Разве это не делает его опасным? Такой человек – большая угроза.
Или союзник? Теперь мы можем питать еще больше надежд на будущее, чем смели раньше. Ведь если на это способен один, способны и другие. Возможно, мы достигнем полного понимания и согласия с Бездной.
На это я не нашел ответа, и Небо собрался уходить.
Почему ты хочешь сделать меня Небом? Почему твой выбор пал на меня – из всей Земли?
Сначала мне показалось, что он не ответит. Но я ошибся.
Потому что из всей Земли ты один понимаешь Бездну, показал он. Из всей Земли ты лучше знаешь, что значит пригласить их в наш голос, если когда-нибудь этот день наступит. Из всей Земли ты сильнее остальных хочешь войны. Поэтому, если ты выберешь мир, его голос зазвучал напористей, это будет значить очень много.
Я отношу Источнику завтрак – рыбную похлебку. В жизни не видел, чтобы Бездна такое ела, но Источник не жалуется.
Он вообще ни на что не жалуется.
Даже на то, что мы столько времени продержали его спящим. Вместо этого он благодарит нас, благодарит меня, словно я лично это сделал, за исцеление его раны, которую ему нанес, как ни странно, друг Ножа, тот самый, что надел на меня обруч.
Не злит Источника и то, что мы воспользовались его голосом и тем самым получили преимущество над Бездной. Его печалит, что на войне погибло столько его собратьев, но он рад, что внес свой вклад в победу над вожаком Бездны, и еще больше рад, что скоро мы заключим мир.
Я не злюсь, потому что я изменился, показывает он, когда я протягиваю ему завтрак. Я слышу голос Земли. Это очень странно, ведь я все еще прежний, все еще отдельная личность, но при этом часть чего-то большего. Он принимается за завтрак. По-моему, я – следующая ступень эволюции после людей. Примерно как ты.
Как я?!
Ты – часть Земли. Но при этом ты умеешь прятать и затуманивать свои мысли, как человек. Ты – часть Земли, однако знаешь мой родной язык лучше меня, лучше всех моих знакомых. Мы с тобой – как мосты между двумя народами.
Я весь ощетиниваюсь.
Некоторые мосты переходить никому нельзя.
Источник все улыбается: Вот такое мышление и не дает нам покончить с войной.
Хватит быть таким счастливым, показываю я.
Как же мне не быть счастливым, если сегодня я увижу Тодда!
Нож. Источник показывал мне его снова и снова – так часто, что теперь он как будто стоит рядом с нами в Конце Всех Троп. Каким здоровым, юным и сильным выглядит он в голосе Источника! Каким любимым…
Я рассказал Источнику обо всем, что произошло со мной до минуты его пробуждения. Включая поступки Ножа и то, чего он не сделал, хотя мог. Но Источник почему-то не разочарован, а, наоборот, гордится тем, как Нож преодолевал все трудности и невзгоды. Он искренне скорбит из-за бед, выпавших на долю Ножа, и горько оплакивает его ошибки. При этом каждую мысль сопровождает странная мелодия – песня, которую он пел Ножу, когда тот был маленьким, песня, связывающая их воедино…
– Прошу, зови меня Беном, – говорит он вслух. – А Ножа зовут Тодд.
Земля не пользуется именами, показываю я в ответ. Если ты понимаешь нас, то должен понимать и это.
Разве тебя зовут не Возвращенец? – показывает он, улыбаясь набитым ртом.
И снова мой голос наполняется нежеланным теплом и весельем.
Похоже, ты твердо решил меня невзлюбить, показывает Источник.
Мой голос становится жестче.
Ты убивал моих собратьев. Убивал и обращал в рабство.
Он тянется ко мне своим голосом – мягко и нежно, чего от Бездны никак не ждешь.
Так поступали лишь некоторые из нас. Злодей, против которого вы воюете, убил и мою любовь. Поэтому я, как и ты, хочу положить конец его бесчинствам.
Я встаю, но он меня останавливает. Прошу тебя, подожди. Я замираю. Мы, люди, причинили твоему народу немало горя, и я этого не отрицаю. Любой скажет, что вы тоже поступили плохо, продержав меня здесь столько времени. Но личнояне делал вам зла. А ты не делал зла мне.
Я пытаюсь не пускать в голос воспоминания о том, как держал над ним нож.
А потом перестаю пытаться.
Я показываю ему, что мог сделать. Что хотел сделать.
Но ведь не сделал, показывает он. И то, что сейчас происходит – голос одного человека и голос Земли сливаются воедино, – разве это не начало нашего мирного сосуществования?
Верно, начало, показывает Небо, входя в кольцо Проводников. Лучшее из начал.
Источник продолжает жевать.
Пора? – показывает он.
Пора, кивает Небо.
Источник радостно вздыхает, и снова его голос наполняется мыслями о Ноже.
О Тодде, чирикает он на языке Бездны.
В этот миг где-то вдалеке гремит взрыв.
Мы все резко поворачиваемся к горизонту, хотя разглядеть с такого расстояния ничего нельзя.
Что случилось? – спрашивает Источник. На нас напали?
На нас? – переспрашиваю я.
Подождите, показывает Небо. Сейчас все прояснится.
И действительно, через минуту голоса Проводников показывают нам то, что видит Земля внизу: взрыв посреди города, взрыв прямо в толпе Бездны, однако, кроме столпа огня и дыма, с кромки холма ничего не разглядеть.
Это Земля? – спрашивает Источник. Это Земля сделала?
Нет, отвечает Небо. Он быстро выходит из кольца и жестом приглашает нас идти следом. Мы приближаемся к крутой тропинке, по которой Источник не спустится без моей помощи – он еще слишком слаб. Я заглядываю в его голос… В нем пульсирует одно чувство.
Страх.
Не за себя, нет, и даже не за мир на планете…
За Ножа. В его голосе лишь страх потерять Ножа, ведь как раз сегодня они наконец должны встретиться, страх, что случилось самое ужасное, что он потерял своего сына, любимого сына. Я чувствую, как его сердце разрывается от тревоги, любви и боли…
Хорошо знакомой мне боли, ведь я тоже ее испытывал…
И она передается мне, когда мы с Источником спускаемся по тропинке…
Нож…
Тодд…
Он у меня в голосе, живой, хрупкий, не заслуживающий смерти… И я этого не хочу.
Я этого не хочу.
Встречи и расставания
Маленький резкий вздох – вот все, чем мэр выдает боль, когда госпожа Лоусон прикладывает повязку к его затылку: там ожоги самые жуткие.
– Ожог обширный, но неглубокий, – замечает госпожа Лоусон. – Пламя не успело пройти слишком глубоко. Шрамы останутся, но раны заживут.
– Спасибо, госпожа Лоусон, – благодарит мэр целительницу, когда она втирает прозрачный гель в обожженную кожу на его лице – оно пострадало гораздо меньше.
– Я только выполняю свой долг, – отрезает госпожа Лоусон. – А теперь мне пора заняться другими ранеными.
Она выходит из палаты на корабле-разведчике и уносит с собой стопку повязок. Я сижу на стуле рядом с мэром, на руках тоже гель от ожогов. Уилф лежит на соседней койке. Его обожгло спереди, но не очень сильно, потому что он уже падал с телеги, когда взорвалась бомба.
На улице – совсем другая история. Пользуясь Шумом толпы, Ли помогает многочисленным обожженным и раненым, пострадавшим от прощального взрыва госпожи Койл.
Убитые тоже есть. По меньшей мере пять мужчин и одна женщина.
Ну и сама госпожа Койл, понятное дело.
И Симона.
Виола со мной еще не говорила. Они с Брэдли чем-то заняты.
И меня не позвали.
– Все будет хорошо, Тодд, – говорит мэр, заметив, что я не свожу глаз с двери. – Они поймут, что у тебя не было времени выбирать и ты просто схватил ближайшего…
– А вот и нет. – Я стискиваю кулаки. – Симона стояла ближе.
– И ты схватил меня! – восхищенно восклицает мэр.
– Да, да, заткнись уже.
– Ты спас меня.
– Знаю…
– Нет, Тодд. – Мэр садится в кровати, хотя это явно причиняет ему боль. – Ты спас меня. Хотя не должен был. Я не могу передать словами, как много это для меня значит.
– Так и не пытайся!
– Я никогда этого не забуду, Тодд. Ты ведь подумал, что я достоин спасения! И я в самом деле достоин. Но только благодаря тебе.
– Перестань так говорить. Остальные-то умерли. Их я не смог спасти.
Мэр молча кивает, и я снова чувствую себя последней сволочью за то, что не спас Симону.
А потом мэр говорит:
– Она погибла не напрасно, Тодд. Мы приложим все усилия, чтобы она погибла не зря.
Звучит правдоподобно и искренне – впрочем, как всегда.
