Впрочем, даже если бы не было известно ни об одном из перечисленных фактов, достаточно всего одной странички, найденной мною в моем архиве, чтобы понять, откуда и куда пошел МГИМО. Помните, как у Булгакова?
«— И доказательств никаких не требуется, — ответил профессор и заговорил негромко, причем его акцент почему-то пропал: — Все просто: в белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой…»
Ода бездеятельности начальства
Общеизвестно, что все издательства и редколлегии в мире существуют с единственной целью: не пропустить в печать что-нибудь интересное. И только когда в их работе случается сбой — например, главный поругался со своим замом или корректор что-то недосмотрел — вдруг печатается «Война и мир» или людям открываются трагедии Шекспира.
Примерно то же самое происходит с правительствами. Канцлер Меттерних, уже после выхода в отставку, на вопрос, какое решение примут в Вене по такому-то поводу, ответил, что не может ничего сказать, потому что не знает, какое решение в данном случае будет наиболее глупым. И он был совершенно прав, потому что ни одно правительство в мире, с тех пор, как свет стоит, никаких других решений не принимало. А Россия и тут была и есть впереди планеты всей.
Словом, начальство в России еще раз (и далеко не последний) осрамилось. Создавали вуз под одну ситуацию (ожидаемые 15 дополнительных МИДов со своей сетью посольств каждый), а создали под другую (3 дополнительных МИДа безо всяких посольств). Получилось как на той свадьбе: стол накрыт, а ни новобрачных, ни гостей не предвидится. Но не пропадать же из-за этого продуктам! Есть свидетельства очевидцев, что начальство на какое-то время растерялось и впало в прострацию — совсем как Сталин в первые десять дней войны. А когда очнулось и увидело, что институт по его мановению уже возник из ничего и ни для чего, причем просто живет собственной жизнью, еще раз махнуло рукой и сказало: черт с вами, живите, как хотите!
Теперь уж институтскому начальству пришлось задумываться, что делать с этим непонятным учреждением. И так как оно состояло отнюдь не из самых глупых в России людей — особенно с приходом Францева — то, оказавшись брошенным в воду, тут же научилось плавать. Оно чисто интуитивно придумало гениальный ход: раз в новом учреждении учить не для чего, то надо учить всему сразу. И создало уникальный, единственный в мире вуз, где дают ОБЩЕЕ высшее гуманитарное образование (всем! бесфакультетно!!), никаким оксфордам-упсалам-гарвардам-сорбоннам недоступное.
Если бы была практическая возможность, нам преподали бы основы всех без исключения наук, включая естественные и технические, от урологии до гинекологии. Но такой возможности не было, поэтому ограничились всего лишь полным набором наук общественных. На первых двух курсах, пока не возникли факультеты, мы стали разом начинающими экономистами, юристами, философами, историками, географами, филологами. Иными словами, прошли краткий курс шести соответствующих факультетов МГУ. Если бы в то время существовали социология, политология, психология, культурология, этнология — мы безусловно одолели бы и их.
Увы, зачетка у меня, как и у всех, была конфискована при выдаче диплома и теперь пылится в институтских архивах, так что я не могу вспоминать о семестрах, как по зачетке МАИ. Но вот передо мной мгимовский диплом с отличием Б № 008597 от 29 июня 1950 г. Во вкладыше к нему проставлены: основы марксизма-ленинизма, диалектический и исторический материализм, история философии, политическая экономия, логика, история СССР, история международных отношений, история внешней политики и дипломатии СССР, международное право, теория государства и права, государственное право СССР, новейшая история, гражданское право, история внешней политики стран Центральной Европы, экономика стран Центральной Европы, всеобщая история, государственное право иностранных государств, экономическая география СССР и зарубежных стран, новая история стран Востока, история русской литературы, история всеобщей литературы, немецкий и английский языки, военная подготовка и физкультура.
То, что по всем этим дисциплинам у меня стоит «отлично», кроме международного права, где итоговая оценка «хорошо» выправлена на госэкзаменах на «отлично», а по гражданскому праву — прочерк (на истфаке его не преподавали, и я в нем — полный невежда до сих пор) — это мое личное дело. А вот то, что за каждой строкой стоит минимум полдюжины прочитанных учебников или пособий — это уже серьезно для каждого. Тем более, что за строками по русской и всеобщей литературе скрывается уже не полдюжины, а целых двести наиболее выдающихся произведений художественной литературы, включенных в обязательный список, по которому гоняли к зачету. Это ровно в двести раз больше, чем прочитали сегодня все нынешние студенты скопом и вся нынешняя молодежь вообще. Такой список автоматически делает любого недоросля начитанным и безупречно грамотным, как выпускницу Института благородных девиц в свое время.
Конечно, в сутках двадцать четыре часа, а в пяти учебных годах — всего десять семестров. Поэтому чем шире — тем поверхностней. Но была заложена такая основа, которая ставила выпускников МГИМО на голову выше выпускников других вузов там, где требовалась чиновничья или журналистская работа. А там где требовалась углубленная научная специализация — на помощь приходила аспирантура, где мгимовец на полученной им широкой платформе знаний, да еще с хорошей языковой подготовкой, оказывался опять-таки на голову выше иных соискателей.
