– Да, Тодд, – одобрил мэр. – Очень эффектно вышло.
Я заморгал.
Меня трясло с головы до ног.
Я же мог ему реально повредить.
Просто подумав об этом.
(и вообще-то это было очень приятно…)
(заткнись)
– Ну что ж, раз у нас теперь есть немного времени, пока у них продолжаются переговоры, – все еще посмеиваясь, объявил мэр, – как думаешь, не заняться ли нам легким чтением?
Я только-только начал отдышиваться, так што прошла целая долгая минута, пока до меня, наконец, дошло, о чем он.
– Нет, – сказал Брэдли, снова качая головой (солнце клонилось к закату, и от дыхания начали подниматься облачка пара). – Начинать с наказаний мы не можем. Старт всегда задает тон тому, что будет дальше.
Я закрыла глаза. Когда-то он уже говорил мне вот эти самые слова – целую вечность назад. И да, он был прав. Мы начали с катастрофы, и все дальнейшее так пока что и оставалось цепочкой катастроф.
Я склонила голову на руки. Господи, как же я устала! Температура у меня опять поднялась. Сколько бы лекарств мы с собой ни притащили, и несмотря на костер, устроенный спаклами прямо рядом с нами, когда к вечеру принялось холодать, я уже беспрерывно дрожала и кашляла.
День на самом деле прошел очень круто, куда лучше, чем мы предполагали. Мы договорились о целой куче всяких вещей: о полном прекращении боевых действий на время переговоров, об учреждении совета для решения всех споров… уже даже подбирались к выделению поселенцам земли, где они смогут жить.
Но весь день, просто весь, мы спотыкались об одно и то же.
ПРЕСТУПЛЕНИЯ, твердил Небо на нашем языке. ПРЕСТУПЛЕНИЯ – ЭТО СЛОВО НА ЯЗЫКЕ РАСЧИСТКИ. ПРЕСТУПЛЕНИЯ ПРОТИВ ЗЕМЛИ.
Мы уже поняли, что Земля – это и есть они, спаклы, а Расчистка – мы, и что для них уже само наше название есть преступление. Но это еще не все. Спаклы хотели, чтобы мы выдали им мэра и его высших офицеров для наказания за те преступления, что они совершили против группы спаклов, именуемых Бременем.
– Но и вы тоже убивали людей, – возражала я. – Вы убили сотни их.
РАСЧИСТКА НАЧАЛА ЭТУ ВОЙНУ, сказал он.
– Спаклы далеко не невинны, – отвечала на это я. – Злодеяния совершались с обеих сторон.
И снова картины чинимого мэром геноцида возникали у Неба в Шуме…
Включая и Тодда, шагающего через кучи тел к 1017…
– НЕТ! – вскрикнула я, и Небо даже откинулся на спинку своего кресла от неожиданности. – Его сюда не приплетайте: он не имеет к этому никакого отношения. Вы понятия не имеете…
– Ладно, ладно! – Брэдли поднял руки. – Уже поздно. Давайте согласимся, что это был очень продуктивный первый день переговоров? Только поглядите, как многого мы уже достигли. Сидим за одним столом, едим одну пищу, работаем ради одной цели…
Шум Неба немного поутих, но у меня снова возникло это чувство… что все спаклы мира сейчас выжидательно смотрят на нас.
– Завтра мы встретимся снова, – продолжал Брэдли. – Мы поговорим со своим народом, а вы – с вашим. Свежие перспективы…
Небо некоторое время сидел в задумчивости.
СЕГОДНЯ РАСЧИСТКА И НЕБО ОСТАНУТСЯ ЗДЕСЬ, сказал он. РАСЧИСТКА БУДЕТ НАШИМИ ГОСТЯМИ.
– Чего? – встревоженно вскинулась я. – Нет, мы не можем…
Но спаклы уже выставляли поодаль три палатки… видимо, все это планировалось с самого начала.
Брэдли положил руку на мою.
– Возможно, это хорошая мысль, – тихо сказал он. – Возможно, это знак доверия.
– Но корабль…
– Кораблю необязательно висеть над нами в воздухе, чтобы стрелять, – произнес он уже громче, чтобы Небо тоже услышал.
Шум показал, что услышал. И понял.
Я заглянула Брэдли в глаза, в его Шум – увидела доброту и надежду, которые всегда там были… которые не изгнала ни эта планета, ни Шум, ни война – ничего из того, что до сих пор с нами случилось.
И я сказала: «Да» – даже не потому, что реально согласилась, а ради того, чтобы эта доброта из него никуда не исчезла.
Палатки были сотканы как будто бы из плотно переплетенных волокон мха. Поставили их за считаные секунды. Небо сказал нам длинную формальную речь на тему «всем спокойной ночи!», после чего исчез в своей. Мы с Брэдли встали и пошли посмотреть лошадей, которые принялись тыкаться в нас теплыми носами.
– Все прошло реально хорошо, – подытожила я.
– Думаю, это нападение на тебя в итоге сработало в нашу же пользу, – поделился Брэдли. – Склонило их к согласию, – тут он понизил голос. – Слушай, а у тебя не было такого чувства?… Будто все спаклы на свете сейчас смотрят на тебя?
– Да! – прошептала в ответ я. – Я об этом весь день думаю.