(мне кажется, что он говорит искренне…)
(и этот едва слышный гул…)
(он светится радостью…)
Я перевожу взгляд на Уилфа. Он смотрит в потолок, из-под белых бинтов выглядывает покрытая сажей кожа.
– Думается, ты и меня спас, Тодд. Ты крикнул: «Прыгайте!» И я прыгнул.
Я откашливаюсь.
– Мало ли что я крикнул, тебя спасло не это. Симону ведь не спасло.
– Ты залез мне в голову, Тодд. Твой голос у меня в голове сказал: «Прыгай», и мои ноги прыгнули – без спросу. Сам бы я нипочем не успел. – Мэр удивленно моргает. – Как это ты умудрился?
Я отвожу глаза. Может, я и впрямь это сделал – заставил его прыгнуть, – а Симону не смог, потому что у нее нет Шума. Она просто не подчинилась.
А вот мэр подчинился. Может, это его и спасло. Может, он все равно бы уцелел, даже если б я его не схватил.
Мэр скидывает обе ноги на пол и медленно, превозмогая боль, встает.
– Куда это ты собрался?
– Я должен обратиться к людям. Надо сказать им, что проделка госпожи Койл не помешает нам заключить мир со спэклами. Пусть они увидят, что я жив. И что Виола жива. – Мэр осторожно щупает затылок. – Этот мир очень уязвим. Люди уязвимы. Мы должны сказать, что у них нет повода терять надежду.
Последнее слово заставляет меня поморщиться.
В палату заходит мистер Тейт со стопкой одежды:
– Как вы просили, сэр.
– Переодеваешься в чистое? – спрашиваю я.
– И ты тоже, – кивает мэр, отдавая мне половину стопки. – Нельзя же выходить к людям в обугленных тряпках.
Я опускаю глаза на свою одежду – то, что от нее осталось, после того как госпожа Лоусон счистила опаленные куски с моей кожи.
– Одевайся, Тодд, – говорит мэр. – Сразу почувствуешь себя лучше.
(и этот гул…)
(радостный…)
(от него и мне становится легче)
Я начинаю переодеваться.
– Вот. – Мы с Брэдли в рубке, он показывает мне запись с зондов. – Симона стоит ближе к Тодду, но зато мэр стоит ближе к краю помоста.
Он включает замедленное воспроизведение и нажимает паузу в тот момент, когда госпожа Койл должна нажать кнопку. Симона все еще бежит к ней, а Уилф уже прыгает с помоста.
Тодд тянется к мэру.
– Ему некогда было даже подумать, – со слезами в голосе выдавливает Брэдли. – А уж тем более выбрать.
– Он потянулся к мэру, – говорю я. – Ему и не надо было думать.
На наших глазах снова происходит взрыв. Эту же картинку видели люди на холме, и бог знает, что они теперь думают.
Мэр снова спасен.
А Симона – нет.
Шум у Брэдли такой грустный, такой раздавленный, что смотреть больно.
– Ты говорила, – произносит он, закрывая глаза, – что на этой планете если кому и можно доверять, так это Тодду. Твои слова, Виола. И всякий раз ты оказывалась права.
– А в этот раз – нет. – Потому что в Шуме Брэдли я вижу, что он думает на самом деле. – Ты тоже его винишь.
Брэдли прячет глаза, но по Шуму видно, как он борется со своими мыслями.
– Тодд искренне убивается. У него же на лице написано, видишь?
– Да, но не в Шуме. Мы больше не слышим его Шума. Не слышим правды.
– Ты с ним разговаривала?
Я только поднимаю глаза на экран, на огонь и хаос, воцарившиеся на площади после самоубийства госпожи Койл.
– Зачем она это сделала?! – недоумеваю я. Чересчур громко, пытаясь заполнить дыру в форме Симоны, которая теперь зияет в мире. – Зачем, когда мир уже был у нас в руках?!
– Быть может, – с грустью отвечает Брэдли, – она хотела убрать себя и мэра из уравнения, чтобы люди этой планеты объединились вокруг тебя.
– Я не хочу брать на себя такую ответственность. Я этого не просила.
– Но ты могла бы. И ты бы все сделала правильно.
– Откуда ты знаешь? Даже я этого не знаю! Ты говорил, что на войне нельзя сводить личных счетов, но я только этим и занималась. Не ударь я тогда по спэклам, нас бы вообще тут не было! А Симона бы…
– Послушай, – останавливает меня Брэдли, видя, что я только еще больше расстраиваюсь, – мне нужно связаться с караваном и сказать им, что случилось. – Его Шум перекручивает от горя. – Сказать, что мы ее потеряли.
Я киваю, глаза мокнут еще сильней.
– А ты… поговори со своим другом. – Брэдли приподнимает мой подбородок. – И если его надо спасать, спаси. Разве не это вы все время делаете друг для друга?
Я роняю еще несколько слез, но потом киваю:
– Да. Снова и снова.
Он крепко обнимает меня напоследок, и я ухожу из рубки, чтобы он мог связаться с караваном. Я медленно плетусь по коридору к палате, сердце разрывается пополам. Не могу поверить, что Симона умерла. И госпожа Койл тоже.
И не могу поверить, что Тодд спас мэра.
Но ведь это Тодд. Человек, которому я доверила свою жизнь. Буквально. Я разрешила ему наложить эти повязки, – и мне действительно стало гораздо лучше.
Если он спас мэра, на то должна быть веская причина. Должна быть.
Замерев перед дверью в палату, я делаю глубокий вдох.
Потому что эта причина – доброта, так ведь? Тодд добрый, верно, в этом его сущность? Несмотря на ошибки, несмотря на убийство того спэкла на берегу реки, несмотря на работу в министерстве Ответов, Тодд добрый, я это знаю, я видела своими глазами, я чувствовала это в его Шуме…
И больше не чувствую.
– Нет, это Тодд, – говорю я вслух. – Он прежний.
Я нажимаю на дверь.
Передо мной стоят Тодд и мэр. В одинаковых формах.
Я вижу ее в дверях, вижу ее здоровый румянец…
Вижу, как она смотрит на нашу с мэром форму – одинаковую вплоть до золотых полосок на рукавах…
– Ты не подумай, – начинаю я, – у меня просто одежда обгорела…
Но Виола уже пятится от двери, от меня…
– Виола, – напористо произносит мэр, и она останавливается. – Я знаю, тебе сейчас тяжело, но мы должны обратиться к людям. Мы должны заверить их, что мирные переговоры обязательно состоятся. Мы должны выслать делегацию к спэклам и заверить их в том же самом.
Виола смотрит ему прямо в глаза:
– Как легко вы говорите слово «должны».
Мэр пытается улыбнуться, хотя ему и больно.
– Если мы не обратимся к людям прямо сейчас, все может пойти прахом. «Ответ», чего доброго, захочет завершить начатое госпожой Койл и воспользуется для этого воцарившимся хаосом. По той же причине нас могут атаковать и спэклы. Даже мои собственные люди могут подумать, будто я умираю, и устроить переворот. Полагаю, тебе бы этого не хотелось.
И я вижу, что Виола тоже это чувствует.
Странную радость, исходящую от мэра.
– Что вы им скажете? – спрашивает она.
– А что бы ты хотела услышать? – спрашивает мэр. – Скажи мне, и я повторю слово в слово.
Виола прищуривается:
– Что вы задумали?
– Ничего я не задумал. Севодня я мог погибнуть, но выжил.
Выжил благодаря Тодду. – Мэр делает шаг вперед и с чувством продолжает: – Может быть, ты этого не хотела, но если Тодд спас меня, значит, я был этого достоин, верно? А если уж я достоин спасения, то мы все достойны, вся наша планета, весь мир.
Виола озадаченно смотрит на меня.
– У него, наверно, шок, – пожимаю плечами я.
– Может быть, – кивает мэр, – но поговорить с людьми надо, Виола, и как можно быстрей.
Виола смотрит на меня, на мою форму, силясь найти какой-нибудь ответ. Я пытаюсь сделать свой Шум тяжелым, показать ей свои чувства, показать, что все вышло из-под контроля и я ничего такого не хотел, а теперь…
– Я тебя не слышу, – говорит она.
Я снова пытаюсь открыться, но мне что-то мешает…
Она переводит взгляд на Уилфа и хмурится еще сильней:
– Хорошо. Пойдемте к людям.
– Виола, – зовет Тодд, догоняя меня на трапе. – Виола, прости меня! Дай хотя бы извиниться!
Тогда я останавливаюсь и снова пытаюсь его прочесть.
Но от него исходит лишь тишина.
– Ты правда сожалеешь, что спас мэра? Если б тебе представился шанс все изменить, ты бы выбрал Симону?
– Как ты вообще можешь сомневаться? – хмуро вопрошает он.
