Госпожа Койл качает головой:
– Он выигрывает…
И мы все знаем, что под «ним» она имеет в виду мэра.
– Вы по-прежнему член совета, – говорю я. – И вы сделаете для мира гораздо больше, чем мэр.
Госпожа Коул снова качает головой:
– Да он уже снова замышляет козни!
Вдохнув и выдохнув через нос, она разворачивается и уходит.
– Можно подумать, президент один замышляет козни, – замечает Ли.
– И мы уже видели, как ее козни приносят плоды, – киваю я.
– А ну замолчите! – прикрикивает на нас госпожа Лоусон. – Многие здесь живы только благодаря госпоже Коул.
Последний слой повязки она сдирает с лица Ли чуть резче, чем стоило, прикусывает губу и украдкой косится на меня. По обе стороны от переносицы Ли, на месте ярких голубых глаз, только розовая рубцовая ткань.
Ли слышит, как мы притихли.
– Что, так ужасно? – усмехается он.
– Ли… – начинаю я, но понимаю по его Шуму, что он еще не готов об этом говорить.
– Ты будешь принимать лекарство? – спрашивает он, меняя тему.
И я вижу его глубокие чувства ко мне, вижу себя в его Шуме – такой красивой мне никогда не стать.
Но именно такой я отныне буду для него.
– Не знаю, – шепчу я.
Это правда. Мне становится только хуже, а до прибытия каравана еще несколько недель, да и не факт, что наши врачи смогут помочь. Инфекция смертельна, снова и снова вспоминаю я слова госпожи Койл. Почему-то мне больше не кажется, что она пыталась меня напугать. Неужели я тоже из тех, кому, по словам госпожи Лоусон, пора выбирать между верной и возможной смертью?
– Не знаю, – повторяю я.
– Виола? – В дверях появляется Уилф.
– О… – Ли невольно заглядывает в его Шум и видит там себя…
Без повязок…
– Фух! – с облегчением выдыхает Ли. – Не так уж страшно я выгляжу. А то вы так замолчали, будто спэкла увидели.
– Я тут Желудя из города привел, – говорит Уилф. – Поставил его вместе с быками.
– Спасибо! – Ли улыбается.
Уилф кивает.
– А ты, малыш Ли, не стесняйся, если захочешь на что-нибудь посмотреть. Я всегда рад, ты только попроси.
В Шуме Ли так ярко вспыхивают радость, удивление и благодарность, что отвечать вслух уже не нужно.
Мне в голову вдруг приходит отличная мысль.
– Послушай, Уилф!
– Да?
– Не хочешь ли ты войти в наш новый совет?
– Молодец, Виола! Отличная идея, – говорю я, разглядывая ее лицо на экранчике комма. – Стоит им удумать какую-нибудь глупость, Уилф даже возражать не станет, просто сразу предложит, что лучше сделать.
– Вот и я так подумала, – отвечает Виола, сгибаясь пополам от приступа кашля.
– Что там с испытаниями?
– У женщин, которые его принимали, пока никаких посторонних симптомов не появилось, все выздоравливают. Но госпожа Койл хочет провести еще несколько экспериментов.
– Она никогда его не одобрит, верно? – усмехаюсь я.
Виола не возражает.
– А ты что думаешь? – спрашивает она.
Я делаю глубокий вдох.
– Я не доверяю мэру… пусть сколько влезет рассказывает о своей спасенной душе.
– Он такое говорил?
Киваю.
– Что ж, я не удивлена. Примерно таких слов от него и стоило ждать.
– Угу.
Виола ждет пояснений.
– Но?
Я пытаюсь заглянуть ей в глаза – моей, настоящей Виоле, которая сидит сейчас на холме, в том же мире, но так далеко.
– Я как будто нужен ему, Виола. Не знаю зачем, но у меня такое чувство.
– Однажды он уже назвал тебя своим сыном. Сказал, что в тебе есть сила.
Снова киваю.
– Конечно, я не верю, что он делает это по доброте душевной – в нем ни грамма добра нет. – Я сглатываю слюну. – Но он мог бы спасти тебя, чтобы добиться моего расположения.
– Этой причины достаточно, чтобы рискнуть?
– Ты умираешь, – говорю я и сразу продолжаю, потому что Виола уже пытается мне возразить. – Ты умираешь и врешь мне, что все хорошо, но если с тобой случится беда, Виола, если что-нибудь случится…
Мне спирает горло, да так, что не продохнуть.
Секунду-другую я не могу выдавить ни слова.
(Я – круг…)
– Тодд? – Виола впервые не отрицает, что серьезно больна. – Тодд, если ты попросишь меня принять лекарство, я приму. И не стану ждать разрешения госпожи Койл.
– Но я сам не знаю, надо ли! – со слезами на глазах отвечаю я.
– Завтра утром мы прилетим в город, – говорит Виола. – И оттуда все поедем на заседание совета.
– И?
– Если ты хочешь, чтобы я это сделала, наложи мне повязки. Сам.
– Виола…
– Тодд, все будет хорошо, – перебивает она. – Если это сделаешь ты, ничего плохого не случится. С тобой мне ничего не грозит.
Я надолго замолкаю.
Потому что не знаю, что сказать.
И не знаю, что делать.
– Стало быть, ты тоже будешь принимать лекарство? – спрашивает госпожа Койл, как только я нажимаю отбой.
