У Земли нет имен, показываю я в ответ. Если понимаешь нас, должен понимать и это.
Возвращение правда так думает? – улыбается он с полным ртом тушеной рыбы.
И снова мой голос полон тепла и юмора, хотя я этого совсем не хочу.
Ты твердо решил, что я тебе не нравлюсь? показывает он.
Мой голос становится жестким.
Вы убивали мой народ. Убивали и обращали в рабство.
Он протягивает мне свой голос, очень ласково – никогда такого не видел у Расчистки.
Только некоторые из нас делали это. Человек, с которым вы воюете, убил и моего одного особенного, и я воюю с ним на вашей стороне.
Я встаю и собираюсь уходить.
Пожалуйста, подожди, показывает он.
Я замираю.
Мой народ, мы сделали вам много плохого, я знаю, а твой народ сделал плохое мне, удерживая меня здесь столько времени против воли, – с этим не поспоришь. Но Я САМ не сделал ничего плохого тебе. А ТЫ – мне.
Я старался не пускать в голос ту сцену, когда я держал над ним занесенный нож.
А тут не стал. Я показываю, что я мог бы с ним сделать. Что я хотел с ним сделать…
Но не сделал, показывает он. Ты остановился. И то, что происходит сейчас между нами, один голос человека, протянутый к одному голосу Земли, – ВОТ ЭТО и есть начало настоящего мира между нашими народами.
Воистину так, в Конец Путей входит Небо. И это лучшее из всех возможных начал.
Источник ставит миску на землю.
Пора?
Да, пора, соглашается Небо.
Источник испускает совершенно счастливый вздох, и его голос снова наполняется Ножом.
– Тодд, – чирикает он на языке Расчистки.
И в этот момент издалека доносится взрыв.
Мы мгновенно оборачиваемся в ту сторону, хотя на таком расстоянии физическими глазами все равно ничего не увидишь.
Что это такое? – спрашивает Источник. На нас напали?
На нас? – показываю я.
Погодите, показывает Небо. Сейчас докатится…
и до нас действительно докатывается через мгновение – голоса Путей ловят голоса Земли с плато, мы видим взрыв посреди города, посреди большой толпы Расчистки, правда глаза, которые на это смотрят, находятся высоко, на обрыве, так что различить на самом деле можно только вспышку огня и столб дыма.
Это Земля? – спрашивает Источник. Земля это сделала?
Нет, показывает Небо.
Он стремительно покидает Конец Путей и делает нам знак идти за ним.
Мне приходится поддерживать Источник на крутой каменистой тропинке – он еще слишком слаб. Голос его полон одним —
страхом.
Не за себя, не за мирные переговоры…
Только за Ножа.
Ничего больше нет в его голосе, кроме страха потерять Ножа в то самое утро, когда они должны были воссоединиться, страха, что случилось самое худшее, что он снова потерял своего сына, своего любимого сына, и я сам чувствую, как у него сердце болит от беспокойства, от любви и заботы о нем…
Я знаю эту боль, я сам ее чувствовал…
Боль струится от Источника ко мне, пока мы ковыляем по тропинке вниз…
Нож…
Тодд…
Он стоит у меня в голосе в полный рост, живой, хрупкий и достойный жить, как любой другой…
И я не хочу его видеть.
Я не хочу этого видеть.
Не хочу…
Мэр не издал ни звука – только резко и коротко втянул воздух, когда мистрис Лоусон прижала пластырь ему к затылку… Хотя на ожоги было невозможно смотреть.
– Суровые, – бросила мистрис, – да, но поверхностные. Вспышка была такая быстрая, что не успела обжечь серьезно. Восстановишься. Хотя шрамы останутся.
– Спасибо вам, мистрис, – сказал он, пока она протирала ему лицо прозрачным гелем.
Спереди все было далеко не так ужасно, как сзади.
– Я просто делаю свою работу, – сурово ответила она. – У меня есть и другие пациенты.
Она сгребла кипу пластырей и вышла из целительской. Я сидел в кресле рядом с койкой, с противоожоговым гелем на руках. На другой койке громоздился Уилф, обожженный по всему фасаду, но живой – когда бомба сдетонировала, он уже падал со сцены.
Снаружи… снаружи все было плохо. Ли был там и, глядя через Шум толпы, пытался помочь десяткам обожженных и раненых – всем, кто пострадал при самоубийстве мистрис Койл.
Были и погибшие. Как минимум пятеро мужчин и одна женщина.
И сама мистрис Койл, конечно.
И… Симона.
Виола не сказала мне ни слова с самого взрыва. Они с Брэдли почти сразу исчезли.
По своим делам.
Которые меня не касались.
– Все будет хорошо, Тодд, – мэр заметил, как все время глазею на дверь. – Они поймут, что у тебя были доли секунды на решения, а я оказался ближе…
– Нет, не оказался, – я сжал кулаки и сморщился от боли – ожоги. – До тебя было дальше тянуться.
– И ты дотянулся, – он до сих пор слегка удивлялся этому.
– Ну да, ну да.
– Ты меня спас, – это он пробормотал почти себе под нос.
– Я в курсе…
– Нет, Тодд, – он сел на кровати, хотя это явно было больно. – Ты меня спас. Хотя был не обязан. Сказать не могу, как много это для меня значит.
– Ты все равно пытаешься.
– Я никогда этого не забуду… Ты решил, что меня стоит спасать. Это действительно так, Тодд. И таким меня сделал ты.
– Прекрати, – отрубил я. – Другие люди мертвы. Люди, которых я не спас.
Он просто кивнул. Кивнул и предоставил мне и дальше чувствовать себя дерьмом за то, што не спас Симону.
А потом сказал:
– Она погибла не напрасно, Тодд. Мы об этом позаботимся.
Очень искренне это у него прозвучало. Как обычно.
(оно и по ощущению было искренне…)
(и это слабое жужжание…)
(оно так и лучилось радостью…)
Я посмотрел на Уилфа. Он глядел в потолок. Между белыми пластырями проглядывала закопченная кожа.
– Ты и м’ня тожить спас, – сказал вдруг он. – Ск’зал типа «прыгай». Сказал «вон со сцены».
Я прочистил горло.
– Это не значит спасти, Уилф. И Симону я этим не спас.
– Ты был у м’ня в голове. Ты у м’ня в голове сказал «прыгай», и мои н’ги кааак прыгнули, я им дажить сам ск’зать-то ничего не успел. Ты меня заставил прыгнуть, – глаз моргнул между бинтов. – Вот как ты это сделал, ась?
Мне даже глаза пришлось спрятать. Наверное, так все и было: я контролировал его… а у Симоны Шума не было, вот она и не среагировала.
Но мэр-то мог. Мне его даже хватать не было нужды.
Он тем временем спустил обе ноги на пол и медленно, болезненно поднялся.
– И куда ты, интересно, собрался? – неприветливо буркнул я.
– Общаться с народом, – ответил он. – Сказать им, что процесс мирного урегулирование не закончился из-за поступка одной мистрис. Надо показать им, что я все еще жив и Виола тоже, – он осторожно потрогал затылок. – Мир – дело очень хрупкое. Люди хрупкие. Им надо сказать, что все это – еще не повод терять надежду.
На этом слове меня слегка передернуло.
Мистер Тейт протиснулся в дверь со стопкой одежды и протянул ее мэру.
– Согласно приказу, сэр.
– Ты собираешься надеть чистое? – не поверил я.
– Как и ты, – половину стопки он протянул мне. – Не идти же нам к народу в жженых тряпках!
Я посмотрел на свои… на то, что на мне осталось после того, как мистрис Лоусон счистила с меня обугленные остатки одежды.
– Надевай, Тодд, – сказал мэр. – Ты удивишься, насколько лучше сразу себя почувствуешь.
(и это его тихое жужжание…)
(радость…)
(даже мне от нее стало на секунду не так ужасно…)
Я начал одеваться.
– Вот! – Брэдли ткнул в экран. – Он реально ближе к Симоне, зато Прентисс ближе к краю платформы.
Он замедлил запись и нажал паузу на том кадре, где мистрис Койл уже почти коснулась пальцем кнопки. Симона еще мчалась к ней, а Уилф делал шаг назад, чтобы соскочить с телеги.
А Тодд… Тодд уже протягивал руку к мэру.
– У него не было ни единого шанса подумать, – тихо и нечленораздельно пробормотал Брэдли. – Не то что выбрать.
– Он сразу кинулся к мэру, – покачала головой я. – Думать ему не пришлось.
Мы еще раз просмотрели сам взрыв – эта съемка транслировалась на весь город и на вершину холма. Один бог знает, что там сейчас люди думали…
Мэра на экране снова спасли.
А Симону – нет.
Шум Брэдли был абсолютно сломлен, полон такой печали, что… нет, я даже смотреть туда не могла.
– Ты мне сказала, – он закрыл глаза, – что в ком бы на всей этой планете я ни сомневался… Тодду всегда можно доверять. Ты сама сказала это, Виола. А ты еще ни разу не ошибалась.
– Кроме этого раза. – Я прочла Шум Брэдли, прочла то, что он на самом деле думал. – Вот этого самого раза. Ты тоже думаешь, что виноват он.
Он отвел взгляд. Шум пытался драться сам с собой.
– Тодд явно очень об этом жалеет, – вслух сказал он. – У него это на всем лице написано.
– Но ты этого не слышишь. Не в Шуме. Не правду.
– Ты его спрашивала?
Я вместо ответа снова посмотрела на экран. На огонь, на хаос… последовавшие за тем, как мистрис Койл сама себя взорвала.
– Виола…
– Почему она это сделала? – слова вырвались слишком громко… это я пыталась не видеть дыру в форме Симоны, внезапно образовавшуюся в окружающем мире. – Почему – когда у нас уже был мир?
– Может быть, она надеялась, что без них двоих планета сможет объединиться вокруг… кого-нибудь вроде тебя, – печально сказал Брэдли.
– Не нужна мне такая ответственность, – отрезала я. – Я ее не просила.
– Но ты ее, возможно, получила, – возразил он. – И сможешь использовать мудро.
– Да откуда тебе знать? – вскипела я. – Я сама этого не знаю. Ты говорил, война никогда не должна превращаться в личное дело, – но для меня она ничем другим никогда не была. Если бы я не запустила ту ракету, нас бы здесь вообще не было. Симона была бы все еще…