– Ты хоть видел свою одежду?
Я оглядываюсь на мэра: тот медленно выходит на трап, превозмогая боль, но широко улыбается сквозь слой целебного геля. На нем идеально чистая генеральская форма.
Как и на Тодде.
– Прямо отец и сын.
– Не говори так!
– Но это же правда. Посмотри на себя.
– Виола, ты меня знаешь. Из всех выживших на планете людей ты одна меня знаешь!
Я качаю головой:
– Может быть, уже нет. Когда я перестала тебя слышать…
Тут Тодд прямо чернеет.
– Так вот чего ты хочешь, – шипит он. – Все хорошо, пока ты читаешь мои мысли, а не наоборот. Мы друзья, если вся власть в твоих руках…
– Ну при чем тут власть, Тодд? – спрашиваю я. – Я говорю о доверии…
– Разве я мало сделал, чтобы заслужить твое доверие? – Тодд показывает пальцем на мэра: – Даже он теперь борется за мир, Виола! Потому что я его изменил!
– Ну-ну. – Я щелкаю по золотой полоске на рукаве Тодд. – А он тебя не изменил? Почему ты спас его, а не Симону?
– Он меня не изменил, Виола…
– Разве ты не заставил Уилфа спрыгнуть с телеги?
Тодд распахивает глаза.
– Я увидела это в его Шуме. А если Уилф встревожился, дела и впрямь плохи.
– Да я спас ему жизнь! – кричит он. – Я же только добра хотел!
– Выходит, все хорошо? И ничего страшного, что ты мне врал? Ведь ты говорил, что ничего такого не умеешь!
Тодд минуту молчит, пытаясь подобрать слова, и я вижу искреннее раскаяние в его глазах: он жалеет, что сразу мне все не рассказал, но я по-прежнему ничего не слышу в его Шуме…
– Я все это делаю ради тебя! – наконец выкрикивает он. – Я хочу, чтобы ты жила в безопасном мире!
– Я делала то же самое для тебя, Тодд! – кричу я в ответ. – А в итоге выяснилось, что ты – уже не ты…
И лицо у него такое потрясенное, такое испуганное и обиженное, что я почти…
На миг я почти…
– ЭТО ОН!
Единственный голос поднимается над РЁВОМ толпы, собравшейся вокруг корабля-разведчика.
– ПРЕЗИДЕНТ!
Слово подхватывают еще несколько голосов, потом сотня, потом тысяча, РЁВ все нарастает и в конце концов захлестывает нас океаном Шума; волна взлетает на трап и возносит мэра на невидимый пьедестал. Он начинает медленно спускаться по трапу. Лицо сияет, рука тянется вверх: вот он я, живой и невредимый, я с вами, я поведу вас дальше.
Мэр по-прежнему главный. По-прежнему победитель.
– Тодд, Виола, идемте, – зовет он нас. – Мир ждет.
– Мир ждет, – говорит мэр, беря меня за руку и оттаскивая от Виолы.
Он не сводит глаз с ликующей толпы, и я вижу, что зонды по-прежнему транслируют все происходящее на проекции. Они запрограммированы следовать за нами – точнее, за ним, – и я вижу наши лица на стенах зданий. Мэр идет впереди, волоча меня за собой, а Виола стоит на трапе. К ней выходят Уилф и Брэдли…
– Слушай их, Тодд, – говорит мне мэр.
И я слышу гул…
Гул радости…
Он передается толпе…
– У нас все получится, – говорит мэр, входя в толпу. Он идет к новому помосту, наспех сколоченному мистером Тейтом и мистером О'Харой. – Мы будем править этим миром! И мы сделаем его лучше.
– Отпусти, – бурчу я.
Но мэр не отпускает.
Он на меня даже не смотрит.
Я оборачиваюсь и ищу глазами Виолу. Она так и стоит на месте. Из толпы к ней выходит Ли, и все они внимательно наблюдают, как мэр тащит меня за собой, одетого точь-в-точь как он.
– Тодд, – говорит мэр, излучая радостный гул. – Тодд, ты разве не видишь? Это все благодаря тебе! У тебя получилось! Ты повел меня по пути искупления – и вот мы прибыли.
Толпа все РЕВЁТ, грохот вокруг стоит невыносимый – особенно теперь, когда мэр оказался в самой гуще. Он расправляет плечи, обводит взглядом площадь – ликуют солдаты, горожане и даже женщины – и с улыбкой на лице произносит:
– Тихо!
– Что случилось?! – вопрошаю я, когда РЁВ моментально стихает: абсолютная тишина кругами расходится по площади, заглушая и Шум, и голоса. Вслед за мужчинами умолкают даже женщины.
– Я слышал, – шепчет Брэдли.
– Я тоже, – шепчет Уилф.
– Что слышали?! – громко спрашиваю я, так что несколько человек в толпе оглядываются и шикают.
– Команду «тихо», – отвечает Брэдли. – Она прозвучала прямо у меня в голове. И Шум у меня сразу затих, клянусь.
– Мой тоже, – говорит Ли. – Я будто снова ослеп.
– Но как?! Откуда у него такая сила?
– После взрыва он стал какой-то странный, – замечает Уилф.
– Виола, – говорит Брэдли, кладя руку мне на плечо, – если он может управлять тысячами людей одновременно…
Я перевожу взгляд на мэра и Тодда. Они смотрят друг другу в глаза.
И я начинаю спускаться по трапу.
– Я ждал этого момента всю жизнь, – говорит мэр, и я вдруг сознаю, что не могу отвернуться.
Да и не хочу.
– Просто я сам этого не знал, Тодд. Мне хотелось только подчинить себе эту планету, а если не получится, уничтожить. Если она не достанется мне, то не достанется никому – так я думал.
Шум вокруг нас затих почти полностью.
– Как ты это делаешь?
– Но я ошибался, слышишь? Когда я увидел, что должно случиться с госпожой Койл, что я не смог предсказать ее выходку, а ты смог – и спас меня… – Он умолкает, ей-богу, умолкает от обуревающих его чувств. – Когда ты спас меня, Тодд, все изменилось. Все встало на свои места.
(гул сияет у меня в голове, точно маяк)
(радость, ликование)
(мне так хорошо…)
– Мы сможем сделать этот мир лучше! – продолжает мэр. – Мы сделаем его лучше вместе. Ты, такой добрый, чувствительный, раскаивающийся и все равно непреклонный, и я, прирожденный лидер, который умеет управлять людьми…
– Они не хотят, чтобы ими управляли, – возражаю я.
Его глаза… Невозможно оторваться…
– Я буду управлять иначе, Тодд, – с воодушевлением начинает мэр. – Мирно, радостно, с любовью…
Радость…
Меня наполняет радость…
– Так же, как вожак спэклов управляет своим народом, – продолжает мэр. – Вот чей голос я слышал. Единый глас. Они – это он, а он – это они, так устроена планета, так они живут, растут и учатся. – Его дыхание учащается. На лице блестит целебный гель – мэр словно выныривает из-под воды. – Я могу стать таким же вожаком для людей. Я могу стать их голосом. И ты мне поможешь. Ты поможешь мне стать лучше. Ты поможешь мне стать хорошим.
И я начинаю думать…
Что это возможно…
Я мог бы…
(нет…)
– Отпусти, – говорю я.
– Еще в Прентисстауне я понял, что ты особенный мальчик, – продолжает мэр, не отпуская. – Но лишь сегодня, лишь когда ты меня спас, я уяснил почему. – Он хватает меня еще крепче. – Ты – моя душа, Тодд. – От напора в его голосе толпа вокруг слегка покачивается, их Шум согласно бормочет. – Ты моя душа, и я искал тебя, даже не сознавая этого. – Мэр изумленно и радостно улыбается. – А теперь я нашел тебя, Тодд, нашел!
Тут раздается звук – другой звук; от края площади к нам движется рокочущее бормотание.
– Спэкл, – шепчет мэр за секунду до того, как я сам вижу в Шуме толпы удивительно ясную картинку.
По дороге едет спэкл на бэттлморе.
– И… – Мэр чуть хмурится, вглядываясь в толпу.
– Что «и»?
Но тут я сам все вижу…
Спэкл не один…
По дороге идут два бэттлмора…
А потом…
Потом я слышу нечто такое, отчего весь мир переворачивается с ног на голову…
Я врываюсь в толпу, все меньше заботясь о чужих ногах и боках, тем более что меня никто не замечает. Даже женщины оцепенели, на их лицах – такое же странное нетерпение…
– Дорогу, – цежу я, скрипя зубами.