– Этот их Шум, судя по всему, не просто средство коммуникации. – Его собственный Шум был полон едва сдерживаемого восторга. – Я так понимаю, это то, кто они такие. Они и есть этот голос. И если бы мы только научились говорить, как они… если бы смогли присоединиться к их голосу…
Он умолк. Весь его Шум подрагивал и переливался.
– Что?
– Ну, я просто думаю… Возможно, мы оказались бы на полпути к тому, чтобы реально стать одним народом.
Я смотрел на проекшии, как Виола спит.
Я сказал нет на идею ей остаться там, у спаклов, ни в коем случае, и Симона тоже, и мистрис Койл, но она все равно осталась. Корабль с наступлением ночи улетел домой, на холм. Виола оставила полог палатки открытым в сторону костра, и я видел ее внутри. Она кашляла, ворочалась, возилась, а мое сердце невыносимо тянулось туда, к ней, тянулось и хотело быть там.
Интересно, о чем она думает сейчас? Может, обо мне? Сколько времени это все еще займет… пока мы сможем, наконец, начать жить мирной жизнью и поправить ей здоровье, и я буду о ней заботиться и слушать, как она говорит со мной взаправду, а не через комм, и читает мне дневник моей ма…
Или я ей его читаю.
– Тодд? – подал голос мэр. – Если ты готов, то я – да.
Я кивнул ему и нырнул к себе в палатку.
Вытащил из рюкзака книгу ма, погладил обложку (всегда это делаю), там, где в нее впился нож Аарона, а она спасла мне жизнь. Открыл, увидел буквы… слова, написанные маминой собственной рукой, еще в те давние дни, когда я только родился, а ее убили на спачьей войне… или это мэр ее убил, или она сама… но это вранье, хотя мэр и говорит, што правда, и я снова слегка закипел от этой мысли, и от муравейника букв закипел, выплеснутых беззаботно на страницы, кучных и расползающихся во все стороны, и нет, я все-таки передумал, я не дам ему это сделать…
Мой милый сын, прочел я (слова вдруг объявились сами собой на странице, ясные как день). Еще и месяца тебе не исполнилось, а уже жизнь готовит свои испытания.
Я проглотил слюну. Сердце сильно заколотилось, горло сдавило, но я не сводил глаз со страницы, потомуш она была там… там была она…
Урожай зерновых не вызрел уже второй год подряд, и это большой удар, потому что зерно кормит овец Бена и Киллиана, а овцы Бена и Киллиана кормят нас всех…
Я слышал тихое жужжание, чувствовал присутствие мэра (он сидел позади меня, у входа в палатку… вкладывал свое знание мне в голову, делился им со мной…)
…и словно этого еще мало, сынок, проповедник Аарон принялся поносить спаклов, винить их во всем, этих стыдливых маленьких созданий, которые вечно выглядят так, будто никогда не ели досыта. Из Убежища приходят вести, что у них там со спаклами тоже проблемы, но наш военный, который Дэвид Прентисс, говорит, что мы должны их уважать и не искать козлов отпущения за какой-то там неурожай…
– Ты правда такое говорил? – спросил я, не сводя глаз со страницы.
– Если мама утверждает, то да, – отозвался он (голос был очень напряженный). – Я не могу держать контакт вечно, Тодд. Прости, но на это уходит столько усилий…
– Еще одну секундочку, – попросил я.
Ну вот, ты опять проснулся в соседней комнате. Смешно: ты зовешь меня оттуда и я должна прекратить с тобой разговаривать тут. Но это значит, что я все время могу с тобой говорить, мой сынок, хоть тут, хоть там – есть ли на свете большее счастье? Как всегда, мой сильный маленький человечек, у тебя…
Слова соскользнули со страницы, высыпались у меня из головы – я аж ахнул, такой это был шок, и хотя я видел, што там происходит дальше (…всегда будет моя любовь, она говорит, что у меня всегда будет ее любовь), слова на глазах делались все заковыристей, узловатее, гуще… лес слов, как по волшебству, смыкался передо мной.
Я обернулся. У мэра на лбу блестел пот. Мой лоб, дошло до меня, тоже был весь мокрый.
(в воздухе висело тихое жужжание…)
(но мне до него не было дела, уже не было…)
– Прости, Тодд, – сказал мэр тихо, – я могу делать это вот столько и не больше, – он слабо улыбнулся. – Но я работаю над этим. Получается уже лучше.
Я молчал. Дыхание давалось с трудом, на груди будто камень лежал. Мамины слова рушились в голову, что твой водопад, и… и она была там, говорила со мной, она со мной говорила, как она на меня надеется… как меня любит…
Я проглотил слюну.
Все вот это проглотил.
Потом еще раз.
И…
– Спасибо, – сказал я.
– Не за что, Тодд, – так же тихо ответил он. – Не за что.
Мы стояли в палатке, и я, кажется, впервые понял, какой высокий вырос…
Можно смотреть ему в глаза вровень.
И я смотрел – на человека передо мной…
(тихохонькое такое жужжание, почти приятное)
Не на монстра. Не на чудовище.
Он кашлянул.
– Знаешь, Тодд, я бы мог…
– Мистер президент! – донеслось из-за полога.
Он быстро вышел вон, а я – за ним, на тот случай, если што-то решило произойти.
– Пора.
Снаружи руки по швам стоял мистер Тейт. Я скорее посмотрел на проекшию, но там ничего не изменилось. Виола спала у себя в палатке, все было по-прежнему.
– Пора што? – резко спросил я.