Мусорщик пожал плечами, снова затрещали пластинчатые наросты, и в дело вступила маленькая тварь. Приблизившись к Прохорову, она уставилась на него всем своим сонмом глаз, пристально и с буквально ощутимой неприязнью. Илья почему-то уверен был, что перед ним именно самка. Морда ее была настолько близко, что майор мог различить каждый микроскопический нарост, каждую щелочку в пластине, каждую каплю биологической жидкости на теле существа. И вдруг мусорщик ударил, два тонких костяных стилета вошли в тело Прохорова. Один пришелся в левую часть груди, пронзая легкое, второй чудом прошел мимо сердца. Пронзившая тело боль оказалась нестерпима. Тело взвыло каждой своей молекулой, Илью выгнуло дугой, да так, что затрещали ребра. Тварь вздернула Прохорова над собой, будто тряпичную куклу, поднесла консультирующего человека к морде и, легко освободив конечности, сбросила его на пол.
— Ублюдки! — зарычал лейтенант, тщетно ерзая. Бессилие, скованные руки и ноги не позволяли даже дернуться толком, и это приносило не меньше страданий, чем открытая рана.
Илья уже ничего толком не слышал. Кровопотеря, болевой шок. Отчетливо пришло понимание того, что теперь он умрет, отвратительно и мерзко, от конечности ужасной твари, перед которой вскоре встанет на колени вся страна, затем континент, а после и земной шар. По малейшей ее прихоти люди уверуют вдруг во что-то, станут собираться в толпы, идти в сторону обрыва и прыгать головой вперед, а может, и начнут грызть друг друга, как дикие звери.
Мораль будет попрана, хотя нет, просто изменена. Игра, вот что предлагали уроды, самая реалистичная и самая доступная, за крохотные по нынешним меркам деньги. Потрясающая игровая реальность будет способна собирать под свои знамена толпы людей. Игровые армии, сходясь на поле боя, будут проливать кровь, убивать и калечить, и самое печальное, что их это совершенно не будет волновать. Это ведь игра, и не будет его, или меченосцев, чтобы убедить одурманенного в обратном.
Илья не слышал, как меченосцы взламывали дверь, как несколько групп бойцов врывались на крышу с разных сторон, беря мусорщиков и трешеров, их прихвостней, в кольцо. Не видел майор, как одна за другой гранаты ложатся в цель, сначала неуверенно, потом еще один боец, еще, и вот уже град осколков пытаются пошатнуть захватчиков. Не видел Прохоров и того, как те дрогнули, попятились, не слышал рева винтов боевого вертолета, прорвавшего облака и, изрыгая свинцовый огонь, идущего на сближение. Не смог увидеть Илья, как дрогнули, побежали чужие, потеряв все свое величие и безразличность, прыгая в свою аномалию. Как та сияла и выворачивалась наизнанку, а потом просто растворилась в воздухе. Как истончились и перестали материально существовать фосфоресцирующие исчадия ада, сжимались и превращались в прах листья.
Не застал Прохоров и тот момент, когда меченосцы валили трешеров на землю, пеленали по рукам и ногам, держали иных, что порывались прыгнуть с крыши в момент отчаяния и бессилия. Майор умер.
Илья помнил из журнальных статей, книг, фильмов, что, когда умираешь, попадаешь в некое чистилище, откуда путь либо в кущи обетованные, либо прямиком на сковороду к чертям. Предстояло увидеть яркий свет, тот самый пресловутый выход из тоннеля, а за ним благодать и покой, тот самый, вечный. Помнил он, что перед смертью, перед тем, как сердце окончательно остановится, перестав качать кровь, легкие, замершие в последнем спазме, перестанут снабжать организм кислородом и наступит смерть мозга, окончательная и бесповоротная, вся жизнь от начала и до конца обязана пролететь перед глазами.
Не было ни того ни другого. Просто тьма и холод, и неприятное ощущение по всему телу. Боль отсутствовала, не было слышно звуков, движение воздуха тоже не ощущалось. Чувства начали возвращаться постепенно, будто кто-то неведомый включал рычаги, один за другим. Боль, как обычно, пришла первой, но что-то ее сдерживало. Может быть, то, что попривык уже, освоился, сроднился с этим чувством, а может, кто из доброхотов и вколол что обезболивающее страдальцу. Затем вернулись и тактильные ощущения, почему-то еще более странные и неприятные, чем болевые. Следом пришел слух. Он подкрался осторожно, как кошка на мягких лапах. Что-то вокруг происходило, но все было настолько неясно и глухо, будто бы голову обернули несколькими слоями ваты. Зрение вернулось последним, как загулявший подросток, который пришел под утро и теперь пытается осторожно пробраться в собственную комнату, в обход суровых родителей.
— Ну вот, а вы говорили. Все с ним нормально будет. — Звук вдруг стал резче. Незнакомец в голове, дежуривший за рычагами чувств, явно подкрутил ручку громкости, и радостный голос Разумовского превратился в набат.
Снова тишина, почти смерть.
На больничной койке Прохоров провел почти два месяца, и нисколько об этом не пожалел. Врачи буквально достали его с того света, однако отработала вся команда. Вертолет спасателей доставил до ближайшего госпиталя, а медики на борту попутно проводили все реанимационные мероприятия, и даже несмотря на страшные колотые раны, кровоизлияние и порванное легкое, Илья выжил и уверенно шел на поправку. Пришлось перенести несколько операций, потом пытаться ходить, придавая мышцам былой тонус.