Потому что до меня наконец дошло: ну разумеется, мэр влез в голову Тодду, разумеется! И да, пусть Тодд немножко его изменил, изменил к лучшему, но мэр всегда был сильнее, умнее и хитрее, а то, что он изменился к лучшему, еще не значит, что он стал хорошим и добрым, вовсе нет, теперь он меняет Тодда, ну конечно, как я могла быть такой тупицей и не замечать этого, не попытаться с ним поговорить…
Не попытаться спасти.
– Тодд! – кричу я.
Но мой крик тонет в волне Шума: она идет издалека и несет картинку того, что видят стоящие на краю площади люди…
Два спэкла едут по дороге…
Два спэкла на бэттлморах, один сидит, второй стоит…
Я потрясенно сознаю, что стоящий спэкл – тот самый, который напал на меня…
Но почувствовать что-либо я не успеваю: картинка меняется…
Сидящий спэкл вовсе не спэкл…
Это человек…
Точно эстафетную палочку, толпа передает звук…
Песню…
Сердце уходит в пятки, дыхание спирает, а ноги уже сами несут меня вперед, прочь от мэра, который пытается меня удержать и оставляет на руках синяки…
Но я бегу…
Господи, я бегу…
– Тодд! – кричит мэр мне вслед. В голосе – неподдельный шок, неподдельная боль из-за того, что я убегаю…
Но я убегаю…
Ничто меня не остановит…
– С ДОРОГИ! – ору я…
Солдаты и горожане расступаются, будто бы не по своей воле…
Так и есть…
– Тодд! – опять раздается голос мэра, но уже издалека… Потому что впереди…
О господи, я не могу поверить, этого не может быть…
– С ДОРОГИ!!!
Я пытаюсь прислушаться, услышать песню…
А толпа все расступается, точно перед пожаром…
И тут я вижу в их Шуме спэкла…
Это 1017-й…
Спэкл на первом бэттлморе – 1017-й!!!..
– НЕТ! – вскрикиваю я и припускаю еще быстрей… Потому что я не знаю, что здесь делает 1017-й и как это понимать…
Но это действительно Бен…
Я вижу его тем яснее, чем ближе подбегаю…
Гораздо лучше, чем в обычном Шуме…
– Тодд! – раздается сзади…
Но я не останавливаюсь…
Я уже совсем рядом и даже вздымающийся РЁВ толпы не в силах заглушить…
Песню…
Ясную, как солнце…
Она разрывает мое сердце ровно пополам…
Песня… моя песня…
Как-то ранним утром, на восходе сонца…
У меня из глаз брызжут слезы, толпа редеет, и дорога, которую они освобождают для меня, сейчас сольется с дорогой, освобожденной для спэкла…
Еще несколько человек…
Всего несколько…
И вот он…
Вот он, прямо передо мной…
Я замираю на месте…
Я замираю, потому что даже стоять толком не в силах…
Когда я произношу вслух его имя, с губ слетает лишь тихий шепот…
Но он его слышит…
Я знаю, он слышит…
– Бен.
Это Бен.
Я отчетливо вижу его в Шуме толпы, словно он стоит прямо передо мной. Впереди на бэттлморе едет спэкл, который пытался меня убить, 1017-й, а за ним на таком же звере едет Бен, и я слышу, как он поет: Песню услыхал я из долины…
Но его губы не шевелятся.
Наверно, какая-то ошибка в Шуме…
Однако по дороге едет он, это точно, потому что лицо Бена взять людям было неоткуда, здесь его никто не знает…
Я чувствую, как по жилам растекается лекарство мэра, и с новыми силами принимаюсь расталкивать людей…
Потому что в их Шуме я вижу, что мэр тоже двигается сквозь толпу…
А потом Тодд подбегает к Бену…
Я вижу это так ясно, словно они стоят передо мной…
И чувствую, чувствую! Шум Тодда раскрылся, стоило ему уйти подальше от мэра и оказаться рядом с Беном. Из распахнутого настежь Тодда брызжут удивление, радость и столько любви, что смотреть больно. Все это поднимается огромной волной, врезается в толпу, и толпа пошатывается под мощью чувств, которые передает им Тодд…
Передает, как мэр…
Я даже сказать ничего не могу, слова не идут в голову, и я просто бегу к Бену, бегу мимо 1017-го, а Бен сходит на землю со своего бэттлмора, его Шум поднимается, встречая меня всем родным и знакомым с самого детства, всем, что делает его Беном…
Но он говорит это не словами…
Он раскрывает объятия, и я кидаюсь в них с такой силой что мы падаем на его бэттлмора…
Как ты вырос, говорит он.
– Бен! – задыхаюсь я. – О, Бен!..
Мы с тобой теперь одного роста. Ты совсем взрослый.
Я почти не замечаю, что он как-то странно разговаривает, я только сжимаю его в объятиях и плачу, молча плачу, потому что он здесь, рядом, он живой, живой, живой…
– Как? – наконец выдавливаю я, немножко отстраняясь, но не выпуская его из рук.
Меня нашли спэклы, говорит он. Дейви Прентисс в меня стрелял…
– Знаю, – киваю я, и на грудь мне ложится камень, Шум тоже становится тяжелее – давным-давно он не был таким тяжелым.
Бен это чувствует и говорит: Покажи мне.
И я показываю, не успев даже подобрать слов, просто показываю все, что случилось после нашего расставания: смерть Аарона, ранение Виолы, разлуку с ней, диверсии «Ответа», клеймление спэклов, клеймление женщин, смерти спэклов, – а потом я бросаю взгляд на 1017-го и показываю про него тоже, да и все, что было потом – как Дейви Прентисс стал человеком, а мэр его убил, как началась война и умирали люди…
Все хорошо, Тодд. Все кончилось. Война кончилась.
И я понимаю…
Он меня прощает.
Он прощает меня за все; ты ни в чем не виноват, говорит он, ты старался как мог и хотел добра, и пусть ты делал ошибки, всем нам свойственно ошибаться, но главное, не сами ошибки, а то, как мы с ними справляемся… Теперь ты можешь успокоиться, все кончилось, все будет хорошо…
И вот тут до меня доходит, что Бен говорит не словами. Он посылает эти мысли прямо мне в голову, вернее, нет… он окутывает меня ими, помещает меня в самый центр и дает понять, что я прощен, что все мои грехи отпущены, если я этого хотел, отпущены раз и навсегда…
– Бен? – озадаченно спрашиваю я, нет, даже ошалело. – Бен, что происходит? Твой Шум…
Нам многое нужно обсудить, говорит он – и опять не словами. Мне малость не по себе от этого, но я чувствую его тепло, чувствую моего Бена, и сердце снова распахивается настежь, и я тоже улыбаюсь…
– Тодд? – раздается сзади.
Мы оборачиваемся.
На краю толпы, наблюдая за нами, стоит мэр.
– Тодд? – слышу я голос мэра и подбегаю к нему.
Да, это в самом деле Бен, уж не знаю, каким чудом он выжил, но это он…
Они с Тоддом оборачиваются, и вокруг них вьются клубы счастливого Шума, затягивая собой все вокруг, включая спэкла на бэттлморе. Я тоже бросаюсь к Бену, сердце колотится как сумасшедшее…
На бегу я оглядываюсь на мэра…
И вижу боль – она всего на миг омрачает его блестящее от геля лицо, а потом исчезает и сменяется обычным выражением абсолютной власти над происходящим…
– Бен! – кричу я и падаю в его объятия.
Тодд пятится, но от Бена исходит столько добра и счастья, что в следующий миг Тодд обнимает нас обоих, и мне так хорошо, так радостно, что из глаз брызжут слезы…
– Мистер Мур! – издалека окликает мэр Бена. – Полагаю, известия о вашей смерти оказались несколько преувеличенными.
Как и известия о твоей, говорит Бен, но не вслух, а очень странно, как будто бы Шумом…
– Вот неожиданность. – Мэр косится на Тодда. – Отрадная, разумеется. Мы очень, очень рады!
Но за его натянутой улыбкой никакой радости нет.
Тодд ничего не замечает.
– Что с твоим Шумом, Бен? Почему ты так странно разговариваешь? – спрашивает он.
– Кажется, я знаю ответ, – говорит мэр.
Тодду плевать на его догадки.
– Я все объясню, – хриплым голосом произносит вслух Бен. Но сперва, он опять переходит на Шум и обращается ко всем присутствующим, позвольте сказать, что мы по-прежнему хотим мира. Земля хочет мира. Мы еще можем сделать нашу планету лучше! Я пришел, чтобы это сказать.
– Неужели? – переспрашивает мэр, улыбаясь все той же холодной улыбкой.
– Тогда что тут делает он? – Тодд кивает на 1017-го. – Он хотел убить Виолу! Ему никакой мир не нужен.
Возвращенец допустил ошибку, отвечает Бен. Но мы простим ему это.
– Чего-чего? Кто? – не понимает Тодд.
