больше, потомуш если с ней што-то не так… если с ней што-то случится…
Я есмь круг и круг есть я.
И все наконец-то успокоилось. Хотя бы немного.
Я ей ничего не сказал. Не хотел, чтобы она волновалась. У меня все под контролем.
МАЛЬЧИК-ЖЕРЕБЕНОК? – нервно спросила снизу Ангаррад.
– Все хорошо, девочка, – ответил я. – Мы скоро будем дома.
Я бы не стал ее брать, если бы знал, как все скверно окажется в этом доме. Она всего пару дней назад пустила меня обратно в седло и до сих пор дергалась, стоит только веточке хрустнуть.
– Я могу послать людей тушить пожары, – предложил мистер О’Хеа.
– Нет смысла, – сказал мэр. – Пусть догорают.
ПОДЧИНИСЬ! – рявкнула под ним Джульеттина Радость. Просто так, никому в особенности.
– Черт, мне нужна новая лошадь, – проворчал ее всадник.
И вдруг вскинул голову – так, што даже я заметил.
– Што? – спросил я.
Он быстро оглядывался по сторонам – на кровавый дом позади, на дорогу в город. Нигде вроде бы ничего не изменилось.
Кроме выражения у него на лице.
– Што? – повторил я.
– А ты не слышишь? – он снова остановился.
И тут я услышал…
Шум…
Нечеловеческий Шум…
Он шел со всех сторон сразу.
Отовсюду, как сказал тот солдат.
– Невозможно, – пробормотал мэр, наливаясь яростью. – Они не посмеют…
Но слышно было уже совершенно отчетливо…
Нас окружили, буквально в мгновение ока…
Спаклы перешли в наступление.
А сказала она мне вот что:
– Я так и не извинилась перед тобой за бомбу в соборе.
Отвечать я не стала.
Потому что язык от удивления проглотила.
– Это не была попытка убить тебя, – продолжала она. – И нет, я не думала, что твоя жизнь стоит меньше любой другой.
Я тяжело проглотила слюну.
– Вон, – брякнула я и сама удивилась: наверняка это лихорадка захватила контроль над языком. – Пошла вон. Сейчас же.
– Я надеялась, что президент сам обыщет твою сумку, – сказала она. – Он бы первым взял в руки бомбу, и на том наши проблемы кончились бы. Сразу все. И я делала ставку на эту часть плана, только если они тебя поймают. А если бы они тебя поймали, живой ты бы все равно не выбралась.
– Это не тебе было решать.
– Именно мне, моя девочка.
– Если бы ты спросила меня, я бы тебе сказала…
– Что ты не стала бы делать ничего, способного причинить вред твоему мальчику. – Она помолчала, ожидая, что я стану возражать; не дождалась. – Лидерам иногда приходится принимать чудовищные решения, и мое заключалось в том, что, если ты все равно погибнешь на задании, которое сама на себя взяла, я, по крайней мере, обязана воспользоваться шансом, пусть даже совсем маленьким, сделать так, чтобы твоя смерть не пропала даром.
Я прямо-таки чувствовала, как краска заливает лицо, и уже начала трястись – наполовину от температуры, наполовину от чистой, раскаленной ярости.
– Это только один вариант развития событий. Случиться могла еще куча всего, но каждая такая линия неизбежно заканчивалась одним: нас с Ли разрывает в клочья.
– Значит, ты стала бы мученицей за справедливое дело, – сказала мистрис Койл. – И мы сражались бы дальше во имя твое, – она посмотрела на меня очень жестко. – Ты себе не представляешь, какой это могущественный фактор – мученичество.
– Слова прирожденного террориста.
– И тем не менее, Виола, я хотела сказать, что ты была совершенно права.
– Так, с меня хватит.
– Дай мне закончить. Эта бомба была ошибкой. И хотя у меня могли быть сколь угодно веские причины поступить так в отчаянной попытке добраться до него, все равно этого недостаточно, чтобы рисковать чужой жизнью. Не моей.
– Как ты права, черт побери…
– И об этом я глубоко сожалею.
После этих слов, настоящих, произнесенных вслух слов, настала тишина. Тяжелая тишина, из тех, что длится… потом еще длится… а потом она повернулась и пошла.
– Чего тебе здесь надо? – остановила ее я. – Ты действительно хочешь мира? Или только побить мэра?
Она подняла бровь.
– Одно не получится без другого.
– Но что, если, погнавшись за обоими зайцами, ты не поймаешь ни одного?
– Это должен быть мир, ради которого стоит жить, Виола, – твердо сказала она. – Если просто вернуться к тому, что у нас было раньше, то какой во всем этом смысл? Зачем ради этого умирать?
– Сюда летит конвой из почти пяти тысяч человек. Как раньше, уже по-любому не будет.
– Это мне известно, моя девочка…
– Только представь себе, в какой сильной позиции ты окажешься, если поможешь нам заключить новое перемирие? Если сделаешь эту планету мирной – ради них.
Она на мгновение задумалась, потом погладила дверную раму, чтобы только не смотреть мне в лицо.
– Я тебе когда-то сказала, какое огромное впечатление ты на меня произвела при встрече. Помнишь?
Я вздрогнула, потому что в этом воспоминании фигурировала еще и Мэдди… которую застрелили, когда она помогала мне производить впечатление на других…
– Помню.
