Что думал, будто стреляет в мэра…
Но нет, не в мэра… не в мэра…
И сзади уже подъезжает Бен…
Его Шум тараном бьет вперед, полный паники…
Но я вижу только Тодда…
А он смотрит на меня, мне в глаза…
Своими, так широко открытыми…
И его Шум говорит НЕТ НЕТ ТОЛЬКО НЕ СЕЙЧАС ТОЛЬКО НЕ СЕЙЧАС…
А потом еще одно слово:
ВИОЛА?
– Я здесь, Тодд, – у меня срывается голос, я кричу от отчаяния. – Я здесь!
И он снова повторяет ВИОЛА?
Он спрашивает…
Спрашивает, будто не уверен, что я правда здесь…
А потом его Шум умолкает. Совсем.
Тишина.
Он перестает бороться…
И смотреть мне в глаза…
Он умирает.
Мой Тодд умирает.
– Тодд! – кричу я…
Нет…
Нет…
Нет…
Он не мог, не мог умереть…
Не мог…
ТОДД!
Как будто от звука имени все вдруг станет неправдой…
Как будто имя заставит его вернуться…
Заставит Шум снова зазвучать…
Глаза – увидеть меня…
ТОДД!
Я снова кричу, но голос звучит, как под водой, и я слышу только собственное дыхание… и хриплое хриплое имя…
ТОДД!
Еще пара рук на моих – другие, это Бен, он падает на песок рядом со мной, его голос и Шум разлетаются на кусочки, кричат Тоддово имя…
Он принимается черпать снег, горстями, кидать Тодду на рану, пытается засунуть в нее, заморозить, остановить кровотечение…
Но уже поздно… Уже слишком поздно…
Он умер…
Он умер…
Тодд умер.
Все кругом такое медленное…
Ангаррад кричит МАЛЬЧИК-ЖЕРЕБЕНОК.
Бен припадает ухом к лицу Тодда, пытается выслушать дыхание, но не слышит, не находит его…
– Тодд, пожалуйста! – шепчет он.
Но все это словно из какой-то далекой дали.
Не дотянуться, не достать…
Шаги за мной – я их слышу, словно во всей вселенной больше не осталось никаких других звуков…
1017
Спешился, идет пешком, Шум клубится от совершенной ошибки…
Шум задумывается, такая ли уж это была ошибка…
И я поворачиваюсь к нему…
Она оборачивается ко мне…
И хотя у нее нет голоса, я вижу достаточно, чтобы отшатнуться…
Она поднимается на ноги…
Я делаю еще шаг назад и роняю оружие на заснеженный песок… только сейчас понимая, что оно так и осталось у меня в руках…
– Ты! – выплевывает она и надвигается на меня, эти чирикающие трели у нее изо рта создают ужасный звук, полный гнева, полный горя…
Я не знал, показываю я, снова отступая от нее. Я думал, это вождь Расчистки…
(но правда ли это?..)
– Врешь! – бросает она мне в лицо. – Я тебя слышу! Ты был не уверен! Ты не знал наверняка и все равно выстрелил…
Это рана от оружия Земли, показываю я. Лекарство Земли может спасти его…
– Для этого уже слишком поздно! – кричит она. – Ты убил его!
Я смотрю ей за спину и вижу Источника, который держит Ножа на руках, кладет ему лед на грудь, зная, что это бесполезно… его голос разрывается от горя, а человеческий голос звериным воем несется изо рта…
И я вижу: это правда…
Я действительно убил Ножа…
Я убил Ножа…
– ЗАТКНИСЬ! – рявкает она.
Я не хотел убивать его, показываю я, слишком поздно понимая, что это действительно так. Я НЕ ХОТЕЛ!
– Но сделал! – выплевывает она в меня.
И видит мое оружие – оно лежит на песке, там, куда я его уронил…
Я вижу это оружие – белую спачью палку, она валяется на земле рядом с ним – белая на белом снегу…
Я слышу, как Бен плачет позади меня, твердит Тоддово имя, и мне так больно в груди, так больно, что я почти не могу дышать…
Но главное – я вижу оружие…
Я протягиваю руку и поднимаю его…
И наставляю дулом на 1017…
Он даже больше не пятится – просто следит застывшими глазами, как я поднимаю его…
Прости, говорит он и слегка поднимает руки вверх – вот эти слишком длинные ладони, которые убили моего Тодда…
– Извинения его не вернут, – сквозь стиснутые зубы бросаю я, и, хотя глаза у меня полны воды, на душу вдруг нисходит ужасающая ясность. Я чувствую вес оружия… и желание в сердце, желание, которое позволит… поможет мне пустить его в ход…
Хоть я и не знаю, как…
– Показывай! – кричу я. – Покажи мне как, чтобы я могла тебя убить!
ВИОЛА, я слышу голос Бена, почти задохнувшийся от горя. ВИОЛА, ПОДОЖДИ…
– Я не стану ждать! – мой собственный голос тверд, и оружие в руке не дрожит. ПОКАЗЫВАЙ!
Прости, снова говорит 1017, и даже в этой слепящей ярости я вижу, что он говорит правду, что ему действительно жаль, что он не хотел, и ужас от сделанного растет в нем с каждой секундой – не только от того, что он сделал с Тоддом… но и от того, что это значит для будущего, для всеобщего нашего будущего, потому что его ошибка касается не только нас троих, но и всего… всех в этом мире, до последнего человека и спакла…
Я все это вижу…
И мне плевать.
– Показывай! – кричит она. – Или, богом клянусь, я забью тебя до смерти этой штуковиной!
Виола, говорит сзади Источник, все еще держа Ножа на руках, и я заглядываю ему в голос…
Его сердце разбито…
Настолько разбито, что это заражает все вокруг, выплескивается во внешний мир…
Потому что, когда Земля плачет – мы плачем вместе…
Его горе захлестывает меня, становится моим… становится горем Земли…
И я вижу весь масштаб своей ошибки, все ее последствия…
Ошибки, которая уничтожила нас… которая будет стоить нам мира, достигнутого с таким трудом… которая сокрушила Землю после всего, что я сделал, дабы ее спасти…
Ошибки, на которую Небо права не имел…
Я убил Ножа…
Я наконец-то убил Ножа…
Я так долго этого хотел…
И оно ничего мне не принесло…
Только понимание, какую утрату я причинил…
Я ясно это вижу – оно написано на лице безголосой…
Она держит оружие, которое не знает, как использовать…
И я открываю свой голос и показываю ей как…
Его Шум раскрывается передо мной и показывает, как в точности использовать это их оружие – куда поставить пальцы, как нажать, чтобы из другого конца вылетела белая вспышка…
Он показывает мне, как убить его…
ВИОЛА, говорит Бен, ВИОЛА, ТЫ НЕ МОЖЕШЬ.
– Почему же это я не могу? – не оглядываясь, спрашиваю я… глядя на 1017 в упор. – Он убил Тодда.
И ЕСЛИ ТЫ УБЬЕШЬ ЕГО, БУДЕТ ЛИ ЭТОМУ КОГДА-НИБУДЬ КОНЕЦ?
Вот на этом я все-таки обернулась.
– Да как ты можешь такое говорить? – рычу я. – Как ты можешь такое говорить, когда Тодд лежит мертвый у тебя на руках?
Лицо у Бена совершенно нечеловеческое… словно отражение в разбитом зеркале, а Шум плещет такой болью, что на него почти невозможно смотреть…
Но он все равно говорит…
ЕСЛИ ТЫ УБЬЕШЬ НЕБО, ГОВОРИТ ОН, ВОЙНА НАЧНЕТСЯ ЗАНОВО. И МЫ ВСЕ УМРЕМ. А ЗЕМЛЯ БУДЕТ ГИБНУТЬ ТЫСЯЧАМИ ОТ УДАРОВ С ОРБИТЫ. ПОТОМ ПОСЕЛЕНЦЫ ВЫСАДЯТСЯ, И ОСТАВШАЯСЯ ЗЕМЛЯ НАПАДЕТ НА НИХ. И НЕ БУДЕТ…
У него перехватывает Шум, он замолкает, но потом берет себя в руки и все-таки произносит обычным своим, человеческим голосом…
– И конца этому не будет, Виола.
И говоря так, он баюкает Тодда, баюкает у себя на груди…
Я перевожу взгляд на 1017, который не двигается с места.
– Он хочет, чтобы я это сделала, – говорю я. – Он сам этого хочет.
– Он хочет, чтобы ему не пришлось жить дальше с этой ошибкой, – качает головой Бен. – Хочет, чтобы кончилась эта боль. Но представляешь, насколько лучшим Небом он станет, зная, каково это – чувствовать такую ошибку… до конца своих дней?
– Бен, как ты можешь… – я даже договорить не могу.
– Это потому, что я их слышу. Их всех. Всю Землю, всех людей – я слышу каждого из них, до последнего. И мы не можем просто взять и отправить их на смерть, Виола. Не можем. Именно это остановил Тодд, сегодня, здесь… Именно это.
И вот тут он уже и правда не может продолжать.
Просто прижимает к себе Тодда.
СЫНОК МОЙ, говорит он. О, МОЙ СЫНОК…
Она снова смотрит на меня, но оружия не опускает. Руки стоят ровно как надо, чтобы выстрелить…
– Ты забрал его у меня, – голос изо рта срывается. – Мы прошли весь этот путь, весь этот путь… и мы победили! Мы ПОБЕДИЛИ – а потом ты его забрал!
Больше ничего она сказать не может…
Прости, снова показываю я…
И это не просто эхо того горя, что испытывает Источник…
Оно – мое собственное…
Я горюю не по тому, что из меня вышло плохое Небо, и не по тому, что я подверг опасности всю Землю, после того как сам же ее и спас…
Я горюю по отнятой мной жизни…
По первой отнятой мной на своем веку жизни…
И я помню…
Я помню Ножа…
И нож тоже помню, который дал ему это имя…
Этим ножом он убил Землю на берегу реки, одного из Земли убил, который просто ловил себе рыбу и был ни в чем не повинен, но Нож увидал в нем врага…
Врага, которого Нож убил…
И об убийстве которого жалел каждое мгновение своей жизни с тех самых пор…
Это сожаление окрашивало его голос там, в трудовом лагере, – каждый день… каждый день, пока он общался с Землей; это сожаление сводило его с ума, гневом, болью сводило, когда он сломал мне руку…
Это сожаление заставило его спасти меня, когда все Бремя убили…
И это сожаление теперь мое, и я понесу его дальше с собой…
И буду нести вечно…
И если эта вечность будет длиной всего в один следующий вздох…
Пусть будет так…
Земля заслуживает лучшего…
1017 вспоминает Тодда…