1017-й уже разворачивает бэттлмора и выезжает из города, так ничего нам и не сказав.
– Что ж, а теперь мне бы очень хотелось выслушать Бена, – с прежней, намертво застрявшей на лице улыбкой произносит мэр.
Бен с Тоддом стоят в обнимку, и от них во все стороны исходят волны чувств. От этих волн мне так радостно, что я забываю все тревоги.
Я в этом не сомневаюсь, Дэвид, говорит Бен. Но сначала нам с сыном надо наверстать упущенное.
Шум Тодда вспыхивает любовью…
И он опять не замечает мимолетного проблеска боли на лице мэра.
– Все равно не понимаю, – в очередной раз повторяю я. – Ты вроде как в спэкла превратился или что?
Нет, отвечает Бен Шумом, но отчетливо и с расстановкой – Шум таким не бывает. Спэклы говорят голосом планеты. Они живут им. А поскольку я провел среди них много времени, теперь я тоже говорю этим голосом. Мы связаны воедино.
Мы сидим в моей палатке, Ангаррад привязана снаружи так, что закрывает собой проем. Я знаю, что мэр, Виола, Брэдли и все остальные ждут, когда мы выйдем на улицу и объясним наконец, что происходит.
Пусть подождут.
Мне вернули Бена, и я теперь ни за что его не отпущу.
Я сглатываю слюну и на минуту задумываюсь.
– Все равно не понимаю.
– Мне кажется, это наш дальнейший путь, – произносит Бен вслух, хрипло и с большим трудом.
Закашлявшись, он возвращается к Шуму. Есливсемы научимся общаться именно так, между нами и спэклами больше не будет различий, они сотрутся. Междулюдьмине будет различий. В этом суть нашей планеты, Тодд. По-настоящему открытое общение, прямая связь позволит нам раз и навсегда положить конец разногласиям.
Я откашливаюсь.
– Но у женщин нет Шума, – замечаю я. – Что с ними-то будет?
Бен замолкает.
Надо же, я и забыл. Давно их не видел. Он снова улыбается. Но ведь у спэклов-женщин есть Шум. И если существует способ выключить Шум, то должен быть способ его включить.
– Сейчас такое время, – говорю я, – что никто тебе за эти разговоры спасибо не скажет. Лучше пока помалкивать.
Минуту мы сидим молча. Ну, не совсем молча – Шум Бена без конца клубится вокруг нас, окутывая меня и смешиваясь с моим Шумом, как будто это самое обычное дело на свете. За секунду я могу узнать о Бене все, что хочу, любую подробность. Например, после встречи с Дейви он упал в кусты умирать и лежал там весь день и всю ночь, а потом его нашел охотничий отряд спэклов. Несколько месяцев он спал, окруженный странными голосами, и понемногу узнавал все, что знают они, учился новым названиям, чувствам и понятиям.
А потом проснулся совсем другим.
Но при этом остался прежним Беном.
Я в свою очередь рассказываю, стараясь как можно лучше пользоваться Шумом, которому наконец-то дал волю, что происходило здесь и как я до сих пор не возьму в толк, почему на мне эта форма…
Но Бен только спрашивает: А почему Виола не с нами?
– Ты разве не чувствуешь себя обделенной? – спрашивает мэр, расхаживая туда-сюда возле костра.
– С чего бы? – наблюдая за ним, отвечаю я. – Тодд давно не виделся с отцом.
– Бен ему не настоящий отец, – хмурясь, замечает мэр.
– Очень даже настоящий, – возражаю я.
Мэр продолжает ходить туда-сюда, лицо – холодная глыба.
– Если вы, конечно, не… – начинаю я.
– Когда они выйдут, отправь Тодда ко мне, – перебивает мэр, кивая на палатку, над которой крутится удивительно густое и насыщенное облако Шума.
С этими словами он, капитан Тейт и капитан О'Хара уходят.
– Что это с ним? – спрашивает Брэдли.
Но вместо меня ему отвечает Уилф:
– Он думает, что потерял сына.
– Сына?!
– Мэр втемяшил себе в голову, что Тодд – замена Дейви, – поясняю я. – Ты же видел, как он с ним разговаривал?
– Я кое-что слышал в Шуме толпы, – говорит Ли. – Президент думает, что Тодд его изменил, сделал лучше.
– А теперь у Тодда появился настоящий отец, – добавляю я.
– В самый неподходящий момент, – замечает Ли.
– А может, наоборот? В последнюю секунду?
Полог палатки приподнимается, и наружу высовывается Тодд:
– Виола?
Я оборачиваюсь…
И вижу все, что он думает.
Все до последней мысли.
Даже яснее, чем раньше, яснее, чем казалось возможным…
Не знаю, хорошо ли это, но я заглядываю ему в глаза и вижу…
Несмотря на все, что он сейчас испытывает…
Несмотря на то, что я ему наговорила…
Несмотря на мои подозрения…
Я вижу, как сильно он меня любит.
И кое-что еще.
– Что будет дальше? – спрашивает Виола Бена, сидя рядом со мной на койке.
Я держу ее за руку. Я не спрашивал разрешения, просто взял ее ладонь, и теперь мы сидим рядышком.
А дальше мы заключим мир, отвечает Бен. Небо послал меня выяснить, что это был за взрыв и есть ли еще надежда на мирное решение. Он улыбается, и снова улыбка пронизывает весь его Шум, окутывая нас теплом, так что волей-неволей улыбаешься в ответ. И надежда есть. Именно это Возвращенец сейчас передает Небу.
– С чего ты взял, что 1017-му можно верить? Он напал на Виолу.
Я стискиваю ее руку.
Она стискивает мою.
Я его знаю. Я слышу его голос, слышу противоречия в нем, слышу добро. Он как ты, Тодд. Он не умеет убивать.
Я опускаю глаза.
– Мне кажется, вам надо поговорить с мэром, – говорит Виола Бену. – Он не очень-то рад вашему возвращению.
Да, мне тоже так показалось, хотя прочесть его не так-то просто.
– Но он должен знать, что войне конец, – вставая, хрипит Бен.
Напоследок окинув нас с Виолой взглядом, он опять улыбается и выходит из палатки.
Минуту мы сидим молча.
А потом я высказываю мысль, которая не отпускала меня с тех пор, как я увидел Бена.
– Я хочу вернуться в старый Прентисстаун, – говорит Тодд.
– Что? – удивленно переспрашиваю я, хотя уже давно вижу это в его Шуме.
– Ну, необязательно в сам Прентисстаун, – добавляет Тодд. – Но здесь я оставаться не хочу.
Я расправляю плечи:
– Тодд, мы еще даже не начали…
– Но мы начнем, и очень скоро, – не отпуская моей руки, говорит он. – Прилетят корабли, проснутся переселенцы, и здесь вырастет новый город. С новыми жителями. – Тодд отводит взгляд. – Пожив немного в большом городе, я понял, что это не мое.
Его Шум стал тише с уходом Бена, но я по-прежнему вижу в нем картинки: с прибытием каравана жизнь входит в прежнее русло, а вдоль реки вырастают новые дома…
– Ты хочешь уехать, – говорю я.
Тодд заглядывает мне в глаза:
– Вместе с тобой. И с Беном. Может, возьмем Уилфа и Джейн. Госпожа Лоусон тоже вроде ничего. Давай построим свою деревню! Подальше отсюда. – Он вздыхает. – И подальше от мэра.
– Но за ним нужно следить…
– Мы все расскажем переселенцам, они и без нас справятся. – Тодд снова упирается взглядом в пол. – Мне кажется, я сделал для него все, что мог. Я устал.
Из-за того, как он это произносит, я вдруг тоже понимаю, что страшно устала, устала от всего, что здесь творится… Но как же тогда устал он, какой у него изможденный вид, как ему все надоело… Грудь спирает от нахлынувшего чувства.
– Я хочу уехать отсюда, – говорит Тодд. – И я хочу, чтобы ты поехала вместе со мной.
Мы долго сидим в тишине.
– Он у тебя в голове, Тодд, – наконец говорю я. – Я видела. Вы каким-то образом связаны.
При последнем слове Тодд вздыхает:
– Знаю. Поэтому и хочу уехать. Я подошел слишком близко, но не забыл, кто я на самом деле. А Бен напомнил мне все остальное. И да, я связан с мэром, но зато мне удалось выбить у него из головы этот военный бред.
– Ты видел, как он управляет толпой?
– Все почти закончилось. Мы заключим мир, он одержит свою победу и больше не будет во мне нуждаться. Да, здесь он герой, но скоро прилетят переселенцы, а они его героем не считают, и их гораздо больше. Тогда мы и уедем, хорошо?
– Тодд…
– Все почти закончилось. Еще немного я смогу потерпеть.
А потом Тодд бросает на меня совсем другой взгляд.
