А тем временем он поставил усиленную стражу вокруг единственной прентисстаунской цистерны с пресной водой (на боковой улочке, отходящей от площади). Еще он велел солдатам собрать по всему городу съестные припасы и сложить в старом стойле рядом с цистерной – типа провиантский склад. Все под своим личным контролем, конечно, и на самом краешке нового лагеря.
Который тоже, понятное дело, разбили на площади.
Я думал, мэр реквизирует ближайшие дома, но он сказал, што предпочитает палатку и костер. Дескать, так оно больше похоже на настоящую войну – свежий воздух, все такое… армейский Шум вокруг РЕВет. Мэр даже у мистера Тейта забрал лишний комплект униформы и велел на себя перешить, так што он у нас теперь опять генерал, щегольской такой, весь с иголочки.
А еще он велел поставить палатку мне – напротив своей и капитанских. Пусть все видят, што я у него важный человек. Которому стоило спасать жизнь, раз уж он дал себе труд вернуться и спасти. Он даже койку мне в палатке поставил, на чем спать… на чем наконец-то уснуть после двух суток напролет непрерывного боя. Мне это было даже как-то неудобно – спать… какой там сон посередь войны-то, но я так вымотался, што все равно лег и уснул.
И видел во сне ее.
Видел, как она прискакала искать меня после взрыва, и вся расстроилась, и волосы у нее немного воняли, и одежда вся пропотела, и на ощупь она была будто бы сразу холодная и теплая – но все равно она, и не просто она, а она у меня в руках…
– Виола, – сказал я и проснулся.
Дыхание облачком висло в холодном воздухе.
Несколько секунд я тяжело дышал, потом вылез из койки и откинул полог палатки, пошел прямиком к Ангаррад и прижался лицом к ейному теплому лошадиному боку.
– Утречко, – сказали сзади.
Молодой солдатик, поставлявший Ангаррад фураж с тех пор, как разбили лагерь, притаранил утреннюю порцию.
– Утро, – ответил я.
Он на меня старался не смотреть. Сам был старше, но все равно стеснялся. Надел торбу на морду Ангаррад и другую – на Джульеттину Радость, которая вообще-то лошадь мистера Моргана, но мэр ее забрал себе, когда лишился Морпета. Вредная кобыла, эта Радость – зубы скалит на все, что шевелится.
ПОДЧИНИСЬ! – заявила она солдату.
– Щас сама подчинишься, – буркнул он, а я хихикнул, потому што то же ей это говорю при каждом случае.
Я погладил Ангаррад, поправил попону, чтоб не замерзла. МАЛЬЧИК-ЖЕРЕБЕНОК, сказала она, МАЛЬЧИК-ЖЕРЕБЕНОК.
Она до сих пор еще не в порядке, Ангаррад. Головы почти не поднимает. Я даже не пытался на ней ездить с тех пор, как мы вернулись в город. Ну, хотя бы разговаривает немножко, и то хлеб. И Шум у ней перестал визжать.
О войне. Визжать о войне.
Я закрыл глаза.
(Я есмь круг и круг есть я, думаю я легонько, как перышко…)
(потомуш можно свой Шум и для себя гасить тоже…)
(гасить эти крики, эти смерти…)
(гасить все то, что ты видел и больше никогда видеть не хочешь…)
(и еще этот гул где-то сзади, который даже не слышится толком, – скорее уж ощущается…)
– Думаешь, скоро что-то случится? – спросил вдруг солдат.
Я даже глаза открыл.
– Пока ничего не случается, никто не умирает.
Он кивнул и снова отвел глаза.
– Джеймс, – сказал, и в Шуме я увидел, что он назвал мне свое имя с такой… дружелюбной надеждой, какая бывает у человека, у которого все друзья до единого умерли.
– Тодд, – сказал я.
Он на секундочку встретился со мной глазами, а потом посмотрел мне за спину и тут же отвел, и порскнул куда-то дальше по своим следующим делам.
Потомуш там из своей палатки вышел мэр.
– Доброе утро, Тодд, – сказал он и потянулся.
– И што в нем такого хорошего?
Он только улыбнулся в ответ своей идиотской улыбкой.
– Понимаю, Тодд, ждать нелегко. Особенно под угрозой реки, которая в любую минуту может нас утопить.
– Почему нам тогда просто не уйти? Виола говорила, на берегу океана есть старые поселения, можно передислоцироваться туда и…
– Потому что это мой город, Тодд. – Он подошел к костру и налил себе чашку кофе. – И если мы его оставим, это будет означать, что они победили. Таковы правила этой игры. Они не освободят реку, потому что мы тогда выпустим еще ракеты. А значит, все будут искать другие способы выиграть эту войну.
– Это не твои ракеты.
– Да, они Виолины, – он широко мне ухмыльнулся. – И мы с тобой уже видели, на что она готова, чтобы защитить тебя.
– Мистер президент? – к костру шагал мистер Тейт, только што сменившийся с ночного патруля; с ним был какой-то старик, которого я раньше не видел. – Представитель запрашивает аудиенцию.
– Представитель? – мэр сделал вид «ну надо же, какое уважаемое лицо».
– Да, сэр, – старик мял шляпу в руках и никак не мог определиться, куда ему смотреть. – Из города.
Мы с мэром машинально оглянулись на окружающие площадь дома и разбегающиеся во все стороны улицы. В городе не было никого со времени первой спачьей атаки. Но теперь – гляди-ка! – на главной улице, за руинами собора, виднелась группка людей. Пожилых в основном, но вон и парочка женщин помоложе, а у одной из них даже ребенок на руках.