В результате, несмотря на полный крах задуманного вначале, ни один мгимовец никогда не оставался без работы. При этом в МИД, вообще в чиновники шло меньшинство выпускников. Все более и более значительная часть шла в журналистику, науку, высшую школу, общественные организации самого широкого профиля. Я когда-то составил перечень наиболее экзотичных мест работы выпускников института. Жаль, что потерял и никак не могу найти его. Там значились удивительные специальности — от сферы искусства до сферы общепита.
Сомневаюсь, что если бы я не был выпускником МГИМО, я смог бы начать как профессиональный историк на уровне не худших выпускников любого истфака, продолжил как социолог, причем завсектором головного института и сопрезидентом исследовательского комитета Международной социологической ассоциации, а закончил педагогом и культурологом (университетским профессором с 30-летним стажем и научным руководителем одной из московских школ-лабораторий, академиком-секретарем Отделения культурологии Российской академии образования). Кроме того, принял участие в реанимации отечественной ономастики (науки об именах собственных) и политологии, все время работал с полной выкладкой как журналист, в том числе на радио и телевидении (несколько сот публицистических работ, включая несколько десятков книжек — примерно столько же, сколько и собственно научных), наконец, явился одним из продолжателей научной школы технологического прогнозирования, в ее социальной части, за что был избран почетным членом Всемирной федерации исследований будущего и затем президентом Международной академии исследований будущего. А к концу жизни вновь вернулся к роли историка, точнее, философа истории (концепция ретроальтернативистики — развитие теории упущенных возможностей методом разработки виртуальных сценариев прошлого).
Все это было бы немыслимо, если бы не общее высшее гуманитарное образование в ИМО. Поэтому огорчаюсь, но не удивляюсь, что умираю без наследников и продолжателей дела своей жизни.
Так что спасибо бездеятельности начальства. Его обычная безмерная активность принесла бы гораздо более безрадостные плоды.
Был и еще один момент, оправдывавший рождение МГИМО, каким он явился на свет божий. Подобно тому, как гуси, если верить легендам, спасли Древний Рим, — этот институт в самом буквальном смысле слова, безо всяких легенд, спас советскую дипломатию (и тем самым в какой-то мере сам Советский Союз) как в первые послевоенные годы, так и на протяжении второй половины XX века, до 90-х годов. После чего принялся спасать Россию — разумеется, не бия кого-то, а дипломатическими средствами.
Дело в том, что на протяжении 30-х годов в СССР было окончательно истреблено почти все сколько-нибудь самостоятельно мыслящее и добропорядочное (в смысле: НЕ подлое). Из миллионов людей, расстрелянных или загнанных в лагеря-тюрьмы, каждый второй, как сообщалось в печати, был арестован по доносу миллионов подлецов-стукачей, преследовавших свои, своекорыстные цели (чужая жилплощадь или должность, месть и т. и.). Миллионы из них все еще доживают свой век и, как бешеные псы, кидаются на всякого, кто помянет их прошлое. Добропорядочные люди доносов не пишут, выжившие забиваются куда-нибудь с глаз начальства подальше, становятся, по пословице, ниже травы — тише воды. А на верх всплывает, по законам физики и социологии, всякое дерьмо.
Особенно когда отбирают на работу за рубежом. Ведь отбирают-то не по уму и совести, а по анкетным данным. В результате в посольства, как в наркоматы, попадают, образно говоря, не декабристы Бестужевы, а Аракчеевы, не интеллигентные Вернадские, Паустовские, Гумилевы (хоть старший, хоть младший), а вахмистры-слесари Ворошиловы, Буденные, Тимошенко, страшные своим невежеством и самодурством.
Любая работа за рубежом — от посла до последнего сторожа в посольстве — имела в те годы и вплоть до 1992 года особую привлекательность. Она позволяла удваивать, а кто поизворотливее — и удесятерять доходы. Дипломат получал столько же, сколько обычный служащий. Но нейлоновое белье, стоившее в Москве 600 р., стоило за рубежом столько же, сколько в Москве стакан водки — 1 р. в переводе на наши деньги. Чемодан с несколькими сотнями красочных пластиковых сумок-пакетов, выменянных на одну-единственную бутылку русской водки за 2 р. 62 к. шел в Москве по десятке за пакет. Три-четыре года экономии за границей на всем (включая еду для себя и собственных детей) — и ты в Москве переезжаешь из комнаты в коммуналке в отдельную квартиру, заводишь машину, меняешь садовый домик на дачу. Или посидишь три-четыре месяца на чемоданах с сухарями и рыбьим жиром (чтобы не окочуриться от цинги) — и ты уже не на трамвае, а на «Москвиче». Да за такую халяву не то что мать родную зарезать — любое хамство можно стерпеть, утопить его в самом низком холуйстве.