Его Шум становится тише с каждой минутой, но я по-прежнему вижу…
Вижу, что он чувствует, держа меня за руку, как он хочет прижать ее к губам, вдохнуть мой запах, и какая я красивая в его Шуме, и какая сильная после стольких недель болезни, и как его тянет коснуться моей шеи, а потом обнять и…
– Господи, – выдыхает он, пряча взгляд. – Прости, Виола, я не…
Но я обвиваю рукой его шею.
– Виола?..
Притягиваю его к себе…
И целую.
Ох, ну наконец-то!
– Я полностью согласен, – говорит мэр.
Правда? – удивляется Бен.
Мы все собрались вокруг костра, Виола сидит рядом со мной.
И снова держит меня за руку.
Держит так, словно никогда не отпустит.
– Конечно! – заверяет его мэр. – Я уже много раз говорил, что хочу только мира. И это чистая правда. Можете думать, что мною движет корысть, если вам так легче.
Что ж, отлично, говорит Бен. Тогда мы собираем совет, как и задумали изначально. Если, конечно, травмы позволят тебе принять участие в заседании.
Глаза мэра загораются.
– Какие еще травмы, мистер Мур?
Наступает тишина: все рассматривают целебный гель на его лице и повязки на затылке и шее.
Но нет, по мэру в самом деле не скажешь, что он вообще испытывает боль.
– Однако у нас есть и другие неотложные дела, – говорит он. – Нужно предпринять ряд мер.
– Каких еще мер? – спрашивает Виола.
– Во-первых, необходимо поговорить с людьми на холме, – сообщает мэр. – Может, они еще и не начали собирать армию под знаменем великой мученицы, но я ничуть не удивлюсь, если госпожа Койл оставила несколько распоряжений госпоже Брэтит на случай, если ее теракт провалится. Кто-то должен отправиться на холм и все уладить.
– Я пойду, – вызывается госпожа Лоусон. – Целительницы меня послушают.
– Я тоже хочу, – говорит Ли, пытаясь спрятать свой Шум от нас с Виолой.
– А наш друг Уилф всех отвезет, – говорит мэр.
Мы поднимаем головы.
– Нет, лучше я отвезу всех на корабле, – говорит Брэдли.
– И вас не будет всю ночь? – спрашивает мэр, пристально глядя ему в глаза (уж не знакомый ли гул я слышу в воздухе?). – А наутро вы вернетесь с армией и вооружением, превосходящим все имеющееся в городе? Да и потом, вам с Виолой и Беном лучше встретиться со спэклами сегодня же.
– Что? – удивляется Виола. – Но мы договорились на завтра…
– К завтрашнему утру идея о расколе, которого добивалась госпожа Койл, может укрепиться в людских умах, – усмехается мэр. – Не лучше ли героине первых переговоров уже вечером вернуться в город с новой победой? Например, уговорить их постепенно открыть плотину?
– Я хочу пойти с Беном и Виолой, – говорю я. – Мало ли что…
– Извини, Тодд, – перебивает меня мэр, – но тебе, как обычно, придется остаться со мной и следить, как бы я чего не натворил.
– Нет! – неожиданно громко заявляет Виола.
– Странно, что раньше тебя это не волновало, – улыбается мэр. – Не бойся, Виола, вас не будет всего несколько часов. И потом, теперь, когда госпожи Койл больше нет, все почести за победу в войне достанутся мне одному. Не удивлюсь, если переселенцы сделают меня королем. Уж поверь, ради этого я готов вести себя хорошо.
Наступает долгая тишина: все обдумывают его слова.
Признаюсь, звучит разумно, наконец говорит Бен. Кроме глупостей про короля, разумеется.
Все начинают обсуждать новый план, а я внимательно смотрю на мэра. Он смотрит на меня. Я-то думал увидеть в его глазах ярость.
Но вижу только печаль.
И понимаю…
Что он прощается.
– Ух, какой у Бена Шум! – говорит Ли. Я помогаю ему забраться на телегу, которая отвезет их обратно на холм. – В нем как будто целый мир. И все такое ясное, четкое…
Поспорив еще немного, мы все-таки согласились с планом мэра. Брэдли, Бен и я поедем сейчас к спэклам, а Ли, Уилф и госпожа Лоусон – на холм, чтобы успокоить людей. Тодд с мэром останутся следить за обстановкой в городе. А потом мы все попытаемся как можно скорее собраться вместе.
Тодд сказал, мэр просто хочет побыть с ним наедине и попрощаться – теперь, когда вернулся Бен. Опасней будет ему мешать, считает Тодд. Но я все равно была против, пока с ним не согласился и Бен: нельзя, чтобы в последние часы перед заключением мира что-то сорвалось, а Тодд все-таки благотворно влияет на мэра.
Может, это и правда. Но я волнуюсь.
– Он говорит, так общаются между собой все спэклы, – говорю я Ли. – Это их сущность, они так эволюционировали, чтобы приспособиться к жизни на этой планете.
– А мы, стало быть, не приспособлены? – усмехается Ли.
– Бен говорит, раз он научился, то и мы сможем, – улыбаюсь я.
– А женщины? – спрашивает Ли. – Как быть с ними?
– А мэр? – спрашиваю я в ответ. – У него тоже больше нет Шума.
– И у Тодда, – добавляет Ли.
Он прав: чем дальше Тодд от Бена, тем тише становится его Шум.
Тут в Шуме Ли я вижу нас с Тоддом – мы сидим одни в палатке и…
– Эй! – Я заливаюсь краской. – Ничего такого не было!
– Но что-то было, – бормочет Ли. – Вы там целую вечность просидели.
Я молча наблюдаю, как Уилф впрягает быков в телегу, а госпожа Лоусон таскает вещи и медикаменты, которые нужно передать на холм.
– Он хочет уехать и позвал меня с собой, – наконец говорю я.
– Когда? – спрашивает Ли. – Куда?
– Когда все закончится, – отвечаю я. – Как можно скорей.
– Ты уедешь?
Я молчу.
– Он тебя любит, дурочка, – беззлобно говорит Ли. – Это даже слепому видно.
– Знаю, – шепчу я, оглядываясь на костер: там Тодд седлает для Брэдли свою лошадь.
– Мы готовы, – объявляет Уилф.
Я крепко его обнимаю:
– Удачи, Уилф! Завтра увидимся.
– И тебе, Виола! – Уилф радостно улыбается.
Потом я обнимаю Ли, а он шепчет мне на ухо:
– Я буду очень скучать, когда ты уедешь.
Я отстраняюсь и обнимаю даже госпожу Лоусон.
– У тебя такой здоровый вид, – говорит она. – Прямо не налюбуюсь!
Потом Уилф щелкает поводьями; телега медленно трогается с места и объезжает сперва руины собора, а затем одинокую колокольню, которая до сих пор стоит на месте.
Я смотрю им вслед, пока они не скрываются из виду.
И тут мне на нос садится снежинка.
Я улыбаюсь как дурак, ловя руками крупные белые хлопья. Снежинки, похожие на идеально правильные кристаллы, сразу тают на моих красных обожженных ладонях.
– Впервые за много лет выпал, – говорит мэр, глядя в небо вместе со всеми остальными на площади.
Снег падает вниз белыми перьями – он всюду, всюду, всюду.
– Разве не волшебство? – спрашиваю я с улыбкой. – Эй, Бен! – окликаю я. Он стоит чуть поодаль и знакомит Ангаррад со своим бэттлмором.
– Подожди минутку, Тодд, – говорит мэр.
– Чего? – нетерпеливо спрашиваю я, потому что мне куда больше хочется смотреть на снег вместе с Беном, чем с мэром.
– Кажется, я понял, что с ним случилось.
Мы оба смотрим на Бена, который все еще разговаривает с Ангаррад и другими лошадьми.
– Ничего с ним не случилось. Он по-прежнему Бен.
– Да? Спэклы ведь открыли его нараспашку. Мы пока не знаем, как это может отразиться на человеке.
Я хмурюсь, чувствуя муть в животе. Это поднимается гнев.
И отчасти страх.
– Да все с ним хорошо! – отмахиваюсь я.
– Я просто волнуюсь за тебя, Тодд, – будто бы искренне произносит мэр. – Я вижу, как ты рад возвращению Бена. Как много для тебя значит снова обрести отца.
Я внимательно вглядываюсь в него, не давая Шуму отяжелеть: мы с ним словно камни, которые ничего не излучают и ничем не делятся друг с другом. Камни, которые медленно заносит снегом.
– Думаешь, ему что-то грозит? – наконец спрашиваю я.