– Мы не понимаем, что происходит, – продолжал старик. – Мы услышали взрывы и побежали…
– Война происходит, – сказал мэр. – События, определяющие все наше будущее, происходят, вот что.
– Эээ. Гм. Да, – сказал старик. – Но потом пересохла река.
– И теперь вы думаете, не безопаснее ли всего вам будет тут, в городе, – кивнул мэр. – И как же, позволь узнать, будет твое имя, а, представитель?
– Шоу.
– Итак, мистер Шоу. Настали отчаянные времена, когда ваш город и армия нуждаются в вас.
Мистер Шоу нервно забегал глазами, переводя взгляд с мэра на мистера Тейта и обратно.
– Мы, безусловно, готовы поддержать наших бравых мужчин в сражении, – он принялся пуще прежнего мять в руках шляпу.
Мэр снова кивнул, почти радушно.
– Однако у вас нет электричества, не так ли? С тех пор как вы бросили город. Нет отопления. Невозможно приготовить еду.
– Нет, сэр, – потупился мистер Шоу.
Мэр несколько секунд помолчал.
– Вот что я вам скажу, мистер Шоу, – сказал он наконец. – Я пошлю своих людей перезапустить электростанцию. Посмотрим, возможно, нам удастся вернуть свет хотя бы в часть города.
Мистер Шоу слегка остолбенел. Я-то в курсе, что при этом чувствуешь.
– Спасибо, мистер президент, – пролепетал он. – Я грешным делом собирался только спросить, нельзя ли нам…
– Нет-нет, – запротестовал мэр. – За кого нам сражаться в этой войне, как не за вас? А теперь, когда этот вопрос мы решили, могу ли я рассчитывать лично на вашу помощь и помощь остальных горожан в деле снабжения фронта? Я в основном о продуктах говорю, но и про нормирование воды тоже. Мы все в этом заодно, мистер Шоу, и армия не сможет ничего, не ощущая в тылу этой поддержки. Вашей поддержки, мистер Шоу.
– Гм… ну конечно, мистер президент, – старик был настолько вне себя от удивления, что у него даже слова как-то не особо выходили.
– Капитан Тейт? – повысил голос мэр. – Будьте так добры послать команду инженеров в город с мистером Шоу. Пусть посмотрят, как не дать людям, которых мы защищаем, замерзнуть до смерти.
Мистер Тейт повел мистера Шоу прочь, а я, в свою очередь, с удивлением уставился на мэра.
– Почему ты даешь им отопление, когда у нас есть только костры? С чего ты вдруг решил щадить людей?
– С того, Тодд, – ответил он, – что здесь сейчас идет не одна битва, а больше. – Мэр проводил глазами мистера Шоу, спешившего к своим с добрыми вестями. – И я твердо намерен выиграть их все.
– Так, – сказала мистрис Лоусон, снова перевязывая мне руку, – нам известно, что этот браслет должен врасти в кожу животного, которое его носит, и навсегда его заклеймить. Если его снять, химические вещества, содержащиеся в металле, не дадут нам остановить кровотечение. Однако, если оставить браслет в покое, рана должна исцелиться сама… но именно этого с тобой почему-то не происходит.
Я лежала на койке в целительской нашего корабля – где провела куда больше времени, чем хотела, с тех пор как вернулась от Тодда. Снадобья мистрис Лоусон не давали инфекции пойти вразнос, но и только. Они ничего толком не лечили. У меня держалась температура, рана горела… причем настолько, что я сама, добровольно, раз за разом возвращалась на эту койку.
Словно мне без нее в последние два дня нечем было заняться.
То, как меня встретили на холме… я прямо-таки удивилась. Когда я подъехала к лагерю, уже темнело, но костры светили ярко, и люди меня увидели…
И встретили чуть ли не овацией.
Знакомые – Магнус, мистрис Надари, Айвен – подходили, хлопали Желудя по крупу, говорили: «Отлично!» и «Молодчина!» и «Ну, ты им показала!» – не иначе как думали, что пульнуть во врага ракетой – это самый лучший выбор, какой только можно сделать. Даже Симона посоветовала не слишком грузиться по этому поводу.
И Ли тоже.
– Если не показать им сразу, что мы способны дать сдачи, они так и продолжат лезть, – сказал он, когда мы сидели с ним вечером на бревне и ели ужин.
Его светлые лохмы уже доставали до воротника, а в большущих синих глазах отражались луны… и кожа у основания шеи была такая мягкая…
Так, спокойно.
– Теперь они полезут еще хуже, – возразила я, наверное, чуть-чуть громковато. – Такое возможно.
– Ты должна была это сделать. Должна. Ради твоего Тодда.
А в Шуме ясно читалось, что ему ужасно хочется меня обнять.
Но он не стал.
Брэдли, со своей стороны, вообще со мной не разговаривал. Впрочем, ему было незачем. ЭГОИСТИЧНАЯ ДЕВЧОНКА, вещал его Шум, и ЖИЗНИ ТЫСЯЧИ ЧЕЛОВЕК, и ГЛУПЫЙ РЕБЕНОК ВТЯНУЛ НАС В ВОЙНУ, и еще всякое другое, похуже. Слова так и хлестали меня, стоило только оказаться поблизости.
– Я просто зол, – говорил он. – Прости, что тебе приходится это слушать.