Мне хочется заявить, что подслушивать чужие разговоры невежливо, но она делала это столько раз, что я уже привыкла и не злюсь.
– Мы пока не решили, – отвечаю я.
Кроме нас с госпожой Койл, в палате никого нет. Симона с Брэдли готовятся к завтрашнему заседанию, а Ли ушел с Уилфом и учится смотреть за быками.
– Как испытания? – спрашиваю я.
– Отлично, – отвечает госпожа Койл, скрестив руки на груди. – Благодаря соку алоэ, который Прентисс якобы обнаружил в оружии спэклов, сильный антибиотик действует в десять – пятнадцать раз быстрее и бьет по бактериям так стремительно, что те не успевают перегруппироваться. Гениальное решение. – Она смотрит мне прямо в глаза, и, клянусь, в ее взгляде я вижу печаль. – Настоящий прорыв.
– Но вы все равно ему не доверяете? – шепчу я.
Госпожа Койл тяжело вздыхает и садится рядом со мной:
– А как я могу ему доверять? После всего, что он натворил? Как мне не отчаиваться, видя, что все эти женщины с готовностью принимают лекарство… и, возможно, загоняют себя в ловушку? – Она прикусывает губу. – Вот теперь и ты…
– Еще не факт, – возражаю я.
Госпожа Койл делает глубокий вдох и медленно выдыхает.
– Не все женщины поверили мэру. Многие еще ждут, что я изобрету для них другое лекарство. И я изобрету, вот увидишь.
– Верю. Но когда?
На лице госпожи Койл появляется настолько необычное для нее выражение, что я не сразу его узнаю.
Это лицо проигравшего.
– Ты так больна, сидишь в своей каморке и даже не догадываешься, какую из тебя сделали героиню.
– Я не героиня.
– Брось, Виола. Ты встретилась со спэклами лицом к лицу и победила. Ты теперь образец для подражания. Символ нового будущего. – Госпожа Койл отводит взгляд. – Не то что остальные, кто остался в прошлом…
– Неправда…
– Ты поднялась на холм девчонкой, а спустилась взрослой женщиной. Меня по пятьсот раз на дню спрашивают, как себя чувствует Миротворица.
Только тут я понимаю, куда клонит госпожа Койл:
– Если я приму лекарство, по-вашему, его примут все остальные?
Госпожа Койл не отвечает.
– И тогда он победит окончательно, – продолжаю я. – Так вы думаете.
Госпожа Койл по-прежнему смотрит в пол. Через некоторое время она все же заговаривает, но тему выбирает неожиданную:
– Как я скучаю по океану… На быстром коне туда можно добраться за полдня, но я не была на побережье с тех пор, как мы бросили затею с рыбацкой деревней. Я уехала в Хейвен и больше не возвращалась…
Никогда не слышала, чтобы госпожа Койл так тихо разговаривала.
– Тогда я знала: в Хейвене еще есть за что бороться, – добавила она.
– И сейчас есть! Ничего не изменилось.
– Сдается, я проиграла, Виола…
– Но…
– Не спорь, дитя. У меня и раньше отбирали власть, но я всегда знала, что вернусь. Теперь не то. – Госпожа Койл поворачивается ко мне, в ее глазах только печаль, все остальные чувства надежно скрыты. – А вот ты еще можешь побороться, дитя.
Она кивает, словно бы сама себе, потом кивает еще раз и встает.
– Куда вы? – спрашиваю я вдогонку.
Но она уходит, так и не оглянувшись.
Я показываю ему мамин дневник:
– Хочу прочитать конец.
Мэр отрывается от донесений:
– Правда?
– Хочу узнать, что случилось. С ее слов.
Мэр выпрямляется:
– И ты думаешь, что я боюсь открыть тебе правду?
– А боишься?
– Только потому, что не хочу тебя расстраивать, Тодд.
– Расстраивать меня?
– Времена были страшные, тяжелые. Та история закончилась одинаково плохо по всем трем версиям – моей, Бена и твоей мамы.
Я продолжаю сверлить его взглядом.
– Ну хорошо, – со вздохом говорит мэр. – Открывай последнюю страницу.
Я смотрю на него еще секунду, а потом с замиранием сердца раскрываю мамин дневник на последней записи – что же я там увижу? Строчки сливаются в привычную лавину черных камней (хотя некоторые слова я уже узнаю), но я нахожу глазами последние абзацы, последние слова моей мамы…
И внезапно, не успеваю я подготовиться…
Я ненавижу эту войну, сынок…
(вот она, моя мама…)
Я ненавижу эту войну, сынок, потому что она угрожает твоему будущему. Бороться со спэклами и так было очень тяжело, а теперь еще в наших рядах намечается раскол: между Дэвидом Прентиссом, главнокомандующим нашей маленькой армии, и Джессикой Элизабет, мэром города. Многие мужчины и женщины, включая Бена и Киллиана, разделяют ее взгляды на то, как нужно вести войну.
– Ты поссорил горожан? – спрашиваю я.
– Не я один, – вздыхает мэр.
Боже, как больно мне на это смотреть, Тодд, как больно видеть эти распри, а ведь мы еще даже не успели заключить мир со спэклами! Боюсь, нам никогда не построить здесь настоящий Новый свет, если мы не оставим позади старые разногласия.
Мэр дышит легко, почти не напрягаясь – с прошлыми разами не сравнить.