Я не оставляла Тодда с тех самых пор, как мы его сюда привезли, – и не оставлю, пока он не проснется. Даже ради новых поселенцев. Я даже мистрис Лоусон заставила прийти ко мне сюда, и подтвердить то, что мэр говорил по поводу лекарства. Она проверила его всеми возможными способами – да, все правда. Все наши женщины теперь здоровы.
А 1017 – пока нет.
Инфекция у него распространяется медленнее, и он не хочет принимать лекарство. Говорит, что предпочитает страдать от боли браслета, пока не проснется Тодд, – в память обо всем, что случилось… и что почти случилось… и о том, к чему мы все больше никогда не должны возвращаться.
Ничего не могу с собой поделать – радуюсь, что ему все еще больно.
НЕБО ХОТЕЛ БЫ НАНЕСТИ ВИЗИТ, сказал Бен, легко, словно уже прочитал Шум, которого у меня не было.
Нет.
ОН ВСЕ ЭТО ОРГАНИЗОВАЛ, ВИОЛА. ЕСЛИ МЫ ВЫТАЩИМ ТОДДА…
– Если, – перебила я. – Это у нас ключевое слово, правда?
У НАС ПОЛУЧИТСЯ, сказал Бен. ОНО СРАБОТАЕТ.
– Вот и хорошо. Значит, когда сработает, мы для начала спросим Тодда, желает ли он видеть спакла, из-за которого сюда угодил.
ВИОЛА…
Я улыбнулась, предотвращая новый виток спора, который у нас с ним уже был раз, наверное, десять. Спора на тему, как я до сих пор не могу простить 1017.
И возможно, никогда не смогу.
Я знаю, он часто ждет снаружи Конца Путей… спрашивает Бена, как там Тодд. Иногда я сама его слышу. Хотя вот сейчас, например, я слышу одну Ангаррад: хрумкает травой и терпеливо ждет вместе с нами своего мальчика-жеребенка.
НЕБО БУДЕТ ЛУЧШИМ ЛИДЕРОМ ДЛЯ ВСЕГО ЭТОГО, сказал Бен. МЫ И ПРАВДА МОГЛИ БЫ ЖИТЬ С НИМИ В МИРЕ. А МОЖЕТ БЫТЬ, ДАЖЕ В РАЮ, КОТОРОГО ВСЕГДА ХОТЕЛИ.
– Если мистрис Лоусон и конвой сумеют воссоздать лекарство от Шума, – сказала я. – Если прилетевшие мужчины и женщины не впадут в панику оттого, что аборигенный вид настолько превышает нас в численности. Если всем будет достаточно еды…
ПОПРОБУЙ НАЙТИ В СЕБЕ НЕМНОЖКО НАДЕЖДЫ, Виола, улыбнулся он.
Вот оно опять, это слово.
– Я этим и занимаюсь. Но сейчас она вся уходит на Тодда, без остатка.
Бен поглядел на своего сына.
ОН ВЕРНЕТСЯ К НАМ, ВИОЛА.
Я согласно кивнула, но на самом деле мы этого не знаем… Не знаем наверняка.
Но надеемся, да.
А надежда – штука удивительно хрупкая. И я до смерти боюсь ее потерять.
Поэтому я молчу. Сижу спокойно.
Жду.
И надеюсь.
ДОКУДА ВЫ УЖЕ ДОЧИТАЛИ? Бен кивнул на дневник.
– Снова почти до конца.
Он отошел от Тодда и сел в другое спакловское кресло, рядом со мной.
ЧИТАЙ ПОДРЯД. А ПОТОМ МЫ НАЧНЕМ СНАЧАЛА – ОТТУДА, ГДЕ ЕГО МА БЫЛА ВСЯ ПОЛНА ОПТИМИЗМА.
Он улыбался, и Шум был полон такой нежной, такой ласковой надежды, что я невольно и сама улыбнулась.
ОН ТЕБЯ УСЛЫШИТ, ВИОЛА. УСЛЫШИТ И ВЕРНЕТСЯ К НАМ.
Вот он, наш Тодд, на своем каменном столе, согретый огнем. Спакловое снадобье намазано на грудь, Шум то трепещет, то замирает на грани слышимости, словно почти забытый сон.
– Тодд? – прошептала я. – Тодд?
И взяла дневник.
И снова начала читать.
ЭТО ТАК? ЭТО ПРАВИЛЬНО?
Я моргаю и раз! – я уже в каком-то воспоминании. Вот как это, например… классная комната в старом Прентисстауне, еще до того как мэр Прентисс закрыл школу. Нам рассказывают, зачем поселенцы вообще сюда явились, начать с того…
А потом раз! – и в другом… где мы с ней, она и я, спим в заброшенной мельнице сразу после Фарбранча, и на небо высыпали звезды, и она просит меня уйти спать наружу, потому что мой Шум никак не дает уснуть…
Или вот с Мэнчи… с моим чудесным, расчудесным псом, когда он берет горящую головню в пасть и мчится зажигать пожар… пожар, который даст мне шанс спасти…
Спасти…
Ты здесь?
Ты здесь?
(Виола?)