– Наша планета – это поток информации. Бесконечный, неостановимый поток, – говорит мэр. – Информации, которую она хочет тебе дать и которую хочет взять, чтобы раздать остальным. Что с этим можно поделать? Варианта всего два. Можно управлять информацией, которую ты отдаешь миру, как делаем мы с тобой…
– А можно полностью открыться, – говорю я, глядя на Бена: тот ловит мой взгляд и улыбается.
– Какой из вариантов правильный… что ж, скоро узнаем. Но я бы на твоем месте приглядывал за Беном. – Мэр пристально смотрит на меня. – Ради его же блага.
– Можешь не волноваться, – говорю я. – Я буду заботиться о нем всю оставшуюся жизнь.
Я тоже улыбаюсь, мне все еще тепло от улыбки Бена, но во взгляде мэра я успеваю заметить какой-то странный проблеск.
Проблеск боли.
Но он мгновенно исчезает.
– Надеюсь, обо мне ты тоже не забудешь, – говорит мэр. – Не дашь мне сойти с пути истинного.
Я сглатываю слюну.
– Ты прекрасно справишься и без меня.
Снова боль.
– Да… да, наверняка справлюсь, – соглашается мэр.
– Ты как будто в муке вывалялся, – говорю я Тодду.
– Ты тоже! – смеется он.
Я встряхиваю головой, и с волос сыпятся снежные хлопья. Я уже сижу на Желуде и слышу, как остальные лошади приветствуют Тодда, особенно Ангаррад.
Она красавица, говорит Бен со своего бэттлмора. И, сдается, немного влюблена.
Жеребенок, ржет Ангаррад, опуская голову перед бэттлмором и кокетливо косясь в сторону.
– Ваша главная задача – успокоить спэклов, – говорит мэр, подходя к нам. – Скажите им, что наше стремление к миру ничуть не ослабло, наоборот, окрепло. А потом попробуйте добиться от них какого-нибудь наглядного проявления доброй воли.
– Пусть медленно откроют плотину, например, – кивает Брэдли. – Согласен. Это поможет нашим людям не терять надежды.
– Мы сделаем все, что в наших силах, – говорю я.
– Не сомневаюсь, Виола, – улыбается мэр. – Ты всегда так поступала.
Но я вижу, что его внимание приковано к прощающимся Тодду и Бену.
Мы расстаемся всего на несколько часов, тепло и ласково говорит Бен.
– Береги себя, – отвечает Тодд. – Не хочу потерять тебя в третий раз.
Да уж, вот было бы невезение, улыбается Бен.
И они обнимаются, тепло и крепко, как отец с сыном.
Я не свожу глаз с мэра.
– Удачи, – говорит Тодд, подходя ко мне. И уже тише добавляет: – Подумай о моем предложении. Подумай о будущем. – Он робко улыбается. – Раз уж теперь оно у нас есть.
– Ты уверен, что мы поступаем правильно? Брэдли мог бы и сам…
– Я же говорю, мэр хочет со мной попрощаться. Поэтому он такой странный. Это конец.
– С тобой точно все будет хорошо?
– Точно. Я столько времени его терпел – потерплю и еще пару часов.
Несколько секунд мы молча держимся за руки.
– Я согласна, Тодд, – улыбаюсь я. – Уедем вместе.
Он ничего не говорит, только стискивает мою ладонь и подносит ее к лицу, словно хочет меня вдохнуть.
– Снег повалил сильнее, – замечаю я.
Виола, Бен и Брэдли выехали несколько минут назад, и я не свожу глаз с проекции: они начали медленно подниматься по склону к спэклам. Виола сказала, что свяжется со мной по комму, как только они доберутся до места, но я все равно за ними присматриваю – никому от этого вреда не будет, так ведь?
– Хлопья крупные и мягкие, так что волноваться не о чем, – говорит мэр. – Вот когда снег мелкий и колкий, жди снежной бури. – Он смахивает снежинки с рукава. – А эти – ерунда, ложное предвестие.
– И все же это снег, – говорю я, глядя на лошадей и бэттлморов вдали.
– Пойдем, Тодд, – зовет мэр. – Мне нужна твоя помощь.
– Помощь? – удивляется Тодд.
Мэр показывает на свое лицо:
– Я хоть и говорю, что никаких травм у меня нет, но с целебным гелем в это верится лучше.
– Так пусть госпожа Лоусон…
– Она вернулась на холм, забыл? Пойдем, заодно смажешь себе руки. Отлично помогает.
Я опускаю глаза: действие лекарства постепенно слабеет, и руки в самом деле начало жечь.
– Хорошо, – соглашается Тодд.
Мы возвращаемся на корабль, который стоит в углу площади неподалеку от нас, поднимаемся на борт и проходим в палату. Там мэр садится на койку, скидывает бушлат и аккуратно кладет его рядом, а потом начинает отклеивать пластыри с головы и шеи.
– Зачем? – спрашиваю я. – Они еще свежие.
– Очень тугие, – отвечает мэр. – Наложи мне новые, но посвободней.
Я вздыхаю:
– Ладно.
Подхожу к шкафчику с медикаментами и достаю оттуда новые пластыри и целебный гель. Отклеив защитный слой, я прошу мэра наклониться вперед и накладываю пластыри на страшные ожоги.
– Выглядит жутко, – говорю я, осторожно придавливая пластырь.
– Все могло быть гораздо хуже, если бы не ты, Тодд. – Мэр облегченно вздыхает: лекарство начинает проникать в кровь. Он подставляет мне улыбающееся лицо, улыбка кажется почти грустной. – Помнишь, как я накладывал тебе пластыри? Ох и давно это было…
– Век не забуду, – бормочу я.
– Мне кажется, именно тогда мы впервые по-настоящему поняли друг друга. Ты осознал, что я не такой уж злодей.
– Может быть.
Я зачерпываю гель двумя пальцами и размазываю по лицу мэра.
– Тогда все и началось.
– Для меня все началось гораздо раньше.
– Теперь пластыри мне накладываешь ты. В день, когда все закончится…
Я замираю на месте:
– Что закончится?
– Бен вернулся, Тодд, – вздыхает мэр. – Я не дурак и все понимаю.
– Ты о чем? – настороженно спрашиваю я.
Мэр снова улыбается, на сей раз не скрывая печали.
– Я по-прежнему могу тебя читать, – говорит он. – Никто на планете не может, а я могу. Впрочем, я ведь не похож на остальных, верно? Я могу читать тебя, даже когда ты молчалив, как черное небо над нашими головами.
Я делаю шаг назад.
– Ты хочешь уехать с Беном. – Мэр коротко пожимает плечами. – Я не удивлен. Когда все закончится, ты хочешь взять Бена с Виолой и начать новую жизнь подальше отсюда. – Он чуть морщится. – Подальше от меня.
В его словах нет никакой угрозы, я в общем и ждал чего-то вроде этого, но в воздухе висит что-то странное…
(и гул…)
(я впервые замечаю…)
(что его нет, он исчез из моей головы…)
(почему-то без него еще страшнее, чем с ним…)
– Я тебе не сын, – говорю я.
– Но ты мог бы им стать, – почти шепотом произносит мэр. – И каким замечательным ты был бы сыном! Такому не жалко передать всю власть. В твоем Шуме столько силы.
– Я не такой, как ты, – огрызаюсь я. – И никогда не стану таким.
– Разумеется, – кивает мэр. – Особенно теперь, когда вернулся твой настоящий отец. Хотя формы у нас одинаковые, а?
Я опускаю глаза на свою форму. Да уж, копия. Даже размер почти одинаковый.
Мэр слегка поворачивает голову и бросает взгляд за мою спину.
– Можете показаться, рядовой. Я знаю, что вы здесь.
– Чего? – Я резко оборачиваюсь.
В палату заходит Иван.
– Трап был опущен, – робко бормочет он. – Я только хотел убедиться, что на корабль никто не пробрался.
– Ищете где сила, рядовой Фарроу? – печально улыбаясь, говорит мэр. – Что ж, здесь ее больше нет.
Иван бросает на меня обеспокоенный взгляд:
– Ну, мне пора…
– Верно, Иван. Тебе давно пора.
Мэр спокойно протягивает руку к бушлату, аккуратно сложенному на койке, а мы с Иваном молча наблюдаем, как он забирается в карман, достает оттуда пистолет и, не меняясь в лице, стреляет Ивану прямо в голову.
Мы уже на вершине холма и входим в лагерь спэклов – Небо и 1017-й приветствуют нас, – когда снизу раздается странный хлопок.
Я оборачиваюсь в седле:
– Это что, выстрел?
– Ты спятил, – говорю я, подняв руки и медленно двигаясь к двери, у которой лежит труп Ивана с простреленной головой.
Он даже не шевельнулся, когда мэр поднял пистолет, не попытался защититься. И я знаю почему.
– Меня ты контролировать не сможешь, – говорю я. – Не сможешь, понял? Я сильнее тебя.