Алина дежурила у кровати первые две недели, спала на кушетке в коридоре. Зимин и Аллилуев ходили по очереди, справляясь о больном, носили цветы и фрукты. Ни то ни другое в палату так и не попало. Иногда появлялся Разум, шутил, балагурил, его отлично было слышно из коридора. Он заглядывал через дверь, с тоской обозревал аппараты и повязки и быстро исчезал, пряча во взгляде печаль. Однако один разговор все же у Прохорова состоялся, и был он ровно тогда, когда тот во второй раз пришел в себя.
— Тише, лежи. — Координатор опустился на стул. Пахнуло одеколоном и крепким трубочным табаком.
Прохоров попытался криво усмехнуться, но даже это у него вышло с трудом.
— Я вот что пришел сказать. Ты выживешь, можешь даже не беспокоиться. Мы заботимся о своих, и к твоему лечению я лично привлек лучших медиков страны. Останется пара шрамов, будет долгая реабилитация, но будешь плясать как огурчик. Свадьбу еще со своей Алиной сыграешь. Кстати, боевая девица, вцепилась в тебя, как бультерьер в ягодицу. Еле уговорил уйти поспать. Ты за нее держись, Прохоров. Хорошие бабы, они нынче редкость.
— Вы же не только это пришли сказать, не восхититься укусом на заднице, — постарался пошутить Илья, но вышло это как-то неловко. Слова будто вываливались изо рта.
— Нет. Не только. — Куратор встал и, подойдя к окну, плотнее задернул шторы. — Неприятная штука вышла. Твои ранения нанесены с хирургической точностью. Тебя не хотели убивать. Даже крупные сосуды тварь не задела. Чистые уколы, хоть и выглядят неприятно. Наши враги отлично знают человеческую анатомию.
— Я почему-то в этом не сомневался. Что с альбиносом и Карповым? Они важны. Блондин особенный трешер, его стоит изучить. Карпов идейный, опасный, острый на язык.
— Карпова не взяли. — Координатор покачал головой. — Пуля ему в голову пришла, возможно, даже от своих. На крыше был такой бой, что теперь год не отмоемся. Только связи пока и спасают. А вот твоего финна взяли.
— Он такой же мой, как и твой.
— Согласен. — Мужчина кивнул. — Он сейчас на базе, в специальной комнате. Ты удивишься майор, но только Феникс смог заглушить.
— Вы взяли оборудование? — Эта новость придала сил, и Илья смог даже развернуться к говорившему.
— Да, взяли. И много чего еще. В том числе и документы, несколько электронных файлов операции «Тестирование». Я давно уже об этом догадывался, но мусорщики смотрят глубже, и как ни неприятно это говорить, они нас обыграли вчистую. Все, что происходило последние несколько дней, это не что иное, как тестирование нового нейрофона. Теперь он станет еще более защищенным, активным, агрессивным и отвратительным одновременно.
— Тогда наши старания были зря. — Илья ощутил, как сожаление больно укололо его в грудь, хотя это могли быть и последствия его активности.
— Совсем нет. — Координатор вдруг довольно кивнул. — Феникс оказался очень полезной штукой. Раньше нейрофон ничто не брало. Бетонные стены, горы песка, железные ангары, все этой мрази было нипочем, и тут такой подарок. Мы можем теперь много, очень много. Ты даже не представляешь, насколько твой отчаянно глупый поступок по самостоятельному штурму логова мусорщиков продвинул нас к конечной цели.
На восстановление пришлось потратить еще полгода, и за это время ситуация резко ухудшилась. Нейрофон шагал по планете, беря без боя города и страны. Люди сами бросались в объятия этой новой игрушке, с удовольствием предпочитая виртуальную жизнь реальной. Были, правда, и отщепенцы вроде Прохорова, Зельдина или Аллилуева, решившие уйти в подполье и, отринув все блага цивилизации, перейти на нелегальное положение.
В убежище Меченосцев Илья теперь чувствовал себя как дома, однако несколько дверей на том самом этаже, так и остались для него тайной за семью печатями. Он не раз спрашивал у остальных, но те либо не знали, либо не хотели отвечать, однако одно было ясно: это было что-то среднее между медицинским изолятором и тюрьмой. Отдельную его часть отрядили под специально оборудованные камеры, в которых находились пленные трэшеры. Оказалось, не все они хотели беспрекословно выполнять приказы монстров. Одни попали под влияние по глупости, другие из-за любопытства. Нескольким нейрофон был насильственно вживлен, и только освободившись от его влияния с помощью Феникса, пленники вздохнули спокойно. Многое было рассказано, многое записано и запротоколировано, но порой объяснения казались такими невероятными и сказочными, что даже добряк Разумовский относился к ним с подозрением. Протоколы допросов пухли, превращаясь в толстые тома, но ясности они так и не принесли.
Как-то вечером Илья спустился на тюремный этаж, махнул охране на входе и осторожно ступил в длинный коридор с бесконечным количеством дверей. Пройдя сотню метров, он остановился около одной, сверился с номером и записями на листке бумаги, а потом осторожно открыл крохотное смотровое окошко.