую я знала, была одной из них?
— У вас у всех есть имена? — спросил Киеран, внимательно наблюдая за ними. Его встретила тишина. — Мысли? Мнения? Что-нибудь?
Ничего.
Они даже не моргнули, стоя между нами и открытыми дверями. Я позволила своим чувствам достичь их. Перед моим взором предстали стены, похожие на стены Миллисенты, и я мысленно представила крошечные трещины в этих щитах. Маленькие трещинки, наполненные серебристо-белым светом. Я протиснулась сквозь отверстия, чувствуя…
Одна из Прислужниц слегка вздрогнула, когда я почувствовала вкус чего-то воздушного и похожего на бисквит. Покой. Удивленная, я отпрянула и чуть не сделала шаг назад. Как они могли чувствовать покой? Это было совсем не похоже на то, что я узнала от Миллисенты.
— Заставляет задуматься, почему та, другая, такая разговорчивая, — заметил Киеран. — А эти нет.
— Потому что я не думаю, что она полностью похожа на них. Правда? — спросила я Прислужниц, когда Киеран бросил на меня быстрый взгляд. — Она другая.
— В чем-то, кроме очевидного? — пробурчал Киеран.
— Она не пахнет, как они.
Брови Киерана сжались, когда он повернулся к другим Прислужницам.
— Ты права.
Миллисента вернулась вскоре после этого, неся одежду, такую же черную, как и та, что была на ней. Она прошла мимо Киерана и меня, бросив одежду на кровать.