– Неужели, Тодд? – все таким же тихим голосом спрашивает мэр. – Стой на месте.
И я останавливаюсь.
Мои ноги точно примерзают к полу. Руки все еще подняты, и я больше никуда не иду.
– Неужели ты искренне верил, что все в твоих руках? – Мэр встает с койки, целясь в меня из пистолета. – Какая прелесть. – Он смеется, будто растроганный моей наивностью. – А знаешь что? Так оно и было. Пока ты был мне хорошим сыном, я выполнял все твои желания, Тодд. Я спас Виолу, спас этот город, я даже искренне боролся за мир – все ради тебя.
– Заткнись, – говорю я, но клятые ноги по-прежнему меня не слушаются.
– А потом ты спас мне жизнь, Тодд, – продолжает мэр, подходя ближе. – Спас меня вместо той женщины, и я подумал: «Он на моей стороне. Мы по-настоящему вместе. Лучше сына и пожелать нельзя».
– Отпусти, – говорю я, не в состоянии пошевелить даже пальцем.
– И вдруг появился Бен. – В голосе мэра вспыхивает пламя. – В самый неподходящий момент, когда все было уже готово. Когда судьба этого мира лежала у нас с тобой на ладони. – Он раскрывает ладонь, словно показывая мне судьбу мира. – В одну секунду мои мечты и надежды растаяли, как снег.
ВИОЛА, бросаю я ему в голову.
Мэр лишь улыбается:
– Сил поубавилось, а? Когда Шума нет, оружие делать не из чего. Он заносит надо мной пистолет. – Ты разбил мне сердце, Тодд Хьюитт. Ты разбил папе сердце.
И с размаху бьет меня прикладом в висок. Мир тут же чернеет.
Будущее наступает
Небо подъезжает ко мне сквозь лед, мягко падающий из туч над нашими головами. Он похож на белые листья, которые уже накрыли тонким одеялом землю, нас и бэттлморов.
Это предвестник будущего, радостно показывает Небо. Символ нового начала. Прошлое стерто, теперь можно начинать новую жизнь.
Или это просто погода, показываю я.
Он смеется.
Правильно, так и положено думать Небу. Во всем надо искать истинный смысл: погода это или знамение?
Я подъезжаю к кромке холма, внизу по полю у подножия движутся три силуэта. Они пожелали явиться сегодня, не дожидаясь завтрашнего утра, и наверняка попросят у нас доказательств наших мирных намерений, чтобы унять вражду в собственных рядах. Земле, которая перекрыла реку, уже отдан приказ готовиться. Мы знаем, чего захочет Бездна: чтобы мы медленно открыли плотину и позволили реке вернуться в прежнее русло.
Мы выполним их просьбу. После переговоров, конечно.
Откуда ты знаешь, что я стану Небом? – спрашиваю я. Ты не можешь сказать Земле, кого выбирать. Я видел это в гласе. После смерти Неба Земля должна сама сделать выбор.
Верно, показывает Небо, закутываясь в лишайник. Но выбора у них нет.
Я им не подхожу. Я все еще зол на Бездну, но не могу убивать, даже когда враг этого заслуживает.
Разве не эта борьба делает Небо Небом? – показывает он. Искать третье решение, когда два очевидных кажутся неприемлемыми? Ты один понимаешь, что значит нести это бремя. Ты один уже принимал такие решения.
Глядя вниз, я могу различить, что помимо Источника к нам едут еще двое из Бездны: тот громкий темнокожий человек и…
Любовь Ножа.
Что ты думаешь о Ноже? – спрашивает Небо. Теперь, когда вы снова встретились?
Да, он был там.
Бросился навстречу Источнику, заметил меня, но даже виду не подал, и столько в нем было радости, столько любви, что я чуть было не уехал сразу же. А голос Источника так широко раскрылся теми же чувствами, что они поглотили всех вокруг.
Включая Возвращенца.
На миг я оказался в самой гуще этой радости, неисчерпаемой любви и счастья, в самом центре их воссоединения. Я словно бы заново увидел все изъяны и ошибки Ножа, но когда Источник его простил, когда Источник отпустил ему все грехи…
Все, что Тодд натворил…
Я почувствовал, что тоже его прощаю, что мой голос объединяется с голосом Источника и дарит прощение, отпускает и забывает все плохое, что он сделал мне и моему народу…
Потому что в голосе Источника я увидел, как жестоко наказывает себя Нож за содеянное, даже я не смог бы причинить ему таких страданий…
Он – всего лишь Бездна, показываю я Небу. Ничем не лучше остальных.
Нет, мягко возражает Небо. Он отличается от них так же, как Возвращенец отличается от Земли. Поэтому ты и не смог его простить, когда прибыл сюда. Поэтому ты прощаешь его теперь, пусть и голосом Источника.
Я ведь не сам его простил…
Но ты понял, что это возможно. Уже одно это делает тебя необыкновенным.
Я не чувствую себя необыкновенным. Я просто очень устал.
Мы наконец-то добились мира, показывает Небо и кладет руку мне на плечо. Ты отдохнешь. Ты будешь счастлив.
Меня окутывает его голос, и я удивленно затаиваю дыхание…
Потому что в голосе Неба вижу будущее, о котором он почти никогда не говорил, ведь в последнее время оно казалось таким черным…
Теперь это будущее яркое, как парящие вокруг хлопья льда…
Будущее, в котором Бездна сдержит слово и будет соблюдать границы, а Земля, что нас окружает, наконец сможет забыть о войне…
Будущее, в котором Бездна выучит язык Земли, и мы достигнем понимания, которое теперь не только возможно, но и желанно…
Будущее, где я стану работать вместе с Небом и учиться быть вожаком…
Будущее, где он ведет и поучает меня…
Светлое и спокойное будущее…
В котором больше нет смертей…
Рука Неба мягко сжимает мое плечо.
У Возвращенца нет отца, показывает он. У Неба нет сына.
Я понимаю, что он имеет в виду, о чем он просит…
И видит мою нерешительность…
Ведь если я его потеряю, как однажды потерял свою любовь…
Такое будущее тоже возможно, тепло показывает Небо. Но есть и другие. Он поднимает голову. Одно из них наступает прямо сейчас.
Источник ведет их за собой: счастье и воодушевление прокладывают ему путь и приветствуют нас, когда он появляется из-за кромки холма. Человек Бездны – «Брэдли» на их языке – идет вторым, его голос куда громче и грубее по сравнению с Источником.
И наконец, она. Любовь Ножа.
Виола.
Ее конь одолевает последнее препятствие, оставляя четкие следы на выпавшем льду. Она выглядит гораздо лучше, чем раньше, будто бы совсем выздоровела – и на миг я спрашиваю себя, уж не нашла ли Бездна лекарство от клейма. Моя рука до сих пор ноет и горит под железной лентой…
Но прежде чем я успеваю спросить, прежде чем Небо успевает толком их приветствовать, над долиной разносится громкий хлопок, слегка приглушенный белым покрывалом.
Этот хлопок ни с чем не перепутать.
Любовь Ножа резко оборачивается в седле:
– Это что, выстрел?!
Голос Источника и человека сразу омрачается.
Голос Неба тоже.
Быть может, это пустяк, показывает он.
– На этой планете выстрелы пустячными не бывают! – отрезает человек Бездны.
Источник поворачивается к Небу: Твои глаза видят? Ты видишь, что там происходит?
– Как это понимать? – вопрошает человек. – Что он может там увидеть?
Подождите, показывает Небо.
Любовь Ножа выхватывает из кармана маленькую коробочку.
– Тодд? – кричит она в нее. – Тодд, где ты?
Тишина.
А в следующий миг раздается знакомый звук…
– Корабль! – вскрикивает человек Бездны и разворачивает свою лошадь.
В небо над долиной поднимается воздушное судно.
– Тодд! – все кричит любовь Ножа в коробочку…
И снова нет ответа.
Что происходит? – властно показывает Небо. Мы думали, пилот корабля убит…
– Так и есть, – отвечает Брэдли. – Я – единственный человек на этой планете, кто умеет им управлять…
Однако судно неповоротливо поднимается в воздух над главной площадью.
А потом устремляется в нашу сторону.
Все быстрей и быстрей…
– Тодд! – в панике твердит любовь Ножа. – Ответь мне! Прентисс, показывает Источник Небу. Это может быть только он. – Но как?! – вопрошает человек Бездны.
Неважно как, отвечает Источник. Если это мэр…
То нам надо бежать, заканчивает за него Небо, а потом поворачивается к Земле и отдает мгновенный приказ: бежать, бежать, БЕЖАТЬ…
Тут со стороны судна – оно уже почти над нами – раздается свист, и это заставляет нас поднять головы.
Судно выстрелило из своего самого мощного орудия. Выстрелило по нам.