– Так вот, я до сих пор впечатлена. И даже больше прежнего, – она все так же на меня не смотрела. – Я никогда не была здесь девочкой, знаешь ли. Когда мы приземлились, я уже была вполне взрослой и вместе с разными другими людьми пыталась основать рыбацкое поселение, – она поджала губы. – Попытка провалилась. Рыбы съели куда больше людей, чем люди – рыб.
– Ты могла бы попытаться еще раз, – возразила я. – С новыми поселенцами. Ты же говорила, океан отсюда не так уж далеко – пара дней пути…
– Один день на самом деле. А на быстром коне – так и вовсе часа два. Я сказала про два дня, так как не хотела, чтобы ты за мной туда увязалась.
– Еще одна ложь… – нахмурилась я.
– Но и в этом я тоже ошиблась, моя девочка. Ты все равно пришла бы, займи это даже месяц. Вот потому-то ты и произвела на меня такое впечатление. Ты выжила, ты сумела занять в этом мире позицию, которая реально влияет на происходящее, – а сейчас пытаешься в одиночку отвоевать себе мир.
– Тогда помоги мне, – сказала я.
Она стукнула ладонью по двери, раз, другой… словно правда думала над моим предложением.
– Я просто прикидываю, девочка моя, – сказала она наконец. – Неужели ты и вправду готова?
– Готова к чему?
Но она просто взяла и вышла, ни слова не говоря.
– К чему готова? – крикнула я ей в спину и вывернулась из кровати, опустила ноги на пол, выпрямилась…
Чтобы тут же повалиться на вторую койку – просто от головокружения.
Пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы комната вокруг перестала вращаться.
После этого я все-таки встала и решительно двинулась за ней следом.
Солдаты взяли ружья на изготовку и заозирались по сторонам, но тщетно: спачий РЕВ шел, казалось, со всех сторон сразу, стремительно наступая, заключая в кольцо, сжимая его…
Мэр вскинул к плечу собственное ружье. Я вытащил свое, похлопывая другой рукой Ангаррад, штобы ее успокоить, но видно все равно ничего не было… ничего…
А потом солдат дальше по дороге истошно закричал и упал наземь, схватившись за грудь…
– Там! – рявкнул мэр…
И внезапно целая толпа спаклов, десятки их, вырвались из леса, паля в солдат из своих белых палок, а солдаты падали раньше, чем успевали выстрелить в ответ…
Мимо ринулся вперед мэр, стреляя, ныряя под летящую в него стрелу…
МАЛЬЧИК-ЖЕРЕБЕНОК! – крикнула Ангаррад, и у меня мелькнула мысль повернуть ее в сторону, умчаться из этой заварухи, штобы только спасти, штобы она была цела и невредима…
Повсюду под ружейным огнем падали спаклы…
Но стоило упасть одному, как позади него тут же вырастал другой…
КО МНЕ! – прогремело у меня в Шуме…
Мэр вонзил эти слова прямо туда…
ВСЕМ БЫСТРО КО МНЕ!
Он это не крикнул, не… прогудел даже этим своим гулом – просто слова оказались прямиком у тебя в голове…
И я увидел…
Даже глазам своим на секунду не поверил…
Как все оставшиеся в живых солдаты – с дюжину человек – двинулись одним слитным движением…
ВСЕМ БЫСТРО КО МНЕ!
Как стадо овец, на которых лает овчарка…
ВСЕ СЮДА!
Все еще стреляя из ружей, они все попятились к мэру, спиной вперед, даже, прости меня господи, в ногу, в одном ритме, все эти разные люди вдруг сделались как один и тот же единый человек, карабкаясь через тела погибших, словно никаких тел тут вообще не было…
КО МНЕ!
КО МНЕ!
И даже я почувствовал, как мои руки сами натягивают поводья Ангаррад, чтобы встать за спиной мэра…
Со всеми… как все… как один…
МАЛЬЧИК-ЖЕРЕБЕНОК?!
Я выругался про себя и повернул ее вместо этого в другую сторону, прочь из этой каши…
Но солдаты все равно шли, даже когда один и за ним другой падали под ноги остальным, – они шли, теперь двумя короткими шеренгами, стреляя одновременно…
И спаклы гибли под ружейным огнем, усеивая землю…
А люди отступали спиной вперед…
Мистер О’Хеа поравнялся со мной верхом на коне, стреляя в ту же секунду, что и остальные, а рядом из лесу показался спакл и поднял свою белую палку, целя точно в него, и…
ПРИГНИСЬ! подумал я…
Подумал, но не сказал…
И от меня к нему проскочил жужжащий гул, быстрый, как удар молнии…
И он пригнулся, а спакл выпалил ровно поверх его головы…
Мистер О’Хеа разогнулся и застрелил спакла, а потом повернулся ко мне…
Но спасибо не сказал – вместо этого в глазах у него была белая ярость…
А потом почему-то настала тишина.
Спаклы исчезли. Не убежали, так штобы это можно было заметить, а просто исчезли – вот были и нет, и атака закончилась, и на земле остались мертвые солдаты и мертвые спаклы, и все это заняло вряд ли больше минуты…
Две шеренги выживших солдат стояли идеально ровными линиями: ружья одинаково у плеча, все смотрят в ту точку, откуда противник появился ту самую минуту назад, все готовы стрелять снова…