МАЛЬЧИК-ЖЕРЕБЕНОК! – кричит она…
– Тодд! – кричу я…
Но о берег колотятся волны, слишком большие и громкие…
И клянусь, я что-то слышу… Со стороны моря идет Шум. В прорехах среди волн я вижу темные тени, движущиеся под…
Но нет, я смотрю вперед, только вперед, и кричу:
– ТОДД! – снова и снова…
Теперь уже видно…
Он дерется с мэром на какой-то засыпанной песком площади перед… да, точно, перед часовней…
У меня в животе все сжимается от невольной мысли: сколько всего с нами плохого уже случилось в церквях…
– ТОДД!!!
И один из них отшатывается назад – наверняка под Шумовым ударом…
А другой отпрыгивает в сторону, но держится за голову…
Но с такого расстояния невозможно разобрать, кто где…
На них обоих эта чертова одинаковая униформа…
Какой же высокий успел вымахать Тодд…
Такой высокий, что их с мэром теперь никак не различить…
Страх еще сильнее стискивает мне сердце…
Ангаррад тоже его чувствует…
МАЛЬЧИК-ЖЕРЕБЕНОК! – зовет она…
И бросается вперед еще быстрее.
Назад! думаю я в него, и он действительно делает шаг назад, но только один, и в меня опять летит вспышка Шума, и я рычу от боли и почти падаю вбок, но тут вижу обломок бетона в песке и хватаю его и разворачиваюсь, штобы с размаху бросить в него…
Урони, гудит он.
И я роняю…
– Нет, Тодд, никакого оружия, – качает головой он. – Я разве вооружен?
Я понимаю, что нет, пистолета у него нету, а корабль слишком далеко, штобы как-то пригодиться… Он хочет, штобы мы дрались только Шумом и больше ничем…
– Вот именно, – кивает он. – И пусть победит сильнейший.
И бьет меня снова…
Я рычу и бью его в ответ ВИОЛОЙ и срываюсь с места, бегу через эту нашу крошечную площадь, поскальзываясь на снегу и пытаясь добраться до одной из деревянных развалюх с краю…
Это вряд ли, гудит мэр…
И мои ноги внезапно перестают бежать…
Но я отрываю от земли одну…
И потом другую…
И уже снова бегу…
Сзади смеется мэр.
– Отлично проделано, Тодд.
Я прячусь за кучей каких-то старых досок, прижимаюсь к земле, чтобы он меня не видел, хоть и знаю, что это совершенно бесполезно, но мне нужно хотя бы секунду на подумать…
– А мы друг друга стоим, – говорит мэр.
Я слышу его отчетливо, несмотря на прибой, на реку, на все, что должно по идее его глушить.
Потому что он говорит у меня в голове.
– Ты всегда был самым лучшим моим учеником, Тодд.
– ЗАТКНИСЬ, – ору я в ответ, выглядывая из-за досок, выискивая што-нибудь… хоть што-нибудь, способное пригодиться, помочь…
– Ты контролируешь свой Шум лучше всех в этом мире, – говорит он, приближаясь. – Кроме меня. Ты можешь контролировать других. Ты пользуешься им как оружием. А я ведь с самого начала говорил, что ты еще меня превзойдешь.
И он снова меня бьет крепче прежнего, крепче, чем когда-либо, так что мир становится белым, но у себя в голове я продолжаю думать Виола и хватаю доску, и заставляю себя подняться, и думаю с самым тяжелым гулом, на какой только способен НАЗАД!
И он отступает.
– Ух ты, Тодд! – говорит он, все еще делая вид, што впечатлен.
– Я не буду таким, как ты, – я выхожу из укрытия. – Ни за што.
А он делает еще шаг назад, хотя я ему не приказывал.
– Кому-то же придется, – говорит он. – Кто-то должен контролировать Шум, говорить людям, как им пользоваться. Говорить им, что делать.
– Никто не должен никому ничего говорить, – я делаю еще шаг вперед.
– А ты никогда не был поэтом, правда, Тодд? – мэр снова отступает.
Он уже на самом краю песчаной площади. Держит сломанную руку в сторону, окровавленная кость торчит через кожу наружу… но никакой боли он, кажется, не чувствует.
Позади него только длинный пологий склон, который спускается к волнам… и тем темным штукам, што ходят под ними…
Какие черные у него глаза…
Какой гулкий, полный эха голос…
– Этот мир пожирает меня заживо, Тодд. Этот мир со всей его информацией. Их слишком много. Это невозможно контролировать.
– Тогда прекращай, – говорю я и бью его ВИОЛОЙ.
Он шатается, но не падает.
– Не могу, – отвечает с улыбкой. – Это не в моей натуре. Но ты, Тодд… Ты сильнее меня. Ты сможешь с этим справиться. Ты сможешь править этим миром.
– Я этому миру не нужен, – говорю я. – Последний раз: я – не ты.
Он демонстративно окидывает взглядом мою униформу.
– Ты в этом уверен?
Меня захлестывает гнев, и я бью его снова, крепко, еще одной ВИОЛОЙ.
Он дергается, но не отступает и отвечает собственным ударом. Я скриплю зубами и готовлю следующий, чтобы швырнуть в его идиотскую улыбающуюся рожу…
– Мы можем проторчать тут полдня, пока не превратим друг друга в едва лопочущих имбецилов, – сообщил он. – Так что позволь я озвучу тебе наши ставки.
– Заткнись…
– Если победишь ты, ты получишь целый мир…
– Я не хочу…
– Но если выиграю я…
И тут он внезапно показал мне свой Шум.
Я впервые в жизни увидел его… его целиком, с самого… не знаю – со старого Прентисстауна или даже…
Там холодно, холоднее, чем на этом обледенелом берегу…
И пусто…
Голос мира окружает его, как внешняя тьма, наваливается со всех сторон и вот-вот сокрушит своей невозможной, невыносимой тяжестью…
Знакомство со мной делало его посильным какое-то время, но теперь…
Он хочет уничтожить его, всё уничтожить…
И я чувствую, что он этого правда хочет…
Больше всего на свете…
Чтобы ничего больше не слышать…
И эта ненависть, ненависть у него в Шуме… ненависть самого Шума, так сильна, што… не знаю, смогу ли я вообще такое победить, он сильнее меня, много сильнее, и всегда таким был, и я смотрю в эту пустоту у него внутри, в пустоту, которая дает ему разрушать разрушать разрушать и я правда не знаю…
– Тодд!
Я отвожу взгляд, и он кричит, словно я что-то вырвал у него из груди…
– ТОДД!
Там, за снегом, верхом на моей лошади, на моей чертовой прекрасной лошади…
Виола…
Мэр бьет в меня всем, што у него есть…
– ТОДД! – кричу я, и он оборачивается.
И кричит от боли, потому что мэр нападает на него и его отбрасывает назад, и кровь фонтаном брызжет у него из носа, и Ангаррад вопит МАЛЬЧИК-ЖЕРЕБЕНОК! – и скачет прямо к нему через дюны, а я кричу кричу, его имя, зову его во всю мощь легких…
ТОДД!
Он слышит меня…
Он поднимает глаза…
И я все равно не слышу его Шума, которым он сейчас дерется…
Но я вижу его глаза…
И я снова зову:
ТОДД!
Потому что так бьют мэра.
Потому что ты не один с ним дерешься…
С ним дерутся вместе…
ТОДД!
И он поворачивается к мэру, и я вижу страх у того на лице, потому что мое собственное имя РЕВЕТ с громкостью, подобной раскату грома…
Потомуш она здесь…
Она пришла…
Она пришла за мной…
И зовет меня по имени…
И я чувствую, как ее сила врывается в мой Шум, словно поток огня…
И мэр отшатывается назад, словно ему целая улица домов прилетела в лицо…
– О да, – рычит он и хватается рукой за голову. – Твоя башня силы, наконец, прибыла.
– Тодд! – слышу я снова…
И я беру ее, эту силу, и пускаю в ход…
Потомуш я ее чувствую, она здесь, она примчалась на край света, чтобы найти меня, спасти меня, если меня будет нужно спасать…
А меня – нужно…
И…
Мэр снова отшатывается назад, он держится за сломанную руку, и я вижу струйки крови, каплющей у него из ушей…
– Тодд! – кричит она снова, и я понимаю, что она просит меня посмотреть на нее, и я смотрю, а она останавливает Ангаррад на самом краю площади и смотрит на меня, прямо в самые глаза мне смотрит…
И я читаю ее…
Я в точности знаю, што она думает…
И мой Шум и сердце и голова наполняются до отказа, так что меня, кажется, сейчас разорвет…
Потомуш она говорит…
Говорит глазами и лицом и всей собой…
– Я знаю, – отвечаю я, хриплым голосом. – Я тебя тоже.
А потом поворачиваюсь к мэру, до краев полный ею, ее любовью ко мне и моей к ней…
И становлюсь от этого огромным, как какая-то етьская гора…
И беру это все и обрушиваю прямо в мэра…
Мэра швыряет спиной назад, он катится вниз по склону, кувыркаясь, скользя к бьющим берег волнам и замирает там бесформенной кучей…
Тодд смотрит на меня…
А мне сердце прыгает в горло…
Никакого Шума я не слышу, хоть и знаю, что он собирает его в кулак, чтобы еще раз ударить мэра…
Но…
Я ЗНАЮ, сказал он. Я ТЕБЯ ТОЖЕ.
И сейчас он смотрит на меня, и глаза блестят, а на губах улыбка…
И хотя я его не слышу…
Я знаю его.
Я знаю, что он думает…
Сейчас, в это самое потрясающее на свете мгновение, я читаю Тодда Хьюитта, даже не слыша его Шума…
Он видит, как я это делаю…
И на мгновение…
Мы снова знаем друг друга…
И я чувствую эту нашу общую силу, когда он поворачивается обратно к мэру…
И не бьет его Шумом…
Он посылает какой-то тихий гул, эдакое жужжание…
– Иди назад, – говорит он мэру, который медленно подымается на ноги, держа одну руку другой…
И начинает отступать, спиной назад…
Назад, в сторону прибоя…
– Тодд? – говорю я. – Что ты делаешь?
– Ты разве их не слышишь? – отвечает он. – Слышишь, какие они голодные?
Я бросаю взгляд туда, в черную воду, в белую пену…
Тени, огромные тени, размером с дом, плавают туда и сюда, прямо в этих жутких волнах…
ЕСТЬ слышу я…
Вот так просто, одно слово…
ЕСТЬ…
Они говорят о мэре…
Они собираются там, куда он идет, пятясь… идет к ним…