Но бывают еще воспоминания о том, чего я никогда в жизни не видел…
Целые спакловые семьи в хижинах… в огромной пустыне, про которую я даже не знал, што она тут есть, на этой планете… Зато теперь, когда я прямо посреди нее стою, знаю, што она на другой стороне Нового света, так далеко, што и представить себе трудно, но я среди спакловых голосов и слышу, што они говорят… вижу их, понимаю, хотя язык совершенно не мой… и они знают про людей на другом краю планеты, знают о нас все, што знают те спаклы, которые рядом с нами, потомуш голос мира окружает его целиком, проникает во все уголки, и если бы мы только смогли…
Или вот я на вершине холма, а подле меня кто-то, чье лицо я вот-вот узнаю (Люк? Лез? Ларс? его имя тут, рядом, только руку протяни… но никак не достать), но я уже узнаю слепоту его глаз и лицо другого человека, мужчины… он стоит рядом и каким-то образом видит за него, и они забирают оружие у армии и закрывают всё его в шахте, запечатывают ее, и сами они охотно бы всё его уничтожили, но голоса вокруг хотят, штобы оружие лежало потихоньку тут, под землей, просто на всякий случай… на тот случай, если все пойдет не так, но зрячий человек говорит слепому, што нет, надежда все-таки, наверно, есть…
Или вот еще: я смотрю с холма, как над головой пролетает огромный корабль, больше целого города, и заходит на посадку…
И в то же самое время я смотрю на узкую кровать, и на ней играет младенчик-спакл, а из леса выходят люди… мужчины и тащат мать прочь, а малыш плачет, плачет… и тогда они возвращаются и хватают его и кидают на телегу, где уже много таких, и это воспоминание – оно не мое, а малыш… этот малыш – он…
А бывает и так, что просто темно…
…иногда нет ничего, кроме голосов, которые трудно расслышать… никак не дотянуться до них, и я один в темноте, и такое чувство, што я тут уже давно, очень давно и…
И я не могу вспомнить, как меня звать…
Ты здесь?
Виола?
И кто такая Виола, я тоже не помню…
Только што мне нужно ее найти…
Что она – единственная, кто меня спасет…
Единственная, кто действительно может…
Виола?
Виола?
«…мой сын, мой прекрасный сынок…»
Да!
Вот так!
Иногда посреди этой тьмы, посреди воспоминаний… посреди того, где теперь я… делаю то… што бы я там ни делал – иногда даже посреди миллионов чужих голосов, из которых состоит земля, и я иду по ней…
Иногда я слышу…
«…вот бы твой па был здесь, чтобы увидеть тебя, Тодд…»
Тодд…
Тодд…
Это я…
(ну, я так думаю…)
(Да…)
И голос… этот голос, который произносит слова…
«…можешь сколько угодно говорить свое «потомуш», я не буду к тебе придираться, честно…»
Это ведь голос Виолы?
Он…
(Он – это ты?)
Потомуш я в последнее время слышу его чаще, а дни идут… но – да, чаще, пока я лечу сквозь эти воспоминания, через пространства и тьмы…
Я слышу его чаще среди остальных миллионов…
«Позовешь меня, и отвечу…»
Я отвечу…
Тодд ответит…
Виола?
Это ты зовешь меня?
Продолжай меня звать, Виола…
продолжай, пожалуйста… продолжай меня спасать…
Потомуш ты с каждым днем все ближе…
Я тебя уже почти слышу…
Я тебя почти…
Это ведь ты?..
Это мы?
Это мы все сделали?
Виола?
Зови меня…
Продолжай меня звать…
А я буду продолжать искать тебя…
И найду…
Вот бьюсь об заклад, найду…
я найду тебя, Виола…
продолжай звать меня, Виола…
Потому што я иду.
Вот я.
Снег отпущения
Если бы не Уилф, у меня бы не вышло.
– Назад! Назад, на корабль! – проорал он.
У него в Шуме я видел белизну, одну только белизну вокруг, густой, наметающий сугробы, ворвавшийся в мир, будто какой-то кошмар, и мигом заполнивший небо и землю. Стыдно сказать, но я ударился в панику, потому что, вот честно, это как будто ты снова ослеп… слишком похоже. А потом Уилфовыми глазами я увидел длинную полосу красного на снегу… слишком широкую и глубокую, чтобы оставивший ее человек был еще жив.
– Я тебя держу, – он схватил меня за руку и потащил.
Быстро, слишком быстро, но у него и Шум был весь всмятку, весь кувырком, чтобы мне за ним нормально следить, так что я упал и до половины ушел в снег.
Но Уилф не дал мне разлеживаться.
– Б’жим, Ли. Уб’раемся отседа.
– Брось меня, – выдохнул я. – Беги, помогай остальным. Со мной в такую погоду только и мороки…
– Никак, Ли, не пойдеть…
И снова раздался рев.
Чудовище, чем бы оно там ни было, зашло на второй круг.
Уилф больше ни слова не сказал, а подхватил меня под мышки, вздернул на ноги и поволок дальше даже без помощи Шума, на одной только мускульной силе. Я почти ничего не видел, только то, что видел Уилф – белый снег, всё… потом еще снег и еще белый.
Рев еще раз разрезал картинку пополам, почти сразу за нашей спиной, на ужасной, невозможной высоте. Шум его не говорил ни о чем – только как ему хочется всех нас убить. Уилф втащил меня с разбегу в какую-то расселину – все равно прятаться было больше негде, да и тут, честно говоря… Нам оставалось только слушать топот чудовищных ног, несущийся к нам на страшной скорости…
Несущийся мимо…
Потом вдалеке раздался одинокий человеческий крик…
…оборвавшийся резко и как-то посреди звука.
– Надо им помочь, – сказал я.
– Да, – сказал Уилф, и его Шум пошел вихрями.
Мы стартовали от корабля посреди ясного дня. Нам вообще не должно было встретиться ничего хоть сколько-то опасного… Ну, увидел Уилф, что надвигается буря; ну, решил вернуться… но тут тучи как налетят, ветер как захлещет среди голых деревьев – что твой ураган… мы даже скарб свой собрать не успели.
А с бурей пришло